В поисках Челограда (СИ) - "Missandea". Страница 22

*

Я подошёл к человечке – она лежала в гамаке лицом вниз, голова полностью окутана передатчиком, – и в который раз восхитился интереснейшим делением человеков на два разных пола. Они были так отличны друг от друга и внешне и внутренне, что это неизбежно вносило жуткую сумятицу в их жизнь и сильно осложняло разведение потомства, ибо для этого требовалось найти особь другого пола, заручиться её согласием и регулярно осуществлять совместные действия, которые – ещё неизвестно с какого раза! – приведут к желаемому зачатию. Однако самим человекам это, похоже, нравилось. Иначе как объяснить, что, несмотря на уже существующие у них технологии искусственного оплодотворения, желающие родить предпочитали бегать по всей округе, разыскивая подходящего партнёра противоположного пола… Так, я отвлекаюсь и вместо того чтобы сосредоточиться на деле, начинаю думать о чём угодно, только не о предстоящем эксперименте. Проверив соединение с приёмником, который держал в руках, я на мгновение замер: задуманная мной процедура стопроцентно убьёт эту человечку по имени Лена. Но с другой стороны, она бы и так погибла, не выдерни я её из машины, в которую врезалась фура. Авария произошла на горной дороге, и автомобиль несло к краю пропасти, когда я открыл портал и выхватил Лену с заднего сидения прежде, чем машина улетела вниз, врезалась в камни и взорвалась. Человечка сильно ударилась головой в момент столкновения с фурой, сломала две конечности и получила внутренние повреждения некоторых органов. Водитель и остальные пассажиры погибли, но в них совсем не было ничего интересного. В отличие от Лены. За ней я следил давно, изучая некоторые странности в работе ЦНС – они вроде бы никак не влияли на повседневную жизнь особи, однако понять их всё равно было весьма любопытно. К тому же эта человечка обладала высоким интеллектом, отменным здоровьем и потенциально очень большой продолжительностью жизни, что сейчас, из-за повторных сбросов, приобретало особенное значение. Теперь вот она лежала передо мной, и, с точки зрения возможностей нашей медицины, все её повреждения были полной ерундой: я мог легко восстановить кости, срастить ткани, вылечить органы и устранить последствия черепно-мозговой травмы, но сознательно не стал этого делать и ограничился только временной заморозкой, чтобы успеть подготовиться к эксперименту. Я собирался испробовать новый, разработанный мной метод форсированного изучения её мозга, который мог открыть передо мной множество тайн, но был при этом далеко не безопасен и для человечки, и для меня самого. Да, я, конечно, надеялся, что мой мозг окажется гораздо сильнее Лениного: целых полторы тысячи лет развития, тренировок, да даже простой активности не идёт ни в какое сравнение с двадцатью жалкими годиками человеческой жизни, однако… Надежда надеждой, но гарантия лучше! Пусть даже не твёрдая, но хоть какая-то… Ладно, посмотрим! Зачем я вообще так долго об этом думаю, если деваться-то мне всё равно некуда? Первые признаки приближающегося сброса уже на лицо, и время не ждёт, надо успеть, пока окончательно не скрутило. Так что придётся мне пойти на этот эксперимент, а ослабленное состояние человечки как раз и поможет минимизировать все возможные риски. Столь необычной мозговой активности, как у Лены, я не видел ещё ни разу за всё время изучения “бледных получервей”, как часто их называют другие учёные. Хотя самоназвание – человек – лично мне нравится больше. Нейтральное слово, хоть и не нами придуманное, гораздо лучше, чем оскорбительное, пусть даже мы и обогнали их в развитии, что с того? Почему надо обязательно этим кичиться и быть такими спесивыми? Ины ведь тоже когда-то жили, как человеки, – да это было страшно давно – но ведь было же! Так чего ж вы теперь шеей-то крутите, будто вам сишуйской пеной в глаза набрызгали?.. Я вот не кручу: мне как ксенобиологу эти человеки весьма приятны и интересны, они разумны и заслуживают самого пристального внимания. И Лена – тоже. Поэтому мне совсем не хочется губить её, но – исключительно ради науки и вашего же выживания! – я сделаю это, ибо сохранение разума нашим бессмертным видом гораздо важнее личных симпатий. А вы всё смеётесь над моей “страстью к бледным получервям”, а сами-то пока вообще ничего не придумали, как нашу беду остановить… Вот будет вам смеху, когда следующие сбросы ещё быстрее, чем через десять лет, станут накатывать! Тенденция-то к тому явно прослеживается: первый сброс не