Мешок с костями - Кинг Стивен. Страница 101

Я бы предпочла уложить в мою постель тебя.

— Ты заедешь к нам сегодня? — спросила она после короткой паузы.

— Пожалуй, что нет. — Пока мы разговаривали, она ела йогурт маленькой ложечкой. — Но завтра мы обязательно увидимся. На торжественном ленче. Или обеде.

— Я надеюсь, мы успеем поесть до грозы. Обещают сильные ливни.

— Я уверен, что успеем.

— А ты все думаешь? Спрашиваю потому, что ты мне приснился, когда я снова уснула. Мне снилось, как ты целовал.

— Я все еще думаю, — ответил я. — Долго и упорно.

На самом деле я не помню, думал ли я о чем-то в тот день. Зато помню другое: меня все сильнее утягивало в состояние транса, которое я так плохо объяснил. Ближе к сумеркам, несмотря на жару, я отправился на долгую прогулку. Дошел до пересечения Сорок второй дороги с шоссе. На обратном пути остановился у луга Тидуэлл, наблюдая, как с неба уходит красный отлив, слушая гром, рокочущий где-то над Нью-Хемпширом. Вновь ощутил, как тонка пленка реальности, не только здесь, но и везде, как она растянута, словно кожа над плотью и кровью, чего при жизни мы не осознаем. Я смотрел на деревья и видел руки. Я смотрел на кусты и видел лица. Призраки, говорила Мэтти. Призраки с холодным дыханием.

И время — тоже тонкая пленка. Мы с Кирой действительно побывали на Фрайбургской ярмарке, если не в нашей реальности, то в одном из параллельных миров, мы действительно перенеслись в 1900 год. И стоя у луга Тидуэлл, я чувствовал, что «Ред-топы» совсем рядом, в своих аккуратных белых домиках. Я буквально слышал переборы их гитар, шепот голосов, смех. Я буквально видел свет ламп в домиках, до моего носа долетал запах жарящегося мяса. «Скажи, милый, ты помнишь меня? — пела Сара Тидуэлл в одной из своих песен. — Я сладенькая, но уже не твоя».

Что-то зашебуршилось по мою левую руку. Я повернулся, ожидая, что сейчас из леса выйдет Сара, в платье Мэтти и ее же белых кроссовках. В сумраке мне могло показаться, что они идут сами по себе…

Наконец я разглядел сурка, направляющегося домой после трудового дня, но мне больше не хотелось стоять у луга и наблюдать, как сумерки переходят в ночь, а на землю ложится туман. Я поспешил к своему дому.

Вернувшись, я, вместо того чтобы войти в коттедж, зашагал по тропе, ведущей к студии Джо. Туда я не заходил с той ночи, когда во сне притащил на второй этаж пишущую машинку. Путь мне освещали зарницы.

Здесь царила жара, но затхлости не чувствовалось. Наоборот, пахло чем-то приятным, наверное, какими-то травами, собранными Джо. В студии тоже стоял кондиционер, и он работал. Я включил его и какое время постоял перед потоком холодного воздуха. Такое это удовольствие, когда холодный воздух обдувает разгоряченное тело. О том, что при этом можно простудиться, я даже не думал.

Зато в остальном никакого удовольствия я не испытывал. Тяжелое чувство придавило меня. Даже не грусть, скорее — отчаяние. Наверное, причиной тому стал разительный контраст: так мало осталось от Джо в «Саре-Хохотушке», и так много здесь. Я представил себе нашу семейную жизнь в образе кукольного домика (а может, семейная жизнь и есть кукольный домик?), в котором закреплена только половина игрушечной обстановки. Закреплена маленькими магнитами или потайными кабелями. Что-то пришло и приподняло наш кукольный домик за один угол, и я полагал, надо сказать спасибо, что наш домик пинком не отбросили с дороги. Но не отбросили, только приподняли за один угол. Мои вещи остались на местах, а вещи Джо заскользили… И вот куда их вынесло.

— Джо? — спросил я, усаживаясь на ее стул. Ответа не последовало. Никто не стукнул по стене. Ворона не каркнула, сова не ухнула. Я положил руку на стол, где стояла пишущая машинка, поводил ею по гладкой поверхности, собирая пальцами и ладонью пыль.

— Мне недостает тебя, дорогая, — сказал я и заплакал.

А когда слезы иссякли, в который уже раз, я вытер лицо подолом футболки, словно ребенок, и огляделся. Изображение Сары Тидуэлл стояло на столе, а на стене висела фотография, которой я не помнил. Очень старая, едва различимая. Центральное место на ней занимал большой, в рост человека, крест, поставленный на небольшой прогалине на склоне над озером. Прогалина эта, должно быть, уже давно заросла деревьями.

