Твоими глазами - Хёг Питер. Страница 10

Однажды вечером Симон сказал ей:

— От тебя что-то пахнет. Ты описалась?

Она расплакалась.

— Мне каждую ночь снится, что я в туалете, — сказала она. — Сажусь и писаю. Ничего не могу с этим поделать.

Симон сказал, что то же самое было с его младшей сестрой, Марией. Когда-то она тоже писалась во сне. И тогда он стал вставать по ночам и относить её в туалет, а потом обратно в комнату. И вскоре всё наладилось.

— Давай, я тебя тоже буду носить, — сказал он.

Один он не мог её поднять, и мы решили помочь ему. Мы попытались — две ночи подряд. Симон просыпался, но не мог разбудить никого из нас. Мы рассказали обо всём фрёкен Йонне. Она как-то рассеянно нас оглядела, а потом сказала:

— Интересно, а вот если бы можно было пробраться в сон Конни…

И ушла.

Я посмотрел на Лизу. На Лизу, которая сидела напротив меня, здесь, на кухне.

— Когда фрёкен Йонна ушла, ты сказала: «Если бы мы смогли попасть в сны Конни. В ту минуту, когда ей снится, что она в туалете. Тогда мы разбудили бы её и сказали, что ей надо проснуться и пойти туда. Если бы у нас получилось».

Мы пытались, ещё две ночи. Всей нашей группе перед сном читали сказки в общей спальне. После чего нас четверых отводили в нашу комнату. Когда фрёкен Йонна погасила свет и ушла, Лиза сказала: «Давайте договоримся. Сегодня ночью нам будет сниться то же, что и Конни».

Но у нас опять ничего не вышло. Каждому снились сны, но все они были разными. И Конни снова описалась. На третий вечер, когда фрёкен Йонна закрыла за собой дверь, Лиза села на кровати. Она положила на одеяло какой-то листок, это оказался рисунок. Она нарисовала правильный круг. И закрасила его красным цветом. Сегодня, вспоминая его, я назвал бы его бордовым: тёмно-красный, с оттенком лилового.

— Мне иногда снится, что я летаю, — сказала Лиза. — Раньше мне редко снились такие сны. А потом я придумала вот эту штуку с цветом. Я смотрю на цвет перед тем, как заснуть, и говорю себе, что, когда он мне приснится, он должен напомнить мне, что я должна летать. Легче сделать так, чтобы тебе приснился цвет, чем запомнить, что во сне ты должен не забыть что-то сделать.

Она протянула руку, и свет из окна упал на красный круг. Мне тогда показалось, что он вспыхнул. Дети могут очень остро воспринимать цвета.

В ту ночь и ей, и мне снился красный круг. На следующую ночь и Симону. Затем несколько ночей никому

из нас ничего не снилось. А потом и Конни приснился цвет. Не круг — цвет. В ту ночь она впервые не описалась. Утром фрёкен Йонна как обычно сняла простыню, чтобы поменять её, и увидела, что она сухая. Она ничего не сказала, но заметила, как тихо стало в комнате. Она оглядела нас. Мы сидели на своих кроватях, все, за исключением Конни, и смотрели на сухую простыню. Мы ничего не говорили. Как и тогда, с птичьим гнездом. Ни разу за всё это время мы не проговорились никому из других детей.

Наверное, мы уже тогда знали, что началось наше путешествие.

* * *

В тот день, когда Конни впервые не описалась, мы получили передачи от родителей.

Воспитательницы собирали все пришедшие за несколько дней посылки и письма, а потом раз в неделю раздавали их детям.

За те три недели, что мы пробыли в летнем детском саду, Конни и Симон не получили ни одной посылки. В детский сад «Карлсберга» ходили в основном дети рабочих пивоварни, в разливочных цехах работа была сменная, зарплата — маленькая, многие рабочие были пьяницами, разрешалось пить пиво на работе, некоторые только ради этого приходили раньше, чем начиналась их смена.

В тот день мы с Лизой сидели напротив друг друга на краю песочницы, нам обоим передали посылки.

Мне прислали пластмассовых солдатиков, Лизе — цветные стеклянные шарики.

Светило солнце. До нас доносился запах свежескошенной травы, смолы из елового питомника, водорослей и холодной солёной воды с моря. Шиповника, растущего на берегу. На футбольном поле, у ворот дети экономки гоняли мяч, и я слышал, что они говорят на диалекте северо-запада Зеландии.

