Кладбище домашних животных - Кинг Стивен. Страница 56

Этот момент Луис не забудет никогда. Как он запустил змея, точно мальчишка, а потом обнаружил часть себя, воплотившуюся в Гаджа, его сына. Ему казалось, что он стал таким же маленьким, как Гадж, и что он смотрит на мир его глазами.., смотрит на мир, огромный и яркий; мир, где поле миссис Винтон было необъятным как Соленая равнина Бонневилля; а воздушный змей парил над ними, становясь все меньше и меньше. Нить билась в его руке, словно живое существо; ветер ерошил ему волосы.

– Бумей летит! – кричал Гадж отцу. Луис обнял Гаджа за плечи и поцеловал мальчика в щечку, которую ветер раскрасил в розовые тона.

– Я люблю тебя, Гадж, – сказал он. Это касалось только их двоих. Все было правильно.

Гадж, которому жить оставалось всего два месяца, засмеялся пронзительно и радостно.

– Бумей летит! Бумей летит, пап!

Они забавлялись со змеем, пока не приехали Речел и Элли. Луис и Гадж так высоко подняли змея, что едва не упустили нить. «Ястреб» почти растаял в небесах – превратился в маленький черный силуэт в небе.

Луис обрадовался, увидев своих дам, и зашелся от смеха, когда Элли сперва упустила нить, а потом погналась за катушкой по пожухлой, прошлогодней траве и, поймав ее, попыталась распутать нить. Но появление жены и дочери чуть изменило все вокруг, и Луис очень сожалел, что все кончилось, когда минут через двадцать Речел заявила ему, что она надеется, что несмотря на ветер, Гадж не простудится.

Змея спустили, сражаясь с ветром за каждый метр веревки. Наконец, ветер сдался. Луис сложил змея: черные крылья, выпученные, словно налитые кровью глаза и все остальное, а потом спрятал змея в кладовку. В этот вечер Гадж съел ненормально много «хотдогов». Потом Речел уложила его в кроватку, а Луис позвал Элли и серьезно с ней поговорил о мраморных шариках, разбросанных, где попало. При других обстоятельствах разговор мог бы закончиться тем, что Луис просто-напросто накричал бы на дочь, ведь Элли отнеслась к его лекции, как и к остальным, с большой долей надменности.., даже слегка оскорбительно. Ей показалось, что ее обвиняют в какой-то ерунде так, словно это серьезное преступление. Она всегда так себя вела, когда ее ругали. Но не это спасло ее от Луиса, когда она попросту отмахнулась от его слов. Просто Луис слишком устал. До конца того дня, когда он пускал змея с сыном, Луис оставался в хорошем настроении, и Элли даже не захотелось капризничать. Она согласилась быть более осторожной, а потом отправилась вниз и смотрела телевизор до 8.30, «Ладно, может, так даже лучше», – подумал Луис, не зная, что шарики на самом деле не такая уж большая проблема по сравнению с грузовиками «Оринго». Вот те-то были настоящей проблемой.., настоящей проблемой.., как Джад Крандолл и предупреждал их в тот августовский день, когда они только приехали…

Луис поднялся наверх минут через пятнадцать после того, как уснул Гадж. Сын его спокойно спал, а если иногда просыпался, то пил из бутылочки молоко, презрительно глядя в потолок.

Поправив одеяльце Гаджа, Луис поцеловал сына.

– Спи спокойно, Гадж, – сказал он.

– Бумей летал, папа? – спросил Гадж.

– Да, он на самом летал, – сказал Луис и у него на глаза навернулись слезы. – Точно, летал, мой мальчик.

– Бумей летал, – сказал Гадж. – Бумей – небо.

Малыш повернулся на бок, закрыл глаза и уснул. Только так.

Луис вышел в коридор, а потом, обернувшись, увидел желто-зеленые глаза, пристально уставившиеся на него из стенного шкафа Гаджа. Стенной шкаф был открыт.., что-то случилось… Сердце ушло в пятки, а рот Луиса искривился в гримасе отвращения.

