Эффект Сюзан - Хёг Питер. Страница 42

Острова Кронхольм находятся между морским фортом Миддельгрун и островом Вен, в проливе Эресунн, разделяющем Данию и Швецию. Название островов мне хорошо знакомо. Но только сейчас, когда мы приближаемся к ним, я наконец могу на них посмотреть.

В первую очередь мы видим парк ветряных генераторов перед так называемой «Ракушкой». Это архитектурное сооружение, в котором есть пять извилистых этажей, и выглядит оно так, будто его выбросило на берег. За ним находятся ангары, складские здания и небольшая диспетчерская вышка. Над территорией возвышаются два больших крана, тут явно идет серьезная стройка.

Я воздерживаюсь от вопросов об островах, да и кого спрашивать? Лабан считает, что движущей силой истории являются произведения великих композиторов. Я считаю, что это естественные науки. Все остальное, что происходит вокруг, просто отвлекает внимание.

Но все равно вопрос висит в воздухе. И, конечно, именно Харальд вводит нас в курс дела.

— Я посмотрел, что пишут об островах в интернете. Они были проданы одному консорциуму, когда в прошлом году в Дании изменилось природоохранное законодательство и прибрежные территории перестали быть заповедником. С тех пор птиц попросили переселиться, огромные территории засыпали и построили несколько объектов, в том числе небольшой аэропорт, парк ветряных генераторов, здания, которые мы видим, и поле для гольфа. Все началось в восемьдесят восьмом году. Когда Министерство охраны окружающей среды создало комитет по надзору за развитием копенгагенского порта. В частности, они хотели остановить продажу островов в Эресунне. В начале мая восемьдесят девятого комитет представил заключение, в котором содержалось исключительное предложение. Одно из самых продуманных в истории Дании. Это согласно Википедии. Об управлении сорока двумя километрами портовой набережной и сорока километрами береговой линии в течение тридцати лет. И создании шестнадцати тысяч домов, двадцати пяти тысяч рабочих мест и обеспечении свободного доступа жителей Копенгагена к воде. Проект не прошел. Муниципалитет продолжил выделять участки. В итоге берег перестал быть охраняемой территорией и острова были проданы. По-настоящему богатых в стране немного. Им нужны резервации. Острова Кронхольм задуманы как такая резервация. Цена четыре миллиарда. Самая высокая цена за квадратный метр в истории Дании.

Мы внимательно смотрим на него. Какой-то частичкой своего сознания родители никогда не могут понять, что дети уже научились ходить и даже способны составить несколько вразумительных предложений.

Нас ждет гольф-кар, он тоже зеленый, того же цвета форма водителя и стоящего рядом с ним мужчины. От гавани дорога круто поднимается вверх. Острова на самом деле когда-то были плоскими, все холмы здесь искусственные. Еще один поворот — и вот мы у «Ракушки».

Вблизи она уже не кажется ракушкой, выброшенной на берег. Это гигантская пятиэтажная конструкция из стали и стекла, в плане напоминающая суперэллипс.

Поле для гольфа начинается прямо за зданием и занимает всю площадь одного из островов. Деревья тут такие высокие, что, должно быть, их пересадили сюда уже взрослыми. Здесь несколько километров цветочных клумб и маленькие японские мостики, перекинутые через небольшие каналы. С того места, где мы стоим, я вижу два храмовых павильона, в которых, если вы подустали махать клюшкой, вам наверняка предложат чай в изящных маленьких чашечках времен династии Мин, на которых уж точно будут написаны какие-нибудь мудрые изречения, например, «Истинное богатство находится в вашем сердце».

Но на островках и на поле для гольфа есть еще одна особенность, на которую я обращаю внимание: здесь много зеленых человечков. На узкой ленте асфальта, идущей вдоль пляжа, я вижу три джипа, в каждом по двое мужчин, едут они медленно, как будто любуясь видом. У входа в «Ракушку» стоят два охранника, заложив руки за спину. Вдалеке, где заканчивается поле для гольфа, я вижу небольшую гавань и короткую дамбу, ведущую к посадочной полосе, и повсюду — на причалах, на самой дамбе и рядом с посадочной полосой — маленькие зеленые человечки.

Их форма того же цвета, что и трава на поле для гольфа. Может быть, они здесь только для того, чтобы убирать обертки от конфет и помогать гостям, а также следить за тем, чтобы не налетели птицы и не загадили «Ракушку» своим пометом. Но почему-то я сомневаюсь в этом. При всей своей непринужденной роскоши, Кронхольмские острова, похоже, находятся под чьим-то пристальным наблюдением.

Торкиль Хайн стоит метрах в пятидесяти, спиной к нам. Гольф-кар движется бесшумно, и Торкиль еще не заметил нас. Он стоит в центре небольшой группы. Но он такой человек, что будет в центре любой группы, независимо от ее размера.

Он замахивается клюшкой в тот момент, когда мы оказываемся рядом с ним. Впервые я обращаю внимание на его физическую форму.

Наверное, он почувствовал наше присутствие. Он выпрямляется, опускает клюшку и оборачивается.

Пятеро человек вокруг него — три женщины и двое мужчин — с физиологической и юридической точки зрения такие же люди, как и мы. И все же они смотрят на нас так, как будто мы обитатели совсем другой вселенной.

На них свободная одежда, предназначенная для любой погоды, такого дизайна и качества, какого не встретишь в свободной продаже, но которую Коко Шанель могла бы сшить специально для них, если бы прожила еще сорок лет.

Это люди, которые могут заплатить, чтобы не общаться с такими, как мы, — что они, собственно говоря, и сделали. И сейчас, когда мы все-таки проскользнули через их мелкую сеть, они считают, что показывать свою досаду по этому поводу ниже их достоинства.

Я делаю шаг вперед и целую Торкиля Хайна в щеку.

— Поздравляю с днем рождения, — говорю я. — И примите наилучшие пожелания от тех членов комиссии, которые все еще остаются в живых. Их уже немного осталось. За последние сутки погибли двое.

Он смотрит на зеленых человечков, которые стоят у гольф-кара.

— Мы тут сочинили песню по случаю дня рождения, — говорю я. — Лабан переложил на музыку резюме прогнозов, которые сделала Андреа Финк. Может, споем? Или отойдем в какое-нибудь более уединенное место?

Он протягивает клюшку молодой женщине. Ее кожа светится горячей охрой. Но в глазах нет никакого тепла. Внешне привлекательная, жесткая женщина, этакая датско-вест-индская версия Кондолизы Райс, твердая как кокосовый орех.

Хайн поворачивается и вместе с ней идет к зданию, мы идем за ними.

Мы поднимаемся в стеклянном лифте. Два нижних этажа пусты, по-видимому, еще даже не обустроены. Но, когда мы оказываемся двумя этажами выше, я вижу, что тут тридцать-сорок человек работают в офисе с открытой планировкой.

Ничего плохого в этом нет. Мне самой не раз приходилось работать в первый день Рождества. Если ты занимаешься экспериментальной физикой, то не стоит думать про выходные. Но эти люди, мимо которых мы поднимаемся наверх, явно не физики. Поэтому стоит задуматься, что именно ими движет.

Лифт останавливается на пятом этаже, у последнего коридора здания. Мы выходим в комнату размером примерно восемь на восемь метров, полностью построенную из стекла, изогнутые стены сходятся в точке на высоте около шести метров над головой.

Из комнаты открывается панорамный вид на гавань Копенгагена, Вен, Мальмё и Фальстербо. Эресунн спокоен, свет режет глаза. Кажется, что отсюда можно увидеть Польшу и Осло, если подойти к телескопу у окна.

В центре комнаты находится предмет, похожий на гигантскую каплю из прозрачного пластика. Я чувствую удивление Лабана и детей, но я знакома с этой конструкцией по десяткам встреч вместе с Андреа Финк. Это чудище является стандартным инвентарем в американских посольствах, откуда, благодаря возрастающей глобальной солидарности и улучшению взаимопонимания между народами, оно распространилось по лабораториям всего мира. Это камера безопасности — из оргстекла, покрытого слоем материала, отражающего электромагнитное излучение. Камера установлена на блоке, который нейтрализует 99,9 процентов акустических колебаний внутри нее. Капсула для конфиденциальных переговоров.