Твоими глазами - Хёг Питер. Страница 11

В кулаке у неё был зажат какой-то предмет, она раскрыла ладонь. Это был маленький полиэтиленовый пакетик, примерно четыре на пять сантиметров. Внутри была белая продолговатая капсула, похожая на таблетку витаминов.

— Когда ты должен быть дома?

Мы посмотрели друг на друга. Её вопрос был словно прожектор, выхватывающий ярким лучом нечто важное, различие в жизненных обстоятельствах. В эту минуту я физически почувствовал своих детей как продолжение своего тела.

Она тоже это почувствовала.

— Девочки у матери, — сказал я.

— Кеталар, — сказала она. — До середины восьмидесятых его применяли при анестезии. Как миорелаксант. После ряда случаев его перестали использовать. Побочное действие — изменение сознания. При инъекции определённой дозы примерно через минуту возникает ощущение, что сознание вылетает в пространство откуда-то из затылка. Эффект сохраняется минут двадцать. Здесь существенно меньшее количество. Если принимать его в таком виде, то он начинает действовать через пятнадцать минут. И эффект не такой, не столь выраженный.

Я налил полстакана воды. Минуту подержал капсулу во рту.

Потом проглотил и запил водой.

*

Мы заняли свои места. Включились сканеры и проекторы. Напротив нас на двух стульях сидели наши световые карты, карты наших тел, у стены возникли сотни людей, которых сканировали сегодня утром.

Мне вдруг показалось, что мы одни во всём здании.

— Мы одни, — сказал я.

— Это препарат. Начинает действовать.

Я не понимал её.

— Любой человек создаёт что-то вроде брандмауэра, защиту от окружающего мира. Большинство галлюциногенов ослабляет или полностью снимает эту защиту. Мы пока не знаем, существует ли объективно этот эффект или только кажется, что он есть, у нас даже нет терминосистемы, в рамках которой можно проводить эксперименты. Провести грань между фантазией и реальностью. Но сейчас ты почувствуешь, более остро, и присутствие, и отсутствие других людей.

Я посмотрел на фигуры вдоль стен.

— Попробуй заглянуть внутрь себя, — сказала она. — Мы встречаемся с другими людьми не там, где они находятся, и не на полпути между ними и нами. Это происходит внутри.

Я заглянул внутрь себя. Сначала ничего не почувствовал. Потом, как удар, меня поразило ощущение присутствия сотни человек вокруг меня.

— Что ты чувствуешь? — спросила она.

— Страдание.

Это было физическое ощущение. Всё моё тело сжалось.

— Это тело боли^[3]. Все эти люди находятся в больницах, где их сканируют, из-за того что у них есть какое-то заболевание. Или подозрение на заболевание. Поэтому смерть для них становится несколько более реальной. А когда смерть воспринимается как реальность, возникает физическое страдание. Это ощущение мы называем «телом боли». Ты чувствуешь, как эти сто человек осознают реальность смерти.

Следующее изменение тоже произошло совершенно неожиданно. Внешне в поле зрения ничего не изменилось. Но внутри я ощутил, что сотня светящихся тел — и те люди, которые стоят за ними — внезапно придвинулись совсем близко. Казалось, они подступили ко мне вплотную.

— Они всё ближе и ближе, — сказал я.

— Нет, — ответила она. — Они не стали ближе. Ничего не поменялось. Это просто ты начинаешь видеть. Видеть общность с другими, которая всегда существует.

Какой-то барьер рухнул. Резкими повторяющимися толчками сквозь тело и мозг пронеслись фрагменты жизни других людей, незнакомых мне, их будни. Их квартиры, дома, туалеты, их запахи, нагота, их дети, мужья, жёны, собаки.

Тело моё спонтанно отторгало эту навязанную мне, обрушившуюся на меня близость. Мне хотелось сбросить с себя очки. Я ощутил руку на плече. Лиза стояла рядом.

— Ещё минута, — сказала она, — ещё одна ступень.

Я уже не чувствовал напряжения. Картинки не исчезали. Но теперь они плыли через моё сознание без явного сопротивления.

