Колыбель тяготения (СИ) - Кибальчич Сима. Страница 14

Гиперконкурентная неотения — петля в развитии марсианской фауны. Пропорции детеныша, голубые глаза, редкое смаргивание, застенчивая улыбка. Если зверушка выглядит безопасно и всем видом просит защиты, значит, беги. К походу я готовился, вот и убежал. То есть очень быстро уполз. Но домой не засобирался. Типа такой бесстрашный. Готовился к таким встречам и оружие было. Охотничья трубка отца.

С первого дня ленивка, как я его назвал за медлительность, прилип, как синий лишайник к голым пяткам. Встречался во время вылазок. Смотрел печальными глазами сквозь ледяные стенки. Устроил себе балкончик над моими дендритами и сидел там часами, смешно морща нос. Я из упрямства не сворачивал лагерь, доказывал себе, что плевать на него. Позже он стал таскать подарки: камешки, ветку, мороженные ягоды грибускуса и стебли ламы. Я его сторонился, а он рвался дружить. Правильнее было бы убить, но очень трудно в четырнадцать лет навести дуло силовой трубки на симпатичное создание, которое набивается в друзья. Возникли мысли, что все враки, не может ленивка желать зла, иначе зачем муркать и таскать жратву. Прям брачные игры какие-то. Мелькнуло предположение, что откармливает перед съедением, но как-то умерло само собой.

Понемногу мы стали общаться. Я, конечно, держал наготове силовой щит и охотничью трубку, но новый друг никак не угрожал. Скажешь ему что-нибудь, а он забавно притопывает четырьмя конечностями, кружиться вокруг себя, кивает. Берет любые угощения и вгрызается маленькими зубками. Однажды рискнул почесать ему мохнатое пузо. Защитив руку, конечно. Так он так тарахтел и жмурился, будто большего удовольствия за всю жизнь не встречал. Начал сопровождать меня в вылазках. От скуки я вел разговоры, а он будто улыбался и выдавал короткие согласные звуки. По всему выходило, что дружелюбное и безопасное существо.

В одно утро ленивка не появился. Перекусив синтезированным омлетом, я решил проведать своих любимцев псевдобобров, те как раз должны были взяться за последнюю стену. Еще несколько дней, замуруются намертво и улягутся спать. Натянул комбинезон, что-то вроде облегченного полярного скафандра, и выполз наружу. Путь привычный и недолгий. Двадцать минут и на месте. Уже приближаясь, заметил: что-то не так. Нет хозяйственной деятельности вокруг. Исчезло несколько крупных камней, а кусок стены словно провалился внутрь. Я забрался в верхнюю галерею и стал утрамбовывать снежную перину, чтобы протиснуться в проход, сделанный самими бобрами. В голове будто колокольчик звенел, требовал пробраться ближе к чужому жилищу.

Внутри, среди веток и камней, валялись окровавленные клоки шкур, жуткие черви внутренностей. Над кем-то еще верещащим копошилась знакомая золотистая с подпалинами шкурка моего ленивки. Вся в кровавых пятнах. Я отпрянул. Он обернулся, свободно держась на задних лапах. Лучше бы этого не видеть, успеть зажмуриться. Но увы. Ни дружелюбной мордочки, ни раскосых, с подводкой темного меха глаз. Вертикальная пасть. Туловище вывернулось и распахнулось от лба до задницы, из отростков верхних лап тянулись даже не когти — здоровенные лезвия. Привычные атрибуты внешности ленивки сморщились и сместились. Оказались маскировкой на шкуре матерого хищника. Я бросился прочь, почти не оборачиваясь, даже не думая о защите. Глупо, но шок в четырнадцать лет отрубает мозги. Примчался в палатку и запечатался намертво. Как только сошла паника, решил собраться и возвращаться в город. Все равно кто-то в нем оставался. Обогрею квартиру, а может отправлюсь вслед за родителями. Собрался, но выход отложил на утро.

Снаружи на дымчато-ледяном ярусе меня ждал ленивка. Сидел на задних лапах, вякал, а в передних держал замороженный плод айяги. Огромная удача найти такой крупный среди палой промороженной листвы. Мелькнула картинка расправы над бобрами. Может, почудилось? Нет. Я замотал головой, отступил, надеясь, что тварь уйдет. Но тот соскользнул с яруса и двинулся на меня, протягивая айягу, открывая меленькие симпатичные зубки. Натянул, значит, маскировочный халат и с подарком к закадычному другу. Все ближе и ближе. А у меня перед глазами вибрирует пасть с ошметками бобров между клыками. Страшно жить в лабиринте, не убежишь прочь без оглядки. Опять подступила паника и острое отвращение.

И знаешь, Ирт, я убил ленивку. Разрезал лазерным лучом на куски и не могу вспомнить, как это случилось. Перед глазами только ледяные стены, впитавшие кровь, как губка. Багровые потеки в мутном стекле. Попытался ли он напасть, вывернул ли клыки и чудовищные лезвия? Не помню. Всплывает только, как бежал потом по замерзшему руслу в сторону города, а над белоснежными куполами на фоне водянисто-голубого неба проглянула стена Кариополиса. И такая невероятная радость, будто ворота в груди распахнулись.

Между нами много общего, Ирт Флаа. Я тоже родом из стен. Города у Великих рек всегда окружены высокими стенами. Из сверхпрочных материалов. Естественная защита, особенно при ледоломе. Так к чему это все это рассказал? Родители в ту зиму, конечно, никуда не улетели, остались в замороженном городе. Меня искали, почти похоронили. Отец наорал, надавал по шее, мама рыдала навзрыд, никогда подобного с ней не происходило: ни раньше, ни потом.

А я, выйдя из оцепенения, в каталоге редких животных нашел статью о «ленивке». Точнее об «оборотнике». Все верно, смертельно опасная зверушка, плод марсианской гиперконкурентной неотении. Вот только природа выкидывает хитрые фортеля, