Принцесса на горошине (СИ) - Риз Екатерина. Страница 78

- Если я вмешаюсь, признаю их правоту, - не слишком уверенно ответила я.

- А если не вмешаешься, они так и будут дальше придумывать небылицы! Нельзя без конца делать вид, что тебя это не касается.

- Тебя этот скандал как-то задел? – поинтересовалась я.

- Меня? – Дмитрий Алексеевич хмыкнул. – А как он может меня задеть? Жена со мной разводится, работу я поменял, а там всем наплевать, знаешь ли, с кем я сплю. Журналисты вчера у дома караулили, а так…

Я вздохнула. Сказала:

- Мне жаль.

- Марьяна, я скоро уеду из Москвы, - сообщил он.

- Совсем?

- Не знаю. Меня зовут в Австрию. Предложение очень, знаешь ли, заманчивое.

- Я тебя поздравляю, Дима. Ты ведь согласился?

- Пока нет. Думаю.

- О чем?

Он хохотнул.

- О жизни. Там придется начинать всё сначала.

- Это неплохо, - проговорила я, - иногда начать сначала.

- Может быть.

- Дима, - позвала я, потому что подумала, что он готов закончить разговор.

- Что?

- Когда ты поедешь в Австрию, - сказала я, - возьми с собой семью. Начинать сначала в чужой стране куда легче, когда рядом близкие люди. – И ещё раз повторила: - Возьми их с собой.

- Марьяна, ты не понимаешь, - начал он, но я его перебила:

- Понимаю. Она хорошая. Твоя жена. Возьми семью с собой.

На этом наш разговор с Димкой и закончился. Забегая вперед, скажу, что встретимся мы с ним лишь однажды, через десять лет. Случайно столкнемся в торговом центре в Москве. Остановимся, неловко улыбнемся, заведем разговор… о семьях, о погоде. И с облегчением простимся через несколько минут. А сейчас телефонный разговор закончен, мы молчим, потом вместе кладем трубку, и больше друг с другом не видимся и не общаемся. Если честно, я даже вспоминала о Дмитрии Алексеевиче в дальнейшем изредка, наши с ним пути разошлись. Странная штука – жизнь. А ведь я его любила. Замуж хотела.

Отчетливо помню, что хотела. Но уже не помню когда, и насколько серьёзно было моё желание. Да и думать об этом уже поздно. Как я уже сказала, наши с Димой жизненные пути разошлись, и, наверное, это к лучшему. А ещё я рада тому, что, в конечном счете, мы с Абакумовым не расстались врагами. Худшее, что может случиться в жизни – расстаться с человеком, которого когда-то любил, и вспоминать о нём лишь с разочарованием, а то и с ненавистью.

- Дмитрий Алексеевич точно покинет нас с миром? – спросил у меня Давыдов, а я, после этих слов, взглянула на Марата с укором.

Лысовский же, к которому мы с Маратом приехали, так сказать, за советом, весело хохотнул. Пришлось и на него глянуть соответственно.

- Перестаньте оба, - потребовала я от них серьёзности. – И нет, Дима ни с кем разговаривать не станет. – Я помолчала, после чего добавила: - В конце концов, это и не в его интересах тоже. К чему ему портить репутацию?

- Как можно испортить репутацию романом с Марьяной Дегтяревой? – подивился Григорий Филиппович. – По-моему, это плюс к любому резюме.

- Мне, наверное, надо порадоваться таким выводам, - едко заметила я. – Но Дима, насколько я поняла, согласился на работу в Европе, а там, как бы он сам к этому не относился, таких любовных историй в биографии семейного человека не приветствуют. Поэтому вряд ли он станет болтать с журналистами.

Мы сидели на веранде отдельного гостевого домика, который давно и прочно числился в этом эко-отеле за Лысовским. Пили ароматный чай, подносила нам его на красивом подносе милая женщина, и я заметила, как она поглядывает на Григория Филипповича. И поглядывает ласково и с умыслом. На прислугу она похожа не была, в униформу не одета, но вопросов я, конечно, задавать не стала. С чего любопытничать о личной жизни человека, который мне дважды в отцы годится? Да и подумать мне было о чем. Не для того мы с Давыдовым приехали в такую даль, чтобы я на незнакомых женщин таращилась.

- Бог с ним, с Абакумовым, - произнес Марат, и я заметила, как недовольно он поморщился. Это была мимолетная эмоция, но я успела её заметить. – У нас проблемы посерьезнее.

Григорий Филиппович на меня посмотрел.

- Ты больше не разговаривала с матерью?

Я качнула головой.

- Нет. И желания такого не имею.

- Да это понятно. Вот только варианта другого нет.

Я нахмурилась. На Марата посмотрела, а у Лысовского переспросила:

- Дядя Гриша, ты хочешь, чтобы я с ней встретилась?

- Я хочу, чтобы ты сделала то, что должна. То, что ей и обещала. Защитила своё имя и имя отца.

- Я не хочу. Не хочу говорить по душам с журналистами… Вообще ни с кем!

- А есть выбор? – Марат выглядел недовольным. – Нужно было убирать их из Москвы вовремя. А сейчас твоя мать и сестра наслаждаются всеобщим вниманием.

- И постараются его не потерять.

- Вот именно, - разозлился Давыдов. На месте ему не сиделось, и он расхаживал по веранде взад-вперед. Повернулся ко мне. – Маша, ты же прекрасно знаешь сценарий таких скандалов. Надо постоянно подпитывать огонь. Как можно дольше.

- Некоторым везет, скандал перестает гореть, но тлеет годами.

- Не хотелось бы, - зло буркнул Давыдов.

Они с Лысовским обменивались своим недовольством, а я сидела, молчала, и понимала, что от огласки мне никуда не деться. Нас с отцом и без того склоняют уже вторую неделю, только ленивый не рассуждает о моральных качествах нашей семьи. Куда уже хуже, не знаю.

- Сколько им платят?

- Достаточно. Больше, чем достаточно, я бы сказал, - недовольно проговорил Давыдов. – Пал Палыч когда мне сообщал сумму гонорара за каждое интервью, завистливо вздыхал.

Я горько усмехнулась.

- Мы говорим о моей матери.

- Брось, Марьяна. – Григорий Филиппович намерено легкомысленно отмахнулся от моих слов. – Мать та, которая вырастила. Тебе Шура куда больше мать. – Он присмотрелся ко мне. – А тебе её жалко?

- Я не знаю, - призналась я честно. – Жалко мне или нет… Я просто не понимаю, как так можно было со мной поступить?

- За деньги так можно было поступить, - зло выдохнул Марат. – За большие деньги.

Я сидела в плетеном кресле, смотрела на зеленые поля для гольфа, которые начинались совсем неподалеку от домика Лысовского, и пыталась принять решение. Я прекрасно понимала, для чего Марат привёз меня сюда, и какого решения они вместе с Григорием Филипповичем от меня ждут. А мне было очень трудно его принять, и я даже не скрывала этого. Не могла скрыть.

Всё вспоминала свои ощущения, эмоции, когда узнала, что у меня есть мама. Живая, настоящая, которая не умирала. Просто исчезла из моей жизни давным-давно, но я твердила себе, что не имею права её в этом обвинять. Ведь я не знаю всех обстоятельств, не имею права судить чужие грехи и ошибки. У меня своих достаточно.

Был момент, короткий, наверное, перед нашей с ней первой встречей, когда я собралась и поехала в Ржев, у меня была надежда, что всё сложится удачно. Настолько, что мы сможем найти общий язык, что сможем общаться, пусть не сразу, но станем близкими друг другу людьми. Станем матерью и дочерью.

Я довольно быстро поняла, что мои надежды беспочвенны. Не знаю, как люди, встречающие друг друга через года, через десятилетия, умудряются стать близкими и родными. После первой встречи я уже знала, что с нами этого не случится. Но мне так хотелось, я лелеяла последнюю надежду, старалась закрывать глаза на то, что, оставшись наедине, мы с мамой всё больше молчим. Она берет меня за руку, гладит по волосам и молчит. Я говорила себе, что это от эмоций, от облегчения и счастья долгожданной встречи, но в душе я понимала, что это от того, что нам с ней нечего сказать друг другу.

Зато у неё нашлось, что сказать журналистам. Очень много разных слов нашлось.

- Делайте, что считаете нужным, - сказала я, в конце концов. Понимала, что этими словами снимаю с себя ответственность, и даю Марату карт-бланш на то, что я, скорее всего, не одобрила бы, если бы знала в деталях о его планах.

Марат с Лысовским переглянулись между собой, по их взглядам я поняла, что план у них уже есть. Но не нашла в себе смелости их расспрашивать.