Добро пожаловать в ад - Корита Майкл. Страница 20

Она посмотрела на меня. В глазах ее была грусть.

— Если ты хочешь, чтобы я все тебе рассказала, тебе придется терпеть, когда я буду говорить об Алексе. Я не могу вот так взять и сообщить тебе исключительно сухие факты, поскольку сама ни о чем толком не знаю. Все, о чем мне известно, это о тех переменах, которые я увидела в собственном муже.

Я даже не заметил, что сцепил зубы, слушая ее, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы их расцепить, иначе бы я попросту не смог заговорить.

— Ладно, давай рассказывай.

Она снова глотнула минеральной воды, потом завинтила крышку и поставила бутылку на столик возле себя.

— Я познакомилась с Алексом, когда пришла работать в его фирму. Он был очень добр ко мне и почти сразу же начал выделять меня среди других сотрудников, оказывал мне внимание. В первую же неделю работы в этой фирме он пригласил меня на ланч, а со временем это вошло у него в привычку. Я помню, как думала про себя: какой занятой человек! Поэтому мне казалось странным, что он каждую неделю выкраивает время, чтобы сводить меня куда-нибудь пообедать. Он часто расспрашивал о тебе, поначалу я решила, это для того, чтобы у меня не возникло никаких иллюзий насчет него… ну, чтобы мне не взбрело в голову, что он воспылал ко мне романтическими чувствами. Но потом мне в голову стала понемногу закрадываться мысль, что все как раз наоборот, что ему просто хочется выяснить, насколько у нас с тобой все серьезно.

Насколько у нас с тобой все серьезно. Да уж, скорее всего, слово «помолвка» в глазах Джефферсона мало что значила. Возможно, в том мире, в котором жил он сам, помолвка — или даже брачные клятвы — вовсе не означали наличия каких-то серьезных отношений.

— Понимаю, что тебе неприятно это слышать, поэтому постараюсь избавить тебя от некоторых деталей. Знаешь, Линкольн, я ведь до сих пор чувствую себя ужасно. Вероятно, ты этому не веришь и, возможно, не поверишь никогда. Однако я тебе все это сейчас рассказываю для того, чтобы объяснить, как я заметила, что с моим мужем происходит что-то странное.

Я наклонился вперед, облокотился на колени и так сидел, разглядывая пол.

— Ты, да и каждый, кто знал нас с Алексом, скорее всего, ломали себе голову, гадая, почему меня вдруг потянуло к Джефферсону. Держу пари, в первую очередь все говорили о деньгах, верно? Хотя, если честно, мне всегда было противно думать, что окружающие считают меня настолько корыстной. Пусть думают, что хотят. Зато тебе я скажу, что меня привлекало в нем: я была по-настоящему нужна Алексу. Можешь мне не верить, но он по уши влюбился в меня. Он часто шутил, что, мол, просто наслаждается моей юностью, моей неопытностью, сначала я воспринимала это всерьез, но со временем поняла, что не все его слова были шуткой. Видишь ли, в его глазах я была олицетворением того, в чем он действительно отчаянно нуждался. Или думал, что нуждается. Как-то раз он даже сказал, что я, дескать, излечила его, и сказано это было совершенно серьезно. Так серьезно, как никто и никогда до него не говорил. И это подкупало. Это стало той ниточкой, которой он привязал меня к себе. Попробуй представить, как это выглядело в моих глазах: вот перед тобой человек, у которого есть все, о чем только можно мечтать, и внезапно выясняется, что для полного счастья ему нужна только я — двадцатипятилетняя девушка, самая незаметная из всех его служащих, едва успевшая закончить юридическую школу, но еще не успевшая избавиться от тех принципов, которые там вбивали нам в головы.

Она уже успокоилась. Мне не хотелось поднимать голову и смотреть на нее, это вышло как-то само собой. Вот так и получилось, что я сидел, подперев голову руками и сцепив пальцы и смотрел на нее, когда она вдруг неожиданно для меня проговорила:

— Я знаю, что ты любил меня, Линкольн. Но я никогда не чувствовала, что нужна тебе.

На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Стало вновь слышно, как тикают часы. Судя по выражению ее лица, Карен стало неловко. Не могу сказать, что я чувствовал себя уютно.