— Так лучше, — сказала она. — Сама по себе боль — это нормально. Но боль плюс сопротивление это и есть страдание.

Она была совсем близко. Но слова её доносились откуда-то издалека.

Очередной наплыв сперва показался совершенно непонятным. Всё стало серым. Я не мог понять, что я вижу, — картины или какое-то настроение, а может, и то и то. Всё начиналось медленно, словно фронт волны, как он выглядит издалека, или солнечное затмение. И волна, и тень поначалу казались лишь узкой полоской.

Я увидел первую картину. И успел подумать: это Вторая мировая война.

И тут волна накрыла меня целиком.

Наверное, я закричал. Проекторы погасли.

Должно быть, она их выключила. Зажёгся свет.

— Что это было? — спросил я.

Она придвинула свой стул вплотную к моему.

— Картины Второй мировой войны, — продолжал я. — Дома, руины, города, лица, лагеря смерти. Меня лично ничто никак не связывает с войной, она закончилась задолго до моего рождения. Откуда эти картинки?

Она молчала. Мне захотелось поскорее выбраться из этого помещения.

— Может, выпьем по чашке кофе? — спросил я. В городе?

— Нет, — ответила она.

Земля ушла у меня из-под ног.

И тут она рассмеялась.

— Я не пью кофе. Но могу выпить чая.

* * *

Мы пили чай в центре Орхуса, у реки, под каштаном. На улице было холодно, но зайти внутрь кафе я не решался. Пришлось бы сидеть слишком близко к другим людям.

Я не почувствовал, чтобы кеталар как-то физически на меня воздействовал. Ни разу за всё это время у меня не было такого чувства. Всё то, что я пережил, никак не было связано с принятым препаратом. Я увидел одну простую вещь — заставшую меня врасплох и внушающую ужас другую сторону действительности.

— Что же всё-таки случилось? — спросил я. — Это не было галлюцинацией, это никак не связано с таблеткой, всё казалось настоящим, что это было?

Она наклонилась ко мне и очень, очень медленно стала гладить меня по руке, от локтя до кончиков пальцев.

— Посмотри на свою кожу. Ты чувствуешь, что живёшь под её поверхностью. Мы все так чувствуем. Кожа — это внешняя граница нашей личности. Это неизбежный и необходимый барьер между людьми. Когда мы решили собрать сканированные изображения, показать их через проектор и попробовать говорить с пациентом прямо во время сканирования, в этот момент мы сделали первый шаг через этот барьер. Мы визуализировали то, что находится под поверхностью кожи. Мы дали людям возможность заглянуть внутрь себя. Посмотреть друг в друга при общении. Показав пациентам картины их внутренних органов, их мыслительной деятельности и физических ощущений, их графическое отображение, мы пошли ещё дальше. Мы начали визуализировать чувства и биологические процессы. Мы ослабляем брандмауэр между людьми. При помощи совсем небольшой дозы кеталара мы ещё больше ослабляем заслон, частью которого является наша кожа.

— И что тогда происходит?

— Тогда становится заметным глубинный контакт между людьми, который существует всегда. Может, это и происходит?

День был удивительно светлый, по-весеннему холодный, поток людей плыл мимо нашего столика.

Я чувствовал какую-то двойственность положения. С одной стороны, я смотрел на прохожих как на отдельных людей. Большинство из них были незнакомы друг с другом. Незнакомы мне. Но одновременно с этим, совсем рядом с этой действительностью существовала и другая. Где все они были связаны. Где я чувствовал, что весь город пронизан пульсирующими взаимосвязанными полями.

— Может быть, дело в языке, — предположил я, — том общем языке, на котором мы говорим, я всегда удивлялся связующей силе языка. Он присутствует повсюду, но невидимо, словно воздух, которым мы дышим. Или точнее, как кровь, как невидимая кровь, которая объединяет нас в одном большом языковом теле.

Она ничего не ответила.

— Почему Вторая мировая? — спросил я. — Откуда все эти картины? Война давно закончилась, откуда эти картины, они были такими реалистичными, более реалистичными, чем в кино, казалось, что всё происходит на моих глазах, здесь, в клинике.