Колыбель тяготения (СИ) - Кибальчич Сима. Страница 13

На большую часть речных городов зима подает стремительно и безжалостно, как стервятник на жертву. За считанные часы обращает все в полярное царство. Я, как и каждый марсианин, знал, что это опасно. Но в четырнадцать лет веришь, что современные технологии защитят и в эпицентре взрыва. Поэтому даже не стал далеко отходить от берега. Нашел четыре крупных, под сотню метров, дендритов и устроился между стволов. Я, кажется, говорил, что осенью наши деревья отстегивают глубокие корни и перемещаются поближе друг другу. Всем хочется согреться. Животные устраивают зимние квартиры прямо на ветвях. Поближе к питательным мешках, которые вырастают за лето в нижней части стволов. Лесные твари уже после дня Сияющей реки держатся подальше от воды, а мне хотелось получить место прямиком в партере — с обзором на русло. Раскинул палатку, установил походный генератор, запитал его на концентрат водородного сырья и растянул обогревательную сеть. Хотя кому я объясняю? Подготовил, как ты говоришь, человеческую мертвечину.

Меня тогда распирала гордость, что все просчитал: семь квадратных метров смогу греть хоть до самой весны, а сырец для пищевого синтезатора возьму из запасов дендритов. Деревья в силах прокормить и себя, и несколько семейств травоядных. А под палаткой целых четыре дойные коровы. Не понимал, почему мама уперлась насчет путешествия в зиму? Собирался просидеть там, как на троне, крутой, гордый и одинокий, а Валька, который отказался от зимнего похода, от зависти и позора пусть сгрызет свои манжеты на школьной рубахе.

За прозрачной стенкой отлично просматривалось, как за какой-то час взбесилась река. Русло, километра два, поднялось к краю отвесных береговых скал, будто хотело проломить их, раздвинуть еще шире. Ветряное крыло над рекой дотягивалось до моего гнезда, настойчиво гнуло здоровенные стволы. Палатка плавала, удерживая непродуваемые стены. За пологом ударило минус тридцать, но Эльзигал только сильнее бушевал. Словно под слоем воды бесконечно мчался взбешенный дракон. Ускорялся с каждой секундой ураганного ветра и обращал влагу в крошево льда. Оно фейерверками выхлестывало на многие мили вокруг, стремилось к небу, к зеленому с охряными мазками солнцу. Осколки замещали собой воздух, весь мир. Красиво зверски. Так и подмывало выбраться, но опасно, невидимый клинок удара уже висел над головой.

Ты не слышал древние человеческие сказки про превращение в камень от единственного взгляда? Интересно, на Орфорте есть что-то подобное? Думаю, даже мгновенное превращение все равно заметно: короткое движение руки, дрожание пальцев, последний взмах ресниц и смерть. Жаль того, кто так влип. Когда температура упала до минус пятидесяти, случилось что-то похожее. Не с человеком. С рекой. Вообрази, как триллионы тонн бешенной воды разом каменеют. Хребет ледяного дракона в мгновение вспучивается из стеклянного крошева, замирает и грохочет взрыв. Удар заставляет скалы рычать и гулко стонать. Импульс подбрасывает все вокруг и затихает глубоко в лесу.

Под эту жуткую какофонию мы с четверкой дендритов подлетели, как балетные танцоры. Я тогда страшно испугался. Жахнул на позициометре дополнительную силовую защиту. Сразу захотел оказаться дома рядом с мамочкой. Сдулась бравада. Казалось, уже ничем не управляю. Палатка перевернулась, и я до сих пор помню, как с силой зажмурил глаза. Но повезло идиоту. Не все дендриты выживают так близко к берегу, но мои, сцепленные ветвями, неуклюже подлетев, рухнули на то же место. Вгрызлись укороченными корнями в уже взрыхленную почву. И палатку, как драгоценное яйцо, удержали.

Страх в четырнадцать лет отступает довольно быстро. Только стихла череда подземных ударов, как я прилип носом к обзорной стене. Знаешь, половина чудес освоенного людьми Марса в скорости превращений от сезона к сезону. Обалденно даже в пустынях, которые тянутся тысячами километров между Великих рек. И в пещерах, кстати, куда спускаются многие виды животных на время зимы. Пока я летал с деревьями и палаткой и паниковал, проморгал последние аккорды зимнего марша. Снежно-ледяная шапка уже нахлобучилась на мой дом. После обратного удара наст поднимается и застывает очень быстро. До дальних краев леса он, конечно, дорастает не сразу и не в таком великолепии. Там снежные купола стоят редко, а сами низкие. Если ночью ударит до минус семидесяти, слабо защитят. А вот у берега белые своды мгновенно выросли до половины моих дендритов.