— Ты очень сильный человек, — продолжала она. — Ты был всегда так уверен в себе… в своих способностях, в том, что для тебя нет ничего невозможного. Ты вполне самодостаточный человек. Да, именно так — самодостаточный. И независимый — причем до такой степени, о которой многие могут только мечтать. Это, конечно, замечательные качества, Линкольн, так оно и есть, но… может, благодаря им ты как будто всегда смотрел на меня сверху вниз. Я знаю, что была тебе небезразлична, верю, что ты любил меня, однако у меня никогда — слышишь? — никогда не возникало чувства, что я тебе по-настоящему необходима. Я никогда…

— Мне казалось, ты собиралась рассказать о своем муже.

Не договорив, Карен застыла с полуоткрытым ртом, с видом человека, захваченного врасплох на середине какой-то мысли. Потом неохотно кивнула.

— Ладно. Что ж, по крайней мере, это честно. Извини, Линкольн. — Она откинулась на спинку кушетки и подобрала под себя ноги, устраиваясь поудобнее. — Так вот, мне всегда казалось, что в Алексе было нечто такое, чего я не знала, что-то, что было скрыто от посторонних глаз. И это «что-то» странным образом подогревало его чувства ко мне, однако сама я этого никогда до конца не понимала. Я думала, что, может, все это как-то связано с его семьей, с его сыном. Но сам он сказал мне только, что он и его сын Мэтью давно не общаются и ни о какой близости между ними речь не идет. Я заметила, что Алексу неприятно говорить на эту тему, и не стала настаивать. И не упоминала об этом до того дня, когда мы уже стали строить свадебные планы. Вот тогда-то я сказала ему, что хотела бы, чтобы в этот день его сын тоже был с нами, сказала, что для меня это важно. Он тогда заявил, что Мэтью ни за что не придет на свадьбу, и наотрез отказался объяснить мне почему. Никогда в жизни я на него так не наседала, но все мои расспросы так ни к чему и не привели.

А потом, когда мы с Алексом уже были женаты, это вообще никогда не обсуждалось. Я догадывалась, что Алексу это неприятно, и… да что там, если честно, я тогда почти не думала о Мэтью. Я ведь в глаза его никогда не видела, и он никогда не играл никакой роли в наших с Алексом отношениях. Конечно, время от времени что-нибудь напоминало мне о его существовании, и я вдруг вспоминала о нем, но и только. Я была счастлива — мы были счастливы, и Алекс, казалось, наконец успокоился.

— И так было вплоть до недавнего времени?

Карен с несчастным видом кивнула.

— А потом вдруг, пару недель назад, что-то произошло. Перемена, которая произошла в Алексе, была внезапной и оттого еще более ужасной. Знаешь, Линкольн, он до смерти чего-то боялся. Я спрашивала, но он мне не говорил. Он перестал спать по ночам; много раз я заставала его сидящим за столом или даже снаружи, возле дома, на лодочной пристани — и это в два часа ночи! — когда он просто стоял и смотрел куда-то невидящим взглядом. У него появились какие-то тайны, он все время был настороже. Знаю, тебе нужны подробности, но больше я ничего не знаю. Все, что я заметила, это его страх. Он чего-то боялся, Линкольн.

— А как он отреагировал, когда ты стала его расспрашивать?

— Сначала все отрицал, — вздохнула Карен. — Сказал, мол, я просто сошла с ума. Что у него все отлично, просто он немного устал. И так продолжалось какое-то время… пока не позвонил Мэтью.

— Когда это случилось?

Она нахмурилась, вспоминая.

— Первый раз это было две недели назад… да, точно. Телефонный звонок раздался очень поздно, около полуночи. Алекс был внизу, а я на втором этаже. Я спустилась вниз, спросила, кто звонил, и он ответил, что его сын. Знаешь, Линкольн, я готова поклясться, что выглядел он еще более испуганным, чем до сих пор. Я спросила его, что случилось, а он только покачал головой, мол, ничего. Сказал, что это, дескать, меня не касается и что для него важнее всего, чтобы все оставалось, как есть. Естественно, я жутко разозлилась, потому что все это стало действовать мне на нервы, тем более что я понятия не имела, что происходит, а при виде Алекса мне становилось страшно. Я начала кричать на него, потребовала, чтобы он объяснил мне, что, черт возьми, происходит, а он просто взял и ушел. Нет, не выбежал из дома в ярости, а… просто повернулся и вышел. Он даже двигался, как робот. Вот так взял и вышел — молча.