Мы под запретом (СИ) - Фокс Нана. Страница 18

В моих трусиках мокро, и даже мягкая ткань предает легкий дискомфорт. Но я, как дорвавшаяся до запретной карамельки сладкоежка, неспешно смакую удовольствие. Чувствую, как член увеличивается в размерах, как его головка пульсирует у меня на языке, как жесткие ладони Александра, лежащие на моем затылке, напрягаются, фиксируя мою голову.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Белка, еще чуть-чуть, и я кончу в твой прелестный ротик, — шипит он сквозь сжатые зубы.

Оттягивает мою голову, побуждая взглянуть в его глаза, которых пламя похоти пляшет развратное танго.

— Ты должна остановиться, — требовательно заявляет он, но тут же подается бедрами мне навстречу, углубляя погружение жаркой плоти в мой податливый рот.

От предвкушения скорой взаимной разрядки я словно впадаю в эйфорию.

— Нет! — слышится грозный рык, и он подхватывает меня под мышками. — Малыш, я на пределе, и твой ротик на моем члене смотрится просто охрененно! Но я хочу растянуть удовольствие, а не кончить в него, не успев насладиться, — прерывисто выдыхает он и клеймит мои губы жестким поцелуем. Проходится по ним языком, словно смешивая наши вкусы, и, оторвавшись лишь на миг, подхватывает меня на руки, шепчет: — Пошли в кроватку…

Глава 12

*Александр*

Вид, открывающийся сверху, охрененно хорош — до адреналинового тумана в голове, до скрежета сжатой в напряжении челюстей, до онемевших пальцев, лежащих на ее затылке.

Моя полуобнаженная коленопреклоненная Белка, с упоением ласкающая язычком мой стоящий колом член, — зрелище, сносящее, нахрен, все барьеры сдержанности и культурности. Ее расфокусированный взгляд полон желания, а умильное выражение сытой кошки на лице наполняет мое тело возбуждением до боли в паху.

Эти нежные ладошки, робко сжимающие мою плоть, и скользящий жар пленительного рта распаляют меня до одури, до черных точек перед глазами, до упоения и предвосхищения всех моих ожиданий. Я тону ладонями в шелке ее волос на затылке, чуть фиксируя голову и контролируя глубину погружения. Еле сдерживаюсь, чтобы не взорваться фейерверком экстаза, чувствуя, как плотно обхватывают налитую головку стенки гортани при каждом глубоком заглатывании, а по щекам, разрумянившимся от похотливого смущения, катятся слезинки удовольствия. Как нежный язычок проходится по пульсирующему стволу, задевая уздечку и вырывая сдавленный стон наслаждения из моей груди.

Она такая скромно-порочная в своем любопытстве, что я из последних сил сдерживаю готовую прорваться в любой момент плотину удовольствия и заполнить ее сладкий ротик потоком моего экстаза.

Еще пара влажных сосущих движений, и я постыдно быстро кончу, словно пацан, которому впервые отсасывают, да и не абы кто, а первая красотка школы. Но я слишком долго этого ждал, чтобы вот так вот молниеносно все закончить. Нет! Финишировать мы должны вместе, в унисон сжигая наши души в пламени обоюдного оргазма.

А это чувственное наслаждение я хочу растягивать, смакуя, словно карамельку. Мою личную «дюшеску».

И поэтом я, собравшись с силами, подхватываю малышку под мышками и поднимаю на ноги. Ловлю тихий. изумленно-расстроенный вздох моей взбудораженной радости и впиваюсь в приоткрытый рот жадным поцелуем, смешивая наши эмоции в один жгучий коктейль страстной эйфории. С безудержным томлением пью его, словно целебный эликсир, растекающийся по венам магическим жаром неистового желания.

Аккуратно слизываю с ее губ капельки смелости, с которой она всего несколько минут назад скидывала с себя ворох невесомого покрова, перешагивая через него, словно делая решительный шаг и оставляя позади терзания и глупые предрассудки. Мысленно хвалю ее за смелость, потому что сам не представляю, насколько бы хватило моего терпения в ожидании Белки.