Снеговые нахлобучки на Марсе особенные, не такие, как сибирские сугробы на Земле. Внутри можно дышать. Перемещаться, строить снежные гроты и галереи. Мне как раз и хотелось сделать здесь собственный зимний лабиринт, совершать далекие походы по белым тоннелям. В общем-то очень детские желания.

В тот день я слишком устал и перенервничал, чтобы выбираться из палатки. Просто наблюдал за миром вокруг. Деревья, мелкая растительность, разноцветные мхи на земле — все выглядело размытым, бликующим, как за толстым бутылочным стеклом с вкраплением пузырьков. Стекло постепенно серело в вечернем свете, разбрасывало затухающие искры. Так и уснул на наблюдательном посту: свернулся клубком у прозрачной стены палатки.

Долгую череду дней у берега уже не вспомнить. Но сначала все выглядело, как сбывшаяся мечта. Я чувствовал себя великим исследователем. Весь такой независимый, смелый, вступающий в контакт с запретным миром. Как и много позже на Орфорте. Вечно хожу по одним граблям. За пять дней я выстроил сеть переходов до нескольких групп деревьев с угнездившимися там животными. Наблюдал, вел записи, устраивал маленькие диверсии и следил за реакцией обитателей лабиринтов.

Землянам трудно объяснить, как можно жить в брюхе гигантских сугробов: даже если их утрамбуешь, окажешься в норе без воздуха и света. На Марсе целая жизнь внутри воздушного молочно-белого стекла: ползешь по нему — оно хрустит, крикнешь — звук глохнет, посмотришь на солнце — проступает ледяная сеточка-кружево. Сама она прозрачная, снежинки в ней белые, а пространство вокруг плывет и затухает. Вот я и путешествовал на коленях, как снежный крот. С верхних уровней даже круче: распластаешься и смотришь за аквариумной жизнью разнообразных кракозябр, которые ближе к земле копошатся. Собирают коренья, перекладывают веточки в норке, иногда перебираются с этажа на этаж зимних квартир.

Вообще твари на Марсе прыгучие, зубастые, ядовитые. Но в ледяных ходах не попрыгаешь. Сначала жертву нужно через хрустящую стеночку рассмотреть, унюхать, что вкусная, и ход прокопать. А хищники — твари не хозяйственные, копают плохо. Чаще всего под снегом впадают в спячку. Я даже не сразу обнаружил, что у корней моих дендритов окопался марсианский полоз. Жутко умная, злопамятная треугольная змеюка. Почти не убиваемая. У нее такие пятна-мозоли на теле — центры редупликации. Отрубишь голову, а из мозоли уже следующая лезет. Все думалось, зимой во сне новая голова тоже полезет? Хоть я и защищен со всех сторон, но сама мысль неприятна. Еще наткнулся как-то на шестинога: зверюга с челюстями на каждой конечности. Быстрый и опасный. Хотя, если приручить, вернее друга не найти. Много разного видел. Но одному быстро становится скучно, и мне домой захотелось. Лучше бы вернулся тогда, не тянул, и идиллия не обернулась бы мерзостью.

Была там одна прикольная семейка речных жителей — бобров. Завозили их с Земли еще при колонизации красной планеты, но те сильно изменились. У Великих рек запруды не построишь и не разжиреешь. Приходится быть юрким, иметь несколько плавников. Эти псевдобобры устраивают дома в скальных расщелинах, далеко не отплывают, а рыбу ловят мастерски. Зимой, конечно, там смерть, и они втягивают плавники в лапы и перебираются на берег. Строют каменную крепость прямо между дендритами. И чтобы никаких прозрачных стен, даже щели латают мхом. Каменюки у берега добывают и терпеливо пропихивают сквозь туннели. Очень занимательно за ними подглядывать.

Однажды возвращался от бобров и прямо в собственном лазе наткнулся на чудную зверушку. Небольшое, сантиметром пятьдесят роста, пушистое существо. С забавными коротенькими лапками, сморщенной дружелюбной мордочкой, в половину которой — глазища. Прозрачно-голубые и очень печальные. Оно осмотрело меня и голосисто вякнуло. Я сразу отпрянул и выставил силовую решетку. Отползал очень медленно, не отрывая глаз от симпатичного создания. Собирался уйти в смежный переход. Спроси почему испугался? Никаких тебе когтей, лезвий, плетей. Нет даже ротационной челюсти, как у шестинога. Молчишь, Ирт? Так вот, самая хорошенькая зверушка — самая опасная на Марсе. Никогда не поймешь, что с ней не так. Учитель по биологии твердил — это вершина конкуренции хищников. Так и хочется такую пушистую милоту приголубить. Но возьмешь на руки, а она лизнет в нос, и ты труп. Или поднимешь с земли мило похрюкивающий мягких шарфик, а он обернется бронированным носком вокруг руки и жрет. Трубник такая тварь называется. Типичный житель марсианских лесов, не хуже ваших офуров. И имечко говорящее.