Мешок с костями - Кинг Стивен. Страница 59

Журналистка утверждала, что каждый мужчина мечтает услышать от своей партнерши: «Делай что хочешь». Кусай меня, трахай в зад, лижи мои пальцы на ногах, пей вино из моего пупка, причесывай меня, подставляй свою задницу, чтобы я ее отшлепала. Делай что хочешь. Дверь закрылась, мы в спальне, но на самом деле в спальне только ты, а я лишь покорная исполнительница твоих фантазий. У меня нет собственных желаний, собственных потребностей, для меня не существует никаких табу. Делай что хочешь с этой тенью, с этой фантазией, с этим призраком.

Прежде я думал, что журналистка как минимум на пятьдесят процентов несет пургу: предположение, что мужчина может получить настоящее сексуальное удовлетворение лишь превратив женщину в подопытного кролика, в большей степени раскрывает характер наблюдателя, а не участников. Дамочка в полной мере владела соответствующим сленгом и не была чужда остроумию, но из-под всего этого вылезали уши высказывания Сомерсета Моэма, вложенные им в уста Сейди Томпсон, персонажа рассказа «Дождь», написанного восемьдесят лет тому назад: мужчины — животные, эгоистичные животные, все до одного. Но ведь мы, как правило, не животные, пока нас не загоняют за предельную черту. А уж если загоняют, то речь редко идет не о сексе; обычно это вопрос власти. Я слышал аргумент феминисток, будто для мужчин секс и власть — все одно, но подобное утверждение очень уж далеко от правды.

Я направился к кабинету, открыл дверь, и тут за моей спиной вновь зазвонил телефон. Тут же ко мне вернулись, казалось бы, забытые эмоции: злость на телефон, желание вырвать шнур и запустить телефонным аппаратом в стену. Почему они звонят именно тогда, когда я пишу? Почему они не могут… ну… не могут позволить мне делать то, что хочется?

Я усмехнулся и вернулся к столику, заметив на трубке влажный след своей ладони.

— Слушаю.

— Я же просил в ее обществе оставаться на виду.

— И вас с добрым утром, адвокат Сторроу.

— Вы, должно быть, в другом временном поясе, дружище. В Нью-Йорке уже четверть второго.

— Мы пообедали вместе. Во дворе. Действительно, потом я почитал девочке книжку и уложил ее в постель, но…

— Половина местного населения уже думает, что вы трахаетесь без перерыва, а вторая половина придет к тому же выводу, как только я, представляя ее интересы, появлюсь в суде. — Но злости в его голосе не было. Наоборот, по всему чувствовалось, что жизнью он доволен.

— Они смогут заставить вас сказать, кто оплачивает ваши услуги? — спросил я. — На судебном процессе по опеке?

— Нет.

— А в пятницу, когда я буду давать показания?

— Господи, да нет же! Дарджин тут же распрощается с опекунством ad litem, если двинется в этом направлении. Опять же, у них нет основания не касаться секса. Они сосредоточатся на том, что Мэтти пренебрегает материнскими обязанностями и, возможно, грубо обращается с дочерью. Довод, что мать — не монахиня, мог сработать только в фильме «Крамер против Крамера». И потом, у них есть куда более серьезная проблема. — Голос Сторроу радостно зазвенел.

— Какая же?

— Максу Дивоуру восемьдесят пять лет и он разведен. Более того, разведен дважды. Прежде чем доверить опеку над ребенком мужчине такого возраста, необходимо принять во внимание вторичную опеку. Это, между прочим, очень важный момент, сравнимый с обвинениями матери в пренебрежении своими обязанностями и жестоком отношении к ребенку.

— В чем конкретно ее обвиняют? Вы знаете?

— Нет. И Мэтти не знает, потому что все сфабриковано. Она, между прочим, милашка…

— Я это заметил.

— …и станет отличной свидетельницей. Жду не дождусь личной встречи с ней. А пока не уводите меня в сторону. Мы говорили о вторичной опеке, так?

— Так.

— У Дивоура есть дочь, которая признана психически ненормальной и содержится в закрытой клинике где-то в Калифорнии… вроде бы в Модесто. Не слишком удачный кандидат в опекуны.

— Не слишком.