Я смотрел на какие-то баночки, ящички, вышивки, вязание Джо. Зеленый ковер на полу. Стаканчик с карандашами на столе, карандашами, которые она брала, которыми писала. Я взял один, моя рука замерла над чистым листом бумаги, но ничего не произошло. Я чувствовал, что в студии есть жизнь, я чувствовал, что за мной наблюдают… но желания помочь не ощущалось.

— Я кое-что знаю, но этого недостаточно, — проговорил я. — А вот из того, чего я не знаю, главное заключается в следующем: кто написал на холодильнике «помоги ей»? Ты, Джо?

Ответа я не получил.

Я еще посидел, надеясь, но уже зная, что напрасно, потом встал, выключил кондиционер, выключил свет и вернулся в дом. Вышел на террасу, понаблюдал за всполохами зарниц. В какой-то момент я достал из кармана синюю шелковую ленту, повертел в руке. Неужели она вернулась со мной из 1900 года? Мысль эта казалась безумной и одновременно вполне логичной. Ночь выдалась жаркой и душной, как и все предыдущие. Я представил себе, как старожилы Тэ-Эр, а может, и Моттона, и Харлоу, вытаскивают из шкафов парадную одежду, готовясь к завтрашним похоронам. А в трейлере на Уэсп-Хилл-роуд Ки сидела на полу и смотрела по видаку «Книгу джунглей»: мудрый Балу учил Маугли законам джунглей. А Мэтти, устроившись на диване, читала новый роман Мэри Хиггинс Кларк и негромко напевала. Обе были в коротких пижамах, Ки — в розовой, Мэтти — в белой.

Какое-то время спустя я перестал их чувствовать. Они исчезли, как с увеличением расстояния исчезает радиосигнал. Я направился в северную спальню, разделся, лег на постель, которую с утра никто не застилал, и тут же заснул.

Проснулся я глубокой ночью, потому что кто-то водил горячим пальцем по моей спине. Повернулся и в свете молнии увидел лежащую рядом женщину. Сару Тидуэлл. Она улыбалась. Зрачков в ее глазах не было. Сладенький, я почти вернулась, прошептала она в темноте. Мне почудилось, что она вновь потянулась ко мне, но, когда снова вспыхнула молния, вторая половина кровати опустела.

Глава 24

Откровение не всегда продукт деятельности призраков, двигающих буквы-магниты на передней панели холодильника. И во вторник утром меня осенило. Случилось это, когда я брился и думал о том, как бы не забыть купить пива. Откровение, по своему обыкновению, пришло ниоткуда. Меня словно громом поразило.

Я поспешил в гостиную, чуть ли не бегом, на ходу стирая с лица пену. Быстро глянул на сборник кроссвордов, лежащий на моей рукописи. Туда я заглянул первым делом, стараясь понять, что означают указания «иди к девятнадцати» и «иди к девяноста двум». С одной стороны, вроде бы и логично, а с другой — какое отношение имел этот сборник к Тэ-Эр-90. Я купил его в Дерри, там и начал заполнять. Едва ли призраки Тэ-Эр могли выказать интерес к сборнику кроссвордов из Дерри. А вот телефонный справочник…

Я схватил его со стола. Довольно-таки тонкий, хотя он и охватывал номера всей южной части округа Касл — Моттон, Харлоу, Кашвакамак и Тэ-Эр. Прежде всего я проверил количество страниц, чтобы убедиться в наличии девяносто второй страницы. Она оказалась даже не последней. Номера владельцев телефонов, фамилии которых начинались с двух последних букв алфавита, располагались на странице 97.

Значит, ответ следовало искать в справочнике, и только в нем.

— Я попал в десятку, так? — спросил я Бантера. — Мне нужен именно телефонный справочник?

Колокольчик не шелохнулся, не звякнул.

— Пошел ты… Что может понимать мышиная голова в телефонном справочнике?

Начал я с девятнадцати. Раскрыл справочник на девятнадцатой странице, отданной на откуп букве F. Девятнадцатым на ней, значился Гарольд Фейллз. Мне эта фамилия ничего не говорила. Хватало там Фелтонов и Феннеров, попался один Филкершэм и несколько Финни, я насчитал полдюжины Флагерти и еще больше Фоссов. Последнюю строчку на девятнадцатой странице занимал Фрэмингхэм. И эту фамилию я вроде бы слышал впервые, но…