Открыв пошире дверцы шкафа, Луис подумал… (Зельда.., это Зельда в шкафу. Сейчас она высунет свой черный язык)…

…но уверен в этом Луис не был. Конечно, это всего лишь Черч. Кот в шкафу. Увидев Луиса, Черч выгнул спину, словно кот с плаката Хеллоуина, зашипел, чуть приоткрыв рот, обнажив острые, как иглы, зубы.

– Выходи оттуда, – прошептал Луис. Черч снова зашипел, но не пошевелился.

– Убирайся, кому сказал! – Луис взял первую вещь, попавшуюся под руку – игрушку Гаджа – пластмассовый паровозик, который в сумраке казался темно– красным, словно сухая кровь. Луис махнул им в сторону Черча. Кот не пошевелился, только снова зашипел.

И неожиданно, без всякой задней мысли, Луис ударил игрушкой кота, не играя ударил, не по-доброму. Он врезал коту изо всех сил, рассердившись на то, что кот сидел тут, в стенном шкафу, в комнате его сына и не желал убираться прочь. Игрушка сбила кота смог. Черч завизжал и бросился бежать; со своей грациозностью врезался в дверь и едва удержался на ногах.

Гадж забеспокоился, забормотал что-то, повернулся и снова затих. Луис почувствовал тошноту. Пот стекал у него по лбу.

– Луис? – На первой ступени лестницы внизу стояла Речел. Ее голос звучал встревоженно. – Что случилось? Гадж выпал из колыбельки?

– Все в порядке, дорогая. Черч случайно опрокинул пару его игрушек.

– Ах, тогда все в порядке.

Луис почувствовал себя так, словно.., словно, посмотрев на сына, обнаружил свернувшуюся на нем змею или большую крысу, притаившуюся на книжной полке. Конечно – иррациональное ощущение. Но, когда кот зашипел на него из шкафа…

(Зельда, – подумал он… – Зельда – Волшебница Изумрудного Города; Оз – Веикая и Ушшасная).

Луис закрыл дверь шкафа, задвинув игрушки назад, прислушался к тихому щелчку щеколды. Мгновение поколебавшись, он запер шкаф.

Луис вернулся к колыбели Гаджа. Крутясь, ребенок скомкал, сдвинул оба одеяла. Луис распутал узел, расправил одеяла, положив их, как положено, а потом долго стоял, наблюдая за сыном.

ЧАСТЬ II.

ЗЕМЛЯ, В КОТОРОЙ ХОРОНИЛИ МИКМАКИ

Глава 36

Должно быть, абсурдно верить в то, что могут существовать какие-то границы ужаса, который может вынести человеческий разум. Наоборот, кажется, что существует некий необратимый процесс падения во «тьму», все глубже и глубже, хотя не так уж глубоко, чтобы этого нельзя было представить. Кошмары встают черной стеной. Ужас плодит ужас. Одно недоброе совпадение вызывает следующее до тех пор, пока тьма не заливает весь мир… Наиболее ужасные вопросы – те вопросы, которые так же как большая часть страхов человека порождают и поддерживают постоянную настороженность, вызывают изумленные взгляды непосвященных. В таких случаях самая здравая мыль: бежать, спасаться; или ужас сломит, согнет вас. В таких случаях только единственное чувство – чувство юмора не подводит вас…

Такие мысли появились бы и у Луиса Крида, если бы он задумался о том, что последует за похоронами его сына – Гаджа Уильяма Крида, состоявшимися семнадцатого мая; но любая рациональная мысль или попытка реалистически подойти к происходящему оборвалась на похоронах, где произошла неприятная стычка с тестем (само по себе плохо), что вызвало еще более ужасные последствия – финал возмутительной мелодрамы. Страшный скандал стал лишь той последней каплей, которой не хватало Речел, чтобы затрястись и разрыдаться в Восточной Комнате морга «Брукинса-Смита», где в закрытом гробу лежал Гадж, и тогда Саррендра Харди вывел ее в фойе.