Испанская дочь - Хьюс Лорена. Страница 4
Пока муж диктовал клерку по буквам мою фамилию, у меня возникло ощущение, будто за мною кто-то следит. Как можно незаметнее я повернула голову, чтобы оглядеться.
На меня пристально смотрел незнакомый мужчина, прислонившийся к толстой колонне. Как только я взглянула на него, он отвел глаза. С его лицом что-то было не так, но что именно – я не смогла толком разглядеть, боясь показаться невоспитанной.
– Вот вам план-график передвижения, – вручил клерк Кристобалю исписанный от руки листок. – Ваша каюта номер 130D.
Не дав ему даже закончить фразу, Кристобаль выхватил из руки клерка ключ.
Опиравшийся на колонну незнакомец тем временем стал прикуривать сигарету и отвлекся от меня, дав мне тем самым возможность его получше разглядеть.
Пол-лица у него хранило следы ожогов. От брови через всю щеку и до линии подбородка кожа лица была стянутой и в рубцах. Другая половина его лица между тем осталась нетронутой. Если б не ожог, его можно было бы даже назвать привлекательным мужчиной.
На мгновение наши глаза встретились. По спине у меня пробежал холодок, хотя я скорее списала бы это на тоненькую креп-жоржетовую материю, из которой была сшита моя розовая блузка. И все же я не могла отрицать, что в этом человеке таилось что-то настораживающее. Я взяла под руку Кристобаля, сделав вид, будто разглядываю морской пейзаж на стене над головой у незнакомца.
– Готова, Пури? – Кристобаль подхватил кейс с пишущей машинкой.
– Sí, mi alma [12].
Мы пошли искать свою каюту, и носильщик багажа двинулся вслед за нами с нашими чемоданами.
В течение двух суток я не видела на корабле того странного незнакомца. На третий же день я едва не наткнулась на него, выйдя из своей каюты. Он поприветствовал меня, коснувшись пальцами шляпы, и прошествовал мимо, ни разу больше не обернувшись. От мужчины исходил какой-то очень знакомый запах, но что это было, я так и не поняла. Я решила было сказать о незнакомце Кристобалю, но к тому времени, как мой муж вышел из каюты и запер дверь, человек уже скрылся за углом.
Когда мы шли на ужин, от одного из корабельных салонов до нас донеслось мелодичное звучание аккордеона и бубна. Через внутреннее окошко я различила там выступление цирка-кабаре.
– Ой, давай тоже туда пойдем! – стала упрашивать я мужа. – У них, наверное, будет фокусник!
– Пури, у меня сейчас серьезный прорыв в работе. Давай просто поужинаем и вернемся к себе в каюту.
Но я буквально повисла на его руке:
– Пожалуйста! Ну, хоть один разочек!
И я потащила Кристобаля на его упрямых негнущихся ногах в салон-гостиную.
Труппа состояла из троих мужчин в ярко-красном облачении. Один, щеголяя длинными завитыми усами и цилиндром, разъезжал на одноколесном велосипеде. От холодного воздуха, дующего из открытой двери, черный плащ на нем широко развевался. Другой артист – арлекин – ходил между зрителями на ходулях, внушая благоговейный трепет сидевшим там детям, поскольку несколько раз притворялся над ними, будто вот-вот потеряет равновесие и рухнет. У третьего была аккуратная испанская бородка, и он определенно являлся гвоздем программы. В течение последующих пятнадцати минут он глотал ножи и огненные шары, после чего представил зрителям следующую артистку, «Марину Великую» – жилистую женщину с тугой кичкой на затылке, которой предстояло ходить по канату.
Склонившись к моему уху, Кристобаль прошептал:
– Послушай, я что-то уже больше не голоден. Можешь пойти на ужин одна, а когда поешь, вернешься к нам в каюту.
– Но ведь сегодня будут танцы!
Сердито осматривая все вокруг, Кристобаль взял меня за локоть и вывел из салона.
– Я и так уже угробил на это целых двадцать минут!
– Ты двадцать минут угробил? Вот, значит, как, по-твоему, называется проводить со мною время?!
– Ты сама же предложила, чтобы во время поездки я писал роман.
– Да, но ты что, только этим и собираешься теперь заниматься, Кристобаль? Денно и нощно писать свой роман? Ты даже ничего почти не ешь, а если и питаешься, то в постоянной спешке. Я, считай, все путешествие предоставлена самой себе.
Он лишь пожал плечами.
– Что же поделать, если на меня снизошло вдохновение!
– Вот только я тебя не вдохновляю. Ты не прикасался ко мне с тех самых пор, как…
Дамочка в норковом манто с любопытством посмотрела на нас.
Кристобаль кашлянул, щеки у него густо зарумянились.
– Не думаю, что это лучшее место для подобных разговоров.
Поблизости прохаживались еще две пары. И мне неважно было, что они услышат. На самом деле может, так оно и лучше. Возможно, их присутствие как раз побудит Кристобаля остаться – по крайней мере, чтобы избежать публичной ссоры. К тому же я так устала постоянно увиливать от некоторых тем, боясь доставить ему неловкость. А еще меня возмущало то, что он никогда даже не заикался о моем последнем выкидыше – уже третьем на данный момент, – как будто бы этого не произошло, как будто бы этого неродившегося дитя вовсе не существовало.
– Я и так уже исполняю твою затею. Разве не так?
Насчет этого было не поспорить. Именно я настояла на том, чтобы мы распродали все, что имелось у нас в Испании, включая и любимую мою «шоколадницу», и чтобы Кристобаль отправился со мною в Эквадор, дабы я могла заявить свои права на наследство – во что бы это в итоге ни вылилось. Я привлекла все имевшиеся в моем арсенале аргументы: и что Европа разорена войной, и что наше заведение стремительно теряет доходы, и – последний мой убедительный довод – что это путешествие явится для него идеальной возможностью написать наконец роман, о котором он грезил чуть ли не всю жизнь.
Но вместо того чтобы на этом успокоиться, я вскинулась еще сильней:
– Да, но ты ведешь себя так, будто я сделала это лишь ради собственного блага! – Больше я была не в силах контролировать силу своего голоса. – Я это сделала для нас!
– Ну, вот чего бы тебе было не удовольствоваться тем, что у нас было? Зачем тебе потребовалось что-то еще?
– Ты серьезно?! Что, по-твоему, я должна была сделать со своим наследством? Просто его кому-то отдать? Уж прости, что я так забочусь о нашем благополучии! Прости, что хочу, чтобы мы променяли ту убогую квартирку на великолепную плантацию в одной из ведущих стран-экспортеров мира!
– Ой, вот только не начинай опять! Я и так уже наслышан об этой плантации. С тех пор как мы получили это чертово письмо, ты больше ни о чем уже и говорить не можешь! Ты совершенно как твой отец – совсем очумела от амбиций!
– Откуда тебе знать? Ты никогда не был знаком с моим отцом. Я сама-то едва его помню.
– Твоя матушка мне это поведала.
О матери мне тоже сейчас не хотелось слышать. В этой поездке я тосковала по ней еще сильнее, вспоминая ее буквально каждый день.
– Послушай, Пури, – сказал Кристобаль, и голос его зазвучал намного тише и теплее. – Я не хочу с тобою ссориться. Тем более здесь. Обещаю, что потом я буду посвободнее и смогу больше проводить с тобою времени. Но сейчас будь, пожалуйста, умницей и позволь мне вернуться к роману.
И он поцеловал меня в лоб, как будто перед ним было четырехлетнее дитя с непрошибаемым упрямством.
Я резко отшатнулась назад:
– Не трогай меня!
Я только что битый час прихорашивалась перед выходом в люди. Я уложила в красивую прическу свои длинные каштановые волосы, овеяла лицо нежной рисовой пудрой – моей французской poudre de riz, – выбрала лавандового цвета платье с блестками и с декольте, обнажавшим всю спину. И что я получила от мужа в ответ?! Отеческий поцелуй?! Если он не удостаивает меня вниманием сейчас, когда мне двадцать восемь, то что будет, когда я разменяю тридцать?
– Давай поговорим об этом позже, – пробормотал Кристобаль, поскольку многие уже стали на нас оглядываться, – когда ты успокоишься.
– Нет. Мы поговорим об этом сейчас!
Кристобаль раздраженно вздохнул.