Мы под запретом (СИ) - Фокс Нана. Страница 38

— Я же лечу частными авиалиниями, Белка, — в сотый раз объясняет он мне, словно вредному ребенку, а я понимаю, но слезы все равно наворачиваются и отпускать его не хочу до боли в сердце.

— Я понимаю, — сиплю, глотая предательскую влагу. — ты же позвонишь, как доберешься?

— Конечно, малыш. — Он прижимает меня к себе так крепко, что мне даже кажется, будто раздавшийся только что легкий хруст издали мои косточки. — Всегда. И ты звони, пиши, шли фотки…

— Хорошо, — обещаю ему.

Набравшись мужества, выпутываюсь из его крепких объятий, привстаю на носочки, припадаю к его плотно сжатым губам. Целую словно в последний раз, а затем быстро-быстро, не оборачиваясь, захожу в квартиру. Прижимаюсь спиной к дверному полотну и, обессиленная, сползаю по нему, давясь беззвучными рыданиями. Прячу лицо в ладонях, уткнувшись в собственные колени.

Мне так больно, так тошно, что кажется, мир вокруг остановился, вымер и обесцветился. Грудь сдавливает обручами тоски, и с каждым вздохом все меньше и меньше кислорода заполняет мои легкие. Я, словно сдувшийся воздушный шарик — вымотанная и опустошенная.

Он улетел, забрав с собой мое сердце, оставив взамен гору ярких воспоминаний в гигабайтах наших фотоснимков. А еще колечко на моем пальчике и осознание того, что мы теперь вместе, пусть и временно на недосягаемом друг для друга расстоянии. Но он со мной, а я с ним, в наших мыслях, душах, сердцах.

Он — мой, а я — его! Навсегда!

С остальным мы разберемся, обязательно разберемся. Чуть позже.

Размазывая по щекам соленые ручейки слез, хватаюсь за стоящий рядом с дверью комод и, подтягивая свое обмякшее тело, пытаюсь придать ему вертикальное положение. Мне надо дойти до своей комнаты, упасть в кровать, чтобы забыться глухим сном, желательно без каких-либо сновидений.

В квартире тишина: видимо, соседка еще не вернулась с занятий или опять застряла в библиотеке. Так даже лучше. У меня нет желания излагать свою боль кому-то, да и слушать утешения тоже не хочу. Хочу провалиться в безмолвие, тишину и полный покой. Все, что мне сейчас нужно — найти дополнительные резервы своих моральных сил, чтобы прожить это время без любимого.

Еле волоча ноги, я ковыляю до спальни, оставив сумку в прихожей. В комнате уныло и будто безжизненно, хотя за три дня, что меня здесь не было, ничего не изменилось, и даже пыль не успела скопиться на полочках. Задергиваю шторы, отрезая лучам яркого солнца доступ в мое царство уныния и непроглядной грусти. Скидываю сандалии и, не раздеваясь, как была в шелковом топе на тонких лямках и льняных шортах, забираюсь на кровать. Натягиваю на себя тонкое одеяло, накрываясь с головой, и закрываю глаза, мечтая провалиться в сон. Уснуть и не просыпаться как можно дольше, а лучше всего — до возвращения моего мужа.

Беззвучные слезы не перестают наворачиваться на глаза, орошая мою подушку горькими каплями, затуманивая взгляд и выворачивая душу наизнанку. В голове сумбур, и болезненно сердце сжимается. Я проваливаюсь в долгожданный сон, как Алиса в бесконечном падении в кроличью нору. Он затягивает меня в черную мглу, опутывает непроницаемым коконом. Я в нем задыхаюсь, не находя спасения среди воспоминаний о недавнем счастье на двоих.

Сплю тревожно, то выныривая, то снова уходя в тягучий мрак. Неудивительно, что утром я просыпаюсь с тяжелой головой. Несколько минут просто лежу, пытаясь направить мысли в нужное русло и решить дилемму: «Как прожить день?» Можно, конечно, проваляться в постели, вновь обливаясь слезами и жалея себя, и периодически проваливаться в бездонную пропасть забытья, считая, что это спасение от уныния, но так я долго не протяну. Зачахну в самом расцвете лет, так и не насладившись сполна жизнью и ролью любимой жены.

Поэтому я решительно откидываю одеяло, иду в душ, по пути заглянув к соседке в комнату и попросив одолжить конспекты пропущенных вчера занятий. Та, с удивлением взглянув на меня, лишь молча кивает.

