Русалья неделя - Воздвиженская Елена. Страница 28
А всё ж таки, однажды случилось кой-чего в такую ночь. В тот день с утра Ермолай в город поехал, к тамошнему кузнецу. Жениться собрался Ермолай, и слыхал он, что кузнец тот уж больно ловок, такие ли может серьги да кольца мастерить. И захотел он невесте своей, Галюшке, подарить на свадьбу подарок.
Раным-рано запряг он свою лошадку, да и тронулся в путь. Дела быстро уладил. Но лошадка его подкову потеряла, вот беда. Ну да ничего, ведь вот он кузнец, поможет! Кузнец не отказал, конечно, да только велел обождать малость, у него в тот день народу много съехалось. То да сё, пока очередь дошла, пока подковал кузнец лошадёнку, пока тронул Ермолай в обратный путь, уж смеркаться стало. Пока до лога доехал, уж и вовсе стемнело. А из лога туман жёлтый поднимается, клубится. Видать снова ведьма творит нынче дурные дела.
Тут и до деревни всего ничего осталось. Только нашла вдруг на Ермолая какая-то блажь. Захотелось ему подглядеть, чем там старая карга занимается. Слез он с лошадки, привязал её к липе, а сам, крадучись, направился к избе ведьмы. Вот подошёл он ближе, заглянул в окно, ни зги не видать, темным-темно. Тут видит, а в баньке огонёк мелькает. Знать там ведьма. Ермолай туда. И припал к окошечку.
Припал и остолбенел. На полкЕ девка лежит, рядом с ей дите совсем малое плачет, видать только на свет появилось. А посреди бани ведьма стоит. Сгорбленная, косматая, страшная, глаза в полутьме жёлтым светят. А вокруг кого только нет, полная баня уродцев мерзких. Ох, мамочки, до чего страшные всё рожи! И карлики со звериным оскалом и рогами, и ещё какие-то худые, длинные, с большими глазами и руками до полу, и третьи – с копытами, и с хвостами, кто на корягу трухлявую похож, кто тиной болотной увешан.
– Да как только тако несметно число уместилось тут? – дивится Ермолай.
А ведьма меж тем и спрашивает девку:
– Ну что, отдашь мне ребёнка своего? А взамен приворожу я тебе Макара-плотника, как ты того желала.
– А ну как люди спросят, где младенец? – отвечает бесстыжая девка.
– Не переживай об том, наведу я морок, заговорю, и никто в вашем селе и не вспомнит, что ты понесла, родные мать с отцом не помянут тебе.
Девка заулыбалась довольно, закивала. А Ермолай от таких слов сплюнул наземь да кулаки сжал, и думает про себя:
– Ах же ж вы, твари поганы, так вот чем ты тут занимаешься, ведьма старая! Ну погоди, я тебя!
А Ермолай тот отчаянный был парень да справедливый, никого не боялся, правду любил. Такое его зло взяло, когда услышал он, что родная мать от дитя свово отказывается. Да кому отдаёт? Ведьме!
– Ну погодите же, – думает он.
А тем временем ведьма взяла младенца на руки, забормотала, зашептала что-то себе под нос. И вышел из толпы нечисти поганой один – чёрной да длинной, весь шерстью заросший, мешок за плечом болтается, и задышал тяжело, руки потянул к свёртку.
– Погоди, Укрут, – зашипела старуха, – Сначала дай закончить.
Мазнула она чем-то дите по лбу, то ли сажей чёрной, то ли ещё чем. А после и протянула его чудищу поганому, а тот его в мешок за плечо поклал.
– Теперь ступай к реке, да младенца Топельцу отдай. Давно уж я ему живую душу обещала, должок за мной с тех пор, как подсобил он мне, Гришку на дно утянул.
Ведьма захохотала беззубым ртом, затряслась вся. И девка бесстыжая тоже захихикала.
Вышел Укрут из бани да к реке потащился. А Ермолай за ним. Идёт и думает, как же дите вызволить. Подошёл Укрут к реке. Стал звать глухим голосом, и слов не разобрать. А мешок на берегу положил. Ермолай и стал подбираться, ближе и ближе. Тут плеснула вода в реке, забурлила и показалась над водой голова большая со слепыми, белёсыми глазами. После и тело выплыло – брюхастое, склизкое, пятнами покрытое да тиной.
