Эффект Сюзан - Хёг Питер. Страница 41
Он обладает мгновенной реакцией крупных кошачьих. Я не успеваю глазом моргнуть, как он берет меня за горло и прижимает к забору.
— Вали назад, — шепчет он. — В ту дыру, откуда ты вылезла, Сюзан. Вали обратно. Включи какой-нибудь семейный сериал. И посиди, подожди.
Действую я не торопясь. Этому я давно научилась. И навыки эти я оттачивала в лабораториях, среди пипеток, солей радия и весов Меттлера. Без лишней спешки, но одним плавным движением я расстегиваю его пиджак, ладонь проникает в брюки, потом в трусы и охватывает его яички. Они покрыты плотным волосяным покровом, словно это львиная шкура.
Потом я сжимаю их.
У него подгибаются колени. Он отпускает меня. Женщина в сапогах для верховой езды направляется к нам. И тот мужчина, который был за рулем машины Дортеи, тоже.
Я снова сжимаю кулак.
— Скажи им, чтобы не приближались, — говорю я.
Говорить он не в состоянии. Но он поднимает руку. Мужчина и женщина останавливаются. Я склоняюсь к нему.
— Откуда такие деньги, Андреас?
Он молчит. Я нажимаю сильнее.
— Нет, пожалуйста, не надо!
— Откуда, Андреас?
Когда он открывает рот, слышен лишь шепот.
— Золото.
— Какое золото?
— Мы предсказали повышение цен на золото. Последствия пятнадцатого августа.
— Объясни мне это, Андреас. У меня никогда не было других золотых вещей, кроме обручального кольца.
— Пятнадцатого августа семьдесят первого года Никсон отказался от привязки курса доллара к золоту. Золото было международным стандартом с сорок четвертого года, со времен Бреттон-Вудского соглашения. Мы понимали, что из-за этого цены на золото взлетят. Из-за этого и из-за кризисов. И мы покупали его. Выжидали. Брали кредит и опять покупали.
Теперь я начинаю понимать.
— Наверное, это было самым простым, — говорю я. — Если бы вы занялись спекуляцией акциями или недвижимостью, то вас бы отследили. Тут все было совсем просто. Сколько ты получил, Андреас? Миллиард? Десять миллиардов?
В следующее мгновение происходит два события, которые отмечаем только мы с ним. Во-первых, его глаза как будто покрываются глазурью. Как мой рождественский картофель после испарения жидкости. Во-вторых, рядом со своей рукой я чувствую его затвердевший член — словно это цилиндр из гранита, нагретый над бунзеновской горелкой.
— Поехали со мной, — говорит он.
Сначала я не слышу его слов, и, когда он повторяет их, я ничего не понимаю. Все вокруг застыло — стало каким-то нереально неподвижным. Женщина в сапогах для верховой езды, помощники, джет, аэропорт Каструп.
— Куда?
— В Бразилию.
Я смотрю ему в глаза. И тут все понимаю.
— Андреас, ты хочешь, чтобы я сейчас поехала с тобой. И чтобы раз в день, растянув тебя между пальмами, крепко связывала твои яйца сизалевой веревкой и хлестала тебя суровой плеткой. Ты этого хочешь?
Он с трудом дышит, но кивает.
Я имею дело с искренностью всю свою жизнь. И тем не менее не перестаю удивляться.
— Андреас, — говорю я, — у меня сейчас совсем плохо со временем. Но раз уж мы встретились, скажу тебе, что где угодно на земном шаре, и тем более в штате Баия, найдутся женщины, которые сделают это совершенно бесплатно.
Глаза уже не глазированные. Он возвращается к действительности.
Я отпускаю его. Он отшатывается. Но не двигается с места, словно не в состоянии уйти.
А потом все меняется. Я гляжу ему в глаза. Как он будет уходить? Люди по-разному реагируют, если им случилось открыться. Кто-то чувствует гнев, кто-то стыд, кто-то старается все вытеснить.
Он проводит рукой по львиной гриве. Потом улыбается. На сей раз улыбка более искренняя. Как будто он почувствовал облегчение. И почти благодарность.
— Прощай, Сюзан Свендсен.
Он разворачивается и уходит.
Я подхожу к мужчине в черном и протягиваю руку. Он кладет в мою ладонь ключи от машины.
Я смотрю на женщину в сапогах для верховой езды. Две женщины, которые в течение последних двенадцати часов держали в руках одни и те же волосатые яйца, как минимум должны отнестись друг к другу как сестры.
— А что там с беременностью? — спрашивает она.
— Вы знакомы с квантовой физикой?
Она качает головой.
— Квантовая физика оперирует функцией, которая называется пси-функция. Она не обозначает никакого физического явления как такового. Она существует в расчетах и исчезает, когда чудесным образом выполняет свою задачу.
Я сажусь в машину.
За моей спиной джет выруливает на взлетную полосу.
37
Я забрала Лабана и детей с Ивихисвай и, когда они сели в машину, рассказала им о встрече с Андреасом Баумгартеном. Они притихли.
И вот мы паркуемся перед воротами закрытого района между гаванью Сванемёлле и гаванью Туборг, где я менее чем двадцать четыре часа назад беседовала с Келем Кельсеном.
В стеклянной будке сидит та же девушка.
Нельзя не заметить, что тот интерес к жизни, который мы с Келем в ней пробудили, куда-то улетучился. Смертельная усталость вернулась.
Я выхожу из машины. Через решетку мне видны силуэты четырех «роллс-ройсов», такое количество «мерседесов», какого я никогда не видела вместе на одной парковке, «феррари», два «лотуса» и трехколесный «морган» с деревянным кузовом.
— Нам нужно, чтобы кто-нибудь подбросил нас на острова, — говорю я.
Она поднимает голову. Узнает меня. Безграничная усталость сменяется растерянностью. Это, конечно, не очень приятное состояние, но, кажется, оно больше соответствует ее возрасту.
Она бросает быстрый взгляд на «вольво». Очевидно, чтобы проверить, не приехала ли я на машине автошколы.
Лабан и близнецы вышли из машины. Все трое улыбаются девушке. И Лабан улыбается шире всех. Он наклоняется к окошку. У него такой вид, как будто он только что купил эту парковку и все, что к ней прилагается, и теперь его переполняет законная гордость от того, что он всем этим владеет.
— Меня зовут Лабан Хайн, — говорит он. — Я сын Торкиля Хайна. Рад с вами познакомиться.
Оцепенение проходит. Девушка улыбается ему в ответ.
— Это Тит и Харальд. Внуки Торкиля. Ему сегодня исполняется семьдесят пять. Мы подготовили ему вечеринку-сюрприз.
Тит и Харальд подошли вплотную к стеклу. Девушке некуда деваться. Она находится между тремя улыбками шириной с амбарные ворота.
Девушка показывает в мою сторону. Пальцы ее немного дрожат.
— А она? Мне надо отчитываться обо всех, кто тут проходит.
— Сюзан? — переспрашивает Лабан. — Она наш водитель. И кедди[19].
— У нее нет водительского удостоверения.
Это сообщение приводит Лабана в некоторое недоумение. Но он с пониманием кивает.
— Хорошо, что вы предупредили, — говорит он. — Мы не пустим ее за руль.
Ворота открываются. Мы садимся в машину. Лабан за рулем. «Вольво» смущенно проползает между всеми чистокровками и прячется в углу. Позади «бентли», у которого такие габариты, что если поставить его на опоры для террасной доски, то можно было бы обустроить в нем бунгало на две семьи.
— Ваш кедди! — восклицаю я.
— Мы же разводимся, — говорит Лабан. — Я упражняюсь в том, чтобы представать перед миром в качестве одинокого мужчины. Почему она говорит, что у тебя нет водительских прав?
Я молчу. Мы выходим из машины. Нас ждет маленький плоский зеленый катер. У трапа по стойке «смирно» стоит рулевой в форме.
Что-то заставляет меня вернуться к девушке. Она кивает мне, настороженно, но дружелюбно. Лабан взвалил ответственность на свои широкие плечи. Пообещав, что мы живем в лучшем из миров.
— А какая из машин тут принадлежит Хайну?
— Он сегодня был не на машине.
— Прилетел на вертолете?
— Мне кажется, я видела маленький джет.
— Наверняка торопился, — говорю я. — Предвкушал подарки.
Она мечтательно смотрит на Лабана.
— Наверное, здорово с ним работать?
— Просто классно, — отвечаю я.