— Играть интереснее, когда ты делиться игрушками, — сказала она.

Мне самому никогда такая мысль не приходила в голову. Я как сейчас помню, с каким видом она это сказала. Казалось, она гораздо старше своих лет.

Не то чтобы она была по-взрослому рассудительной, и не то чтобы она от кого-то это услышала, никто ей этого не объяснял. Это возникло внутри неё самой. Словно внутри неё скрывался человек, который знал больше, чем можно знать в шесть лет.

Штампованные солдатики, которых мне прислали, крепились к длинной пластмассовой полоске, каждый на отдельном основании. Я очень осторожно разделил полоску на две части.

В тот вечер, после того как нам погасили свет, Лиза села в кровати и включила лампу.

Она подняла листок с красным кругом, так чтобы мы все его видели.

— Мы не закончили, — сказала она. — Мы ещё не ходили в сны Конни.

Волосы на голове у меня зашевелились. В буквальном смысле слова. В то время мальчиков стригли очень коротко, чтобы проще было вычёсывать вшей. Я в самом деле почувствовал, как короткие волоски на голове встопорщились.

Мы-то думали, что всё уже сделали. Теперь, когда Конни больше не писается по ночам. Нам было по шесть лет. Свой план мы держали в тайне больше недели. Это очень долго, когда тебе шесть лет. План удался, и можно заняться чем-то другим.

Но тут Лиза садится в кровати.

Я впервые видел такую упрямую настойчивость у девочки одного со мной возраста, и от этого волосы на голове у меня встали дыбом.

— Красный цвет — это дверь, — сказала Лиза. — Когда мы увидим его во сне, мы подойдём к двери, откроем её и войдём в сон Конни.

В ту ночь мне снилась усадьба «Карлсберга», и я знал, что мне надо что-то не забыть. Мне приснилось, что я иду к берегу, иду через дюны и что Лиза идёт где-то рядом со мной. Я знал: мне всё время нужно о чём-то помнить.

За секунду до того, как впереди показалось море, я обернулся к Лизе и увидел, что весь песчаный склон позади неё покраснел. Я знал, что там есть дверь, я подошёл и открыл её, и вот я оказался в комнате, в комнате фрёкен Йонны, в которой мы спали.

Я подумал, что, наверное, уже проснулся, потому что видел всех остальных. Но тут я увидел и самого себя, Питера, в его постели, в моей постели, и понял, что это сон.

Я подошёл к Конни, она открыла глаза, и я сказал ей: «Тебе надо пойти в туалет». Она встала, пошла в туалет, вернулась, легла и заснула, и тут сон закончился, всё это, должно быть, было во сне.

Если не ошибаюсь, в тот день мы все четверо проснулись раньше обычного. Было совсем светло, но из кухни и столовой не доносилось ни звука. Мы спустили ноги на пол.

Конни приподняла своё одеяло.

— Сухо, — сказала она. — Мне снилось, что Питер сказал, что мне надо сходить в туалет.

— Мне приснилось, что я шёл рядом с Лизой, — сказал я, — вдоль берега, потом склон покраснел, и в нём оказалась дверь, я вошёл и оказался в нашей комнате, я видел всех нас, четверых, и себя тоже. Потом я сказал Конни, что ей надо сходить пописать.

Некоторое время все молчали. Потом Лиза сказала: «Мне снилось, что мы куда-то шли вместе с Питером. Вдоль воды. Вдруг появилась красная дверь. И Питер открыл её и шагнул внутрь».

* * *

Ассистенты ушли к себе, мы с Лизой убрали посуду и уселись за пустым столом друг против друга.

— И каково это было, — спросила она, — побывать во сне Конни? И во сне Лизы, то есть в моём? В первый раз.

Я вновь заглянул в прошлое. Воспоминание было совершенно отчётливым. Оно казалось таким зримым, словно иллюзорным было не оно, а тридцать лет, отделяющих от него. Как будто нереальным было само время.

— Это как с посылками родителей, — ответил я. — Как когда мы делились игрушками. Оказаться во сне другого человека — это то же самое, что поделиться с ним. Это остаётся на всю жизнь. И было ещё какое-то чувство. Казалось, мы почувствовали, что такое свобода.