более чем через пятьдесят лет после полутора тысяч, второй – всего через десять, стало быть, третий, наверное, года через два случится. Но вы этого не видите, а только критикуете: “эти далеко идущие и чересчур смелые выводы Жужишишваса ничем не подтверждены”, “слишком мало данных, нельзя экстраполировать” – да всё можно, рог вам в задницу, когда время так поджимает! А то привыкли столетия не считать, заскорузли в своих пещерках умственных – распрямиться и выйти за пределы старых стен не в состоянии!.. О, вот опять – ну, о чём это я думаю, когда надо работать?! Я решительно отключил заморозку, чтобы процесс умирания Лены пошёл своим чередом, затем надел на голову приёмник, устроился рядом с человечкой и, вытянув руку – она плохо выпрямилась, что тоже являлось признаком надвигавшегося сброса, – послал короткий, запускающий процесс, импульс. Пора показать всем этим глупым лентяям, как в экстренных обстоятельствах должен действовать настоящий учёный! Мы с человечкой – её зовут Лена, вспомнил-осознал я, – стояли в тёмном и мёртвом лесу. Лишённые листьев и коры деревья тянули свои искривлённые, узловатые ветви к багровому небу, по которому неслись чёрные, быстрые тучи. Под ногами пружинил толстый слой из смеси жирного серого налёта, комков слежавшейся пыли и полуистлевших кусков кожи, перьев, ворса, чешуи и прочей органики. – Мама! – позвала Лена, оглядываясь. – Мама, ты здесь? Из глубины чащи раздался стон, но он точно не был человеческим, скорее, это звучал голос мёртвого леса. Человечка вздрогнула. – Я хочу найти тебя, мама! Дорогу! Покажи мне дорогу… пожалуйста, – голос её упал до шёпота, потерявшись в кряхтении, скрипах и шорохах, что раздались в ответ на её громкий призыв. Меня Лена не видела, я прятался за ближайшим толстым стволом, осторожно высовываясь и глядя на неё из глубокой чёрной тени. Такие тени присутствовали тут у всего, и они вовсе не были порождением яркого света, а самостоятельно двигались и дышали, словно живые существа, и я чувствовал их холодное, обволакивающее прикосновение. У ног Лены вдруг мягко замерцала белая звёздочка. Человечка наклонилась, бесстрашно шаря пальцами в рыхлой и мерзкой на ощупь лесной подстилке, как вдруг – раз! – в руке у неё засиял яркими искрами-ворсинками кончик тонкой серебряной нити! Человечка выпрямилась, потянув нитку вверх, с усилием высвобождая её из плена гнилой трухи и жирной грязи. Лесу её действия явно не понравились, вокруг задвигались-заметались чёрные тени, со всех сторон раздались шёпот, шуршание и частые постукивания. Но Лена, непрерывно бормоча что-то себе под нос, решительно зашагала вперёд, сматывая нитку в клубочек. Я двинулся за ней, перебегая от одного ствола к другому, чтобы оставаться незаметным, если она вздумает обернуться. Но она не оборачивалась, а шла и шла, невзирая на нараставшую громкость звуков и ветер, что делался всё сильнее, поднимал в воздух мусор и бросал его Лене в лицо. Упрямо наклонив голову, она продолжала делать шаг за шагом, сматывая нить, пока метавшиеся вокруг тени не сгустились в высокие уродливые фигуры. Они вытянули вперёд руки со скрюченными пальцами и со всех сторон бросились к человечке, стали хватать её, пихаться, подставлять подножки, тыкать пальцами в глаза и тянуть за волосы. Лена кричала и дёргалась, толкалась и пиналась, стараясь не отпустить нить, но теней становилось всё больше, и вскоре она упала, погребённая под чёрной шевелящейся массой. Клубок выпал и стал раскручиваться, проваливаясь в гниль, словно в трясину. Откуда-то из глубин сознания пришло чувство, что если нить полностью провалится, то найти её самостоятельно я не смогу, а человечка навеки сгинет, задавленная и закопанная тенями в грязь. Что станет тогда со мной? Сумею ли выбраться, или так и буду вечно бродить по этому мёртвому лесу в поисках выхода?! Я подхватил почти размотавшийся клубок, и меня окатило такой благодатью, о которой я забыл на долгие полторы тысячи лет! А сейчас вдруг вспомнил – ясно, живо и полно, словно меня снова держали бесконечно родные руки, ласково покачивая и тихонько напевая-нашёптывая что-то очень хорошее: я был слишком маленьким, чтобы понимать слова, но мог легко ловить тон, настроение и… любовь! Вот что это такое – я понял – любовь! Внезапно что-то с силой толкнуло меня в спину и в бок, ударило по ногам, вырывая из колыбели тёплых лучей, куда я так неосмотрительно провалился, совсем позабыв, где на самом деле сейчас нахожусь. Мёртвый лес! Он снова сомкнулся вокруг, и я увидел, как