— Его сыну, Роджеру… — я услышал шуршание страниц, — пятьдесят девять лет. Тоже — не мальчик. Однако в наши дни многие в его возрасте становятся отцами. Люди у нас храбрые. Но Роджер — гомосексуалист.

Я вспомнил, что Билл Дин на это мне намекал.

— Вы только что сказали, что секс значения не имеет.

— Наверное, мне следовало сказать, разнополый секс значения не имеет. В некоторых штатах, Калифорния — один из них, однополый секс тоже не имеет значения, или на этот аспект смотрят сквозь пальцы. Но наше дело будет слушаться не в Калифорнии. Оно будет слушаться в Мэне, где люди без особого энтузиазма встретят известие о том, что маленькую девочку будут воспитывать двое женатых мужчин, в смысле, женатых друг на друге.

— Роджер Дивоур женат? — Признаюсь, тут и я испытал прилив радости. Да, при этом мне стало стыдно: Роджер Дивоур жил, как считал нужным, и едва ли он имел хоть малейшее отношение к планам своего престарелого родителя, но известие Сторроу меня обрадовало.

— Он и инженер-программист Моррис Риддинг завязали брачный узелок в 1996 году. Я выяснил это без труда, проведя компьютерный поиск. И если наше дело дойдет до суда, я постараюсь использовать эту информацию на полную катушку и с максимальной выгодой. Я, конечно, не знаю, что мне дадут сказать, а что — нет, но сделаю все, чтобы нарисовать благостную картину воспитания веселой, яркоглазой маленькой девочки двумя пожилыми геями, которые большую часть времени проводят в «Интернете», рассуждая в «курилках», чем занимаются капитан Керк и мистер Спок [84] после того, как в офицерских каютах гаснет свет. Если у меня будет такой шанс, я им воспользуюсь.

— Жестоко, знаете ли. — По моему тону чувствовалось, что мне хочется, чтобы Сторроу разубедил меня, может, даже высмеял, но этого не произошло.

— Разумеется, жестоко. Все равно, что на полной скорости въехать на тротуар и сбить двух прохожих. Роджер Дивоур и Моррис Риддинг не распространяют наркотики, не развращают маленьких мальчиков, не грабят старушек. Но это опека, а в делах об опеке препарировать человеческое существо словно насекомое даже проще, чем в бракоразводном процессе. А что меня особенно бесит, так это наглая прямота Макса Дивоура. Он ведь прибыл в свой родной город с одной единственной целью — отсудить ребенка у любящей матери.

Я улыбнулся, представив себе моего адвоката, стоящего с ружьем у кроличьей норки, поглядывающего на воткнутую рядом табличку с надписью

— И мое послание Дивоуру очень простое: цена ребенка поднялась. Возможно, зашкалила за ту сумму, которую он может себе позволить.

— Вы несколько раз повторили: если дело дойдет до суда. Вы думаете, существует вероятность того, что Дивоур отступит?

— И очень большая. Я бы даже сказал, что по-другому и быть не может, не будь он таким старым и не войди у него в привычку всегда добиваться своего. Опять же, вопрос в том, возобладает ли его здравомыслие над упрямством. По приезде к вам я постараюсь встретиться с ним и с его адвокатом, но пока мне не удалось пробиться дальше секретаря.

— Роджетт Уитмор?

— Нет, думаю, она стоит на ступень выше. С ней я тоже еще не говорил. Но поговорю.

— Попробуйте также пообщаться с Ричардом Осгудом или Джорджем Футменом, — посоветовал я. — Они оба смогут связать вас с Дивоуром или его адвокатом.

— Я все равно хочу переговорить с этой Уитмор. Такие мужчины, как Дивоур, с возрастом все больше доверяют своим личным помощникам, и, возможно, именно она может уговорить его дать задний ход. Она же может доставить нам массу неприятностей. Потому что в ее силах убедить его продолжить борьбу. То ли она уверена в его победе, то ли ей хочется поприсутствовать при жаркой драчке. Опять же, она может выйти за него замуж.

— Замуж? За него?

— Почему нет? Он может подписать с ней брачный контракт, ограничивающий ее права на наследство, причем мне не удастся добиться его представления в суд, точно так же, как и его адвокатам не узнать через суд, кто нанял адвоката Мэтти, и это повысит его шансы.