Золотой характер - Ардов Виктор Ефимович. Страница 70

— Прохудилась? — радостно спросил он водителя автобуса.

— Прохудилась…

— Вот собака! — восхищенно сказал рыжий водитель. — На, держи, — прибавил он, протягивая горсть тыквенных семечек.

Движимый неизменным у водителей чувством братства, он отнял у нашего шофера камеру и стал зачищать ее шкуркой.

— На Чикигопчики жму, Вася. Там у Акопяна после дождей наводнение — во! Продукты смыло, оборудование смыло, все смыло. Наверное, подметки сейчас жуют.

— Не свисти, — ответил Вася, — в Чикигопчики еще никто на машине не добирался.

— Да мне в Чикигопчики и ни к чему. Я до второй речки доеду, а дальше Санька на вертолете аварийный груз доставит.

И, вспыхнув серыми глазами и червонного золота волосами, добавил:

— Ты знаешь, какой Санька вертолетчик? На любую плешь сядет!

Его, очевидно, радовало все: и то, что у Акопяна смыло продукты и оборудование, и что он везет туда аварийный груз, и Санька-вертолетчик, и прохудившаяся камера. Сердце его было переполнено чувствами, голова — радужными мыслями, карманы — тыквенными семечками.

Пока шоферы чинили камеру, студент-молодожен рассказывал о таежных растениях.

— Что такое тайга? Деревья, кустарники, лианы и обыкновенная трава?

Оказывается, не так.

Растения, как и люди, имеют имена, принадлежат к родам и семействам. Обычно растения называют просто: аралия, володушка или просто пупырник. Но в науке, где даже о себе принято говорить не я, а мы, растения называют по имени, отчеству, фамилии и притом по-латыни: Осмориза амурензис семейства Умбеллифере, Брахиботрис паридиформис семейства Боррагинацее. Простой помидор именуется Ликоперсикум эскулентум. Даже обыкновенный лопух величают, как какого-нибудь графа, — Арктиум лаппа семейства Композитус.

А чаще растения называют, как добрых знакомых, по имени-отчеству: Кассиопея вересковидная или Клопогол борщелистный.

Эти имена и отчества говорят о чем-нибудь значительном во внешности или судьбе растения.

А судьбы бывают разные.

Стоит пройтись вдоль речки или озера по иловатым или песчаным отмелям, пересечь луг, подняться по горным склонам, скалистым утесам или угрюмым гольцам и можно встретить обездоленных горемык.

Вот Вероника странница держится вблизи Симфиллокарпуса изгнанника, рядом стоит Очиток бледный и Первоцвет поникающий, на лесных склонах виднеется Карпезий печальный, а там, на гольцах, где не растет даже Сосна могильная, обреченно склонилась Полынь жертвенная.

А есть заметные, нарядные, красивые и стоящие растения — Крестовник огненный, Дрема сверкающая, Бузульник выдающийся, Стеблелист мощный, Горичник изящный, Гроздовник лунный.

Цветы неотделимы от юности и поэзии. Только поэты познаются проще, чем цветы, без определителей Клобуковой-Алисовой и Комарова и без кормовых таблиц Попова. Стоит прочитать стихи и сразу станет ясно, кто из поэтов Стеблелист мощный или Дрема сверкающая, а кто Зюзник шершавенький, Марь кудрявая, а то и просто Хрен обыкновенный, который, как известно, редьки не слаще.

Студент показал на небольшое деревце с колючим стволом и пальмовидной кроной.

— А это Аралия, реликт… ну, представитель, что ли, древней исчезнувшей эпохи.

— Ты знаешь, — вдруг спохватился рыжий шофер, — Ахмадуллин в Чикигопчиках дизелистом работает. Бурит, как зверь, по две тысячи в месяц зарабатывает. Разорит геологию, разбойник!

Сопиков немедленно подошел к шоферам и спросил в упор:

— Как дизелистом стать?

И сияющий шофер просительно сказал:

— Слушай, друг, сделай фокус — скройся с глаз.

Наш водитель автобуса, раскладывая костер для вулканизации, как бы между прочим поинтересовался:

— Ты почему из колхоза ушел?

— Трудности большие… Дома, в Воронежской области, жена пекла хлеб на соломе, а тут — дрова… Хлеб горит… жена ругается.

— А еще какие трудности? — допытывался водитель.

— Какие еще? Горы тут… Говорят, в горах пятнадцати процентов кислорода не хватает.

— Это верно, — согласился сияющий шофер, — кислород и водку сюда редко завозят. Шел бы ты к нам инженером на автобазу. Нам такие во как нужны!

— Нет… Не могу… — монотонно тянул Сопиков, — образования инженерного не имею.

Пасечник почему-то рассердился:

— Черт тебя знает, молодой парень и без образования. Какой-то ты недоделанный, что ли… Ты сюда работать приехал или за длинными рублями?

Молодожены смотрели на горы. Островерхие, почти пирамидальные или покатые, с седловинами, они срастались в хребты, хребты сплетались в громадные узлы, и это буйное столпотворение природы синело до самого горизонта.

— Хорошо… — сказала студентка.

— Что там хорошего? Камень — он есть камень… — глядя на гравий, заметил Сопиков.

Молодожен, не скрывая обиды, запальчиво крикнул:

— Да вы знаете, что в этих горах обнаружено шестьдесят два элемента из периодической таблицы Менделеева?

— Наплевать мне на эти элементы и на твоего Менделеева, — огрызнулся Сопиков.

И тут сияющий шофер рассердился.

— Иди со мной. Иди, иди, — тянул он Сопикова за рукав линялой клетчатой рубахи.

Он привел его к задней части автобуса, незаметно рукой, приглашая нас следовать за ним.

— Это что? Буфер! Чем покрыт? Никелем! Где никель берется? Вот в таких горах. Понял, чудик?

Неясно было — понял Сопиков или нет.

— Теперь смотри на буфер. Смотри, смотри, — требовал шофер и наклонял голову Сопикова к буферу. — Смотрите все!

И тогда на шоссе раздался громкий хохот. В выпуклой сияющей поверхности буфера все увидели сплюснутую фигуру Сопикова, его расплывшееся в ширину лицо.

Потом все стали смотреть в зеркальный буфер и потешаться над собственным безобразием.

Шоферы опять уселись на корточки у костра, и тот, что с большой машины, прошептал:

— Учти, Вася, если в пути задержка — пассажиры могут взбунтоваться. В таком разе ты их води за автобус, в комнату смеха.

В это время открылась дверца кабины большой машины, и оттуда вышла девушка.

— Геологиня. Самарцева, — восхищенным шепотом доложил вновь засиявший шофер. — Строгая, как старшина!

Геологиня была совсем непохожа на тех девушек из фильмов, которые шагают по красиво-диким горам в голубых спортивных брюках и клетчатых рубашках, с ядовито-зелеными рюкзаками за плечами. Она была одета просто: белая блузка, черные сатиновые брюки, тапочки.

Не закрывая дверцы кабины, геологиня сказала:

— Товарищ водитель, если мы опоздаем к вертолету, то нам с вами больше не ездить в такие рейсы.

Шофер большой машины с корточек вмиг стал в положение «смирно», ткнул руку приятелю, сказал: «На, держи, счастливо доехать», — и пошел своим чечеточным шагом к машине.

…Сопиков бродил вдоль протоки. Потом вдруг резко повернулся к воде и стал приплясывать, как боксер на ринге. Дальше он повел себя совсем странно: отбежал от протоки, достал из кармана складной нож, срезал лещиновый хлыст толщиной с добрый палец, застрогал его острым конусом и опять бросился к воде.

С бровки дороги люди смотрели на него с недоумением. Человек суетливо бегал по берегу и наконец, как будто потеряв терпение, залез по колено в протоку, все время тыкая своим хлыстом в воду.

Рыба ищет где глубже, а человек где лучше. В силу каких обстоятельств человек попрал народную мудрость и поступил вопреки ей, осталось неизвестным, но он полез туда, где глубже, вдруг погрузился в воду с головой, вынырнул и закричал так прерывисто и дико, как кричат утопающие.

Тогда наш шофер, сидевший на корточках у своей камеры, вскочил и побежал вниз, к протоке. Все бросились за ним. Шофер на ходу сбросил майку, отбрыкиваясь, выскочил из тапочек и побежал по стволу поваленного кедра, к которому принесло течением Сопикова. Шофер чувствовал себя по-хозяйски уверенно.

— А ну, марш на дерево!

Он схватил Сопикова, легко приподнял его тело, которое, как и всякое тело, теряет в воде столько своего веса, сколько весит вытесненная им вода, и, развернув в воздухе на сто восемьдесят градусов, усадил на ствол кедра.