чёрные тени покидают Лену и перелетают ко мне. – Вставай! – крикнул я человечке. Вставай! Вставай! Вставай! – откликнулось отовсюду, и я увидел, как нить охватило серебристым огнём – его сияющие языки стали расти, принимая форму человеческих силуэтов. И чем больше их возникало, тем меньше чёрных теней оставалось возле Лены, потому что они перелетали ко мне и нападали со всех сторон. Били, толкали, стремясь вырвать из рук путеводный клубок. Благодать покидала меня, но я ещё чувствовал её тающее тепло и где-то далеко-далеко слышал родной голос. Отец! – вспомнил я. Это же мой отец! – вот кто качал меня на руках и пел песню о чём-то очень хорошем. Тени повалили меня на Землю, но я не выпустил клубок и, сжимая его изо всех сил, прошептал: “Помоги!”. Чёрная тяжесть ослабла, позволив вырваться из грязи, и я вдруг заметил, что рядом с серебристой нитью протянулась ещё одна, золотистая, тонкая-тонкая, едва заметная, а вдали, за более яркими серебристыми человеческими силуэтами появился ещё один, почти прозрачный и другой формы, отливающий золотом. Это был мой давно умерший отец, а за ним пытались проявиться ещё несколько призраков родичей, настолько слабых, что я мог разглядеть только отдельные, едва заметные всполохи. Чёрные тени истончились и ослабели – не настолько, чтобы совсем отцепиться, но достаточно, чтобы я смог подняться и увидеть, как Лена, держась за серебристую нить, продирается ко мне прямо сквозь тёмную массу. Тени кружились и копошились, стремясь перекрыть ей дорогу, но серебристые силуэты следовали за ней, и каждый следующий подплывал всё ближе и ближе к предыдущему, отчего вся череда сжималась и уплотнялась. Их сияние становилось ярче, заставляя чёрных неохотно и со злобным шипением отступать, давая дорогу свету. Мои золотистые призраки сильно уступали человеческим в силе и скорости, но тоже близились. – Это мой клубочек! – сказала Лена и протянула руку, желая забрать его у меня, но я отпрыгнул и быстро спрятал его за спину. – Отдай! Она ринулась ко мне, но я оттолкнул её назад и в сторону. Человечка охнула и, не удержавшись на ногах, упала, выпустив нить. Хотела подняться, но завязла в подстилке, и дёргалась на месте, с воем простирая ко мне руки и погружаясь всё глубже. Я отпрыгнул подальше, быстро обогнул Лену по широкой дуге, и двинулся вперёд, сматывая нить в клубок. Количество золотых призраков увеличивалось, отпугивая чёрные тени. Человечка барахталась и слабела, с каждым моим шагом прочь её серебристая нить истончалась, зато моя золотая становилась всё толще, забирая на себя силу серебряных силуэтов, – они делались всё более прозрачными, в то время как мои, золотые, напротив, крепли. К тому времени Лена почти утонула, видна была только её голова, и в тот самый миг, когда человечка, в последний раз взвыв и вытянув шею, исчезла с поверхности, всё, что ещё оставалось серебристого, было разом проглочено золотом. Я ощутил удар изнутри головы, череп распёрло, послышался шёпот, а мёртвый лес вокруг закружился и стал уходить вниз. Золотая нить поднимала меня всё выше и выше, шёпот нарастал, гремел уже не в ушах, а прямо в мозгу – это был глас тех, чьи силуэты вырастали из нити. Они не просто говорили со мной – слова навечно впечатывались в сознание… Когда я очнулся, человечка Лена лежала бездыханной, а голоса моих предков всё ещё раздавались в ушах. “Существует только один способ излечиться от сбросов. Ты должен донести это до всех Инов и постараться сделать так, чтобы они поняли: по-другому потерю разума остановить невозможно”. “Но ведь я сам скоро сброшусь!” Едва успел я так подумать, как уже знал-слышал ответ: “Нет! Ты плохо поступил с Леной и получил продление разумного бытия нечестным путём, но твоя задача слишком важна, поэтому ты больше не сбросишься. Ты будешь разъяснять другим, как надо жить и что делать, – это важная миссия и ничто не должно мешать её выполнению”. “Но меня же никто не послушает! – я чувствовал настоящее отчаяние. – Ваш способ не понравится Инам, они никогда на такое не согласятся!” Ответа на это не было – призраки сказали всё, что хотели, и не собирались повторять одно и то же по десять раз. Да и зачем? Продвигаемый ими принцип бытия был прост и логичен, я не мог ни забыть его, ни что-то в нём перепутать. Я вытянул руки: они выпрямились легко и полностью, дрожь в кистях пропала. Как и головная боль, вот уже неделю, как неизменно сопровождавшая каждое умственное усилие. И все остальные признаки моего приближавшегося сброса тоже исчезли.