Я не считаю все те препятствия, которые вдруг выставила нам затейница судьба, настолько критичными, чтобы не смести их к чертовой матери на пути к желанной цели. Но малышка, видимо, так не считает… или, точнее, не считала до момента появления на пороге моей квартиры. Девочки, они такие, а, значит, есть только один способ закрепить в милой Белкиной голове правильность принятого решения: оттрахать её до беспамятства, причем обоюдного.

— Пошли в кроватку, — хриплю я.

Подхватываю Белку под ягодицы и вновь не верю тому, насколько идеально мы подходим друг другу. Она, словно недостающий кусочек пазла, вклинивается в меня, цепляясь руками и ногами, а у меня не возникает ни малейшего желания выковыривать ее из моего личного пространства.

Расстояние до спальни преодолеваю, не переставая упиваться моим грушевым зельем, словно обезвоженный путник у горного ручейка.

Легко опрокидываю малышку спиной поперек кровати и подтягиваю за щиколотки, фиксируя их и мешая сдвинуть коленки. Кружево ее миниатюрных трусиков влажное. Чуть натягиваю его, задевая чувственный узелок возбужденных нервов. Вырвавшийся у неё стон нетерпения ласкает слух и до предела врубает яркость эмоций. Так, как с ней, остро и жадно, не было еще ни с кем. И чтобы не сорваться в безумную пропасть, я медленно, чертовски медленно вырисовываю языком волшебные узоры на ее вздрагивающем теле, скольжу поцелуями от миниатюрной впадинки пупка на плоском животике вверх, к манящим полушариям упругой груди.

— Ты — мое грушевое наслаждение, — шепчу я, прихватывая губами вершинку, ставшую плотной, словно шарик монпансье, и такую же сочно-сладкую.

Белка выгибает спину, стонет в упоении, путаясь пальцами в моих волосах на затылке, а я наслаждаюсь ее нетерпеливыми вздохами и продолжаю эту обоюдную томительную пытку, захватывая во влажный плен своего рта второй сосок, первый же перекатываю между большим и указательным пальцами и чуть оттягиваю вверх. Дрожь удовольствия прокатывается по изгибающемуся телу Белки, а я, как археолог, дорвавшийся до заветного артефакта, продолжаю свои изыскания. Открываю ее заново, словно и не было вчерашней страстной ночи, во время которой я зацеловывал ее нежное тело даже тогда, когда мы оба, обессиленные, проваливались в сон.

— Хочу, — слетает с ее губ стон желания.

— Чего, моя сладкая? — Я с размаху тону в грозовых океанах ее глаз, подернутых дымкой страсти.

— Тебя глубоко в себе, — выдыхает она пошло, а на щеках полыхает румянец волнения.

Разве я могу отказать своей девочке, раскрытой передо мной, податливой и неповторимо прекрасной в своем первозданном желании?

Нет!

Быстро раскатываю тонкий латекс по члену и вхожу в нее одним мучительно медленным толчком. Замираю на миг от сносящих наповал ощущений плотного обхвата моей плоти влажным атласом жарких стенок ее лона. В голове туман, и сердце бьется на запредельных скоростях, гоняя по телу потоки убойной дозы адреналина.

Я стискиваю зубы, удерживая себя на краю, не давая сорваться в пропасть раньше, чем это сделает она. Но моя непредсказуемая Белка рушит все, к чертям собачьим, впиваясь острыми ноготками в мои плечи, обвивая ногами мой торс и подгоняя меня хриплыми стонами-мольбами.

— Не останавливайся. — Жар ее дыхания опаляет изгиб моей шеи, а острые зубки впиваются в кожу, и мне до безумия хочется, чтобы там остались следы, словно клеймо ее принадлежности мне (пусть и на моем теле). — Хочу грубо, жестко и до сладкой боли…

И я спускаю с поводка всю сдержанность. Тараню ее изгибающееся тело. Дурею от того, как безотказно она открывается мне. От того, как в унисон бьются наши сердца и смешивается прерывистое дыхание.

Хрустальные капельки пота покрывают наши ненасытные тела, а мы продолжаем жаркий танец единения, взрываясь в последних аккордах, будто новогодние петарды, распадаясь на микрочастицы и сливаясь в единое целое.

— Нам надо поговорить, — слышу сквозь гул в ушах ее взволнованный голос, с удивлением наблюдая, как, смущаясь, она тянет на себя край покрывала, стремясь прикрыть свою наготу.