— Спасибо, — улыбнувшись, благодарю и уже из кухни кричу: —Тебе кофе или чай?

— Давай кофе!

Отлично! Засыпаю в кофемашину нужный объем, выставляю программу и убегаю в ванную получить первую порцию бодрости. Контрастный душ, быстрый легкий макияж, из волос сооружаю высокий хвост, а в комнате вытаскиваю из шкафа любимую джинсовую юбку и блузу-рубашку с коротким рукавом ярко-красного цвета. Рюкзак со всеми учебными принадлежностями, телефон и портативная зарядка к нему, солнцезащитные очки, а на ноги — сандалии.

— Ну что, помчали? — допив кофе и запихнув в себя бутерброд, стараюсь казаться максимально бодрой и непринужденно-счастливой.

— Угу, — отвечает соседка, и мы вместе отправляемся в университет.

Моя программа обучения рассчитана на четыре месяца, но я настолько ухожу с головой в учебу, что большую часть курса осваиваю за два. С того момента, как Саша улетел, мои дни стали похожи один на другой. Они до предела забиты лекциями, самостоятельными занятиями в библиотеке, консультациями и прочей умственной загрузкой. Я вгрызаюсь в гранит науки с такой агрессией и жадностью, что домой приползаю уставшая, падаю на постель и забываюсь бессознательным сном без единого сновидения.

И лишь телефонные звонки вносят яркость в мою монотонную жизнь. Я оживаю, я дышу, и мир приобретает краски, когда на том конце телефонной линии раздается любимый голос. Он, как и обещал, звонит мне каждый день, вечером, и это моя волшебная пилюля, не дающая мне сорваться и держащая на плаву мой уставший разум.

— Я люблю тебя, — неизменная фраза в конце каждого нашего разговора.

— И я тебя, — единственно верный ответ.

Раз в неделю непременно звонит мама. Делится новостями из дома, расспрашивает о том, как мои дела, сетует, что ужасно соскучилась и ждет моего возвращения. Я тоже жутко скучаю по всем, и даже по пропавшей с радаров Лёльке. Я чувствую, что у нее что-то случилось, но вот что, она не говорит, только неловко отшучивается, а недели две назад вообще лишь буркнула мне в трубку, что перезвонит чуть позже, и до сих пор тишина.

Смотрю на погасший экран смартфона, накалившегося от непрерывной работы, и раздумываю: не позвонить ли самой потерявшейся подруге? Но не успеваю. Телефон в руках взрывается ритмичной мелодией входящего звонка от мамы. Заряд батареи на исходе, но на полчаса должно хватить.

— Привет, мамуль! — бодро отвечаю ей. — Как ваши дела? — сразу перевожу разговор в нужное для меня русло, и мама не подводит, выдавая на-гора кучу местных новостей.

— А еще не забудь: через четыре дня у бабы Томы день рождения, — напоминает она. — Обязательно позвони, мы все на даче будем. Отметим в тесном семейном кругу.

— Угу, — выдавливаю из себя, потому что к горлу моментально подкатывает колючий комок меланхолии, и взгляд заволакивает непрошеными слезами. — Я позвоню обязательно, — обещаю и спешно прощаюсь с мамой, сетуя на разряженный девайс.

— Мы любим тебя, дочь, — прощается она со мной.

— А я вас, — отвечаю, а связь и впрямь обрывается. Телефон, жалобно пиликнув, отключается, и я, встав с кровати, иду подключать его к зарядному устройству.

Перепроверив, все ли собрала на завтра, завариваю себе мятный чай и, выпив его в тишине пустой квартиры, падаю на кровать. Вот только сон в эту ночь не идет ко мне, как в предыдущие дни, стоит только коснуться головой мягкой подушки. Я кручусь на постели, как уж на сковородке, ища удобное место, а память назойливой мухой, мешающей спать своим жужжанием над ухом, выуживает из закромов картинки семейных посиделок. И где-то между сном и явью меня посещает отличная мысль. Довольно улыбнувшись, решаю заняться этим вопросам завтра с утра и наконец-то проваливаюсь в блаженные объятия Морфея.

Проснувшись под звон оголтелого будильника, я с довольной улыбкой на устах тянусь к прикроватной тумбе. Еще не раскрыв глаз, первым делом хватаюсь за планшет, лежащий на ней, поудобнее усаживаюсь в развале разнокалиберных подушек, опираясь спиной о спинку, и в приподнятом настроении, несмотря на ранний час, включаю любимый девайс.