И в этот момент схватил Ермолай мешок, что на берегу без присмотру остался, да побежал что есть духу. Бежит, ног не чует. А Укрут за ним. Дышит тяжело в спину, рычит. В один момент ухватил было парня за рубаху, да лишь кусок вырвал, не поймал. А Ермолай бежит, и молитву творит Иисусову, чует, близко Укрут. Сорвал он с себя крест нательный, развернулся назад да и выставил руку вперёд. Со всего разбегу влетел Укрут в Ермолая, впечатался крест аккурат нечисти в лоб. Зашипел тот, заохал, заскулил. Отскочил как ошпаренный от парня, да с визгами прочь понёсся. А Ермолай дальше побежал. Добежал до лошадки своей, отвязал одним махом, вскочил на неё, да в деревню.
Пока петухи не пропели, сидел он с младенцем на руках в избе, и носа высунуть боялся. А как петухи пропели, так побежал к соседке своей, Варваре, та родила недавно мальчонку. Всё ей поведал. Накормила та бедного малютку своим молоком, приласкала. А как рассвело, поехал Ермолай в село вместе с младенцем и окрестил его. Сам и крестным ему стал. Стали думать, как с дитем быть, а Варвара и говорит:
– Чего уж там, коль накормила я его своим молоком, так пусть сыном нам и будет, а робятам нашим братцем.
И с мужем взяли они мальчонку того себе, Михаилом назвали.
– Бабушка, а что же с ведьмой было? Так и не наказали её за злые дела?
– Наказали, внученька, да то другая уже история. А сейчас спать пора.
***
– Бабушка, а что же дальше было? – спросила Маруся у бабушки на следующий вечер, лишь только старушка закончила все дела по дому и уселась с вязаньем.
– Где?
– Да с Ермолаем и ведьмой.
– А-а, так вот что было, слушай…
Закончилось лето красное, пришла осень золотая в деревню – на дары богатая, на урожай. Добрый хозяин на зиму припасов наделал, дров из лесу привёз, скотине сена летом накосил, да теперь и на тёплую печь залез. А наш Ермолай на Покрова свадьбу с Галюшкой сыграли. Весёлая была свадьба, вся деревня гуляла! Вот и зажили они складно да ладно.
Только думка была у Ермолая, никак не мог он успокоиться, что живёт старая карга, и дела свои поганые творит. И задумал он от ведьмы избавиться. Да только легко сказать – избавиться. А как? Тут ведь надо знания особые иметь. У нас в деревне была, конечно, своя ведунья-знахарка. Да та ведьме не чета. Не сможет она её одолеть, сил не хватит. Значит нужно на стороне кого-то искать. Думал, думал Ермолай и придумал.
Слыхал он от людей, что живёт за три дня пути отсюда, мужик один, дока. Много чего он знает и умеет, мол, даже мёртвых оживляет. А коли так, думает Ермолай, поди, и мне пособит, подскажет, как с ведьмой проклятой покончить. И решил он ехать к тому доке. Собрался, расцеловал молодую жену, и тронулся в путь.
Долго он ехал, незнаючи-то дороги. Наконец добрался-таки до той деревеньки, где мужик живёт. Деревенька махонькая, десяти домов не наберётся. Сугробы кругом, осень в тот год ранняя пришла, ни дымка из печных труб, ни тропинки какой.
– Да точно ль мне сказали? – дивится Ермолай, – Тут и вовсе людей нет.
Только так подумал, из одной избы мужик выходит.
– Прибыл? – спрашивает, – Давно тебя жду. С лета уж.
Подивился Ермолай, а вслух сказал:
– Здравствуй, отец!
Спешился, поклонился мужику.
Улыбнулся тот довольно:
– Ну пойдём в избу, коли, беседовать будем.
Вошли они в дом. В избе чисто, опрятно, по стенам пучки трав развешаны, в корзинах по лавкам шишки, орехи, грибы, да ягоды сушёные, а в красном углу иконы. Перекрестился Ермолай на образа, а хозяин к столу зовёт.
– Устал, небось, с дороги дальней, проголодался? Вот, ешь давай.
Накормил он Ермолая, и сам с ним поел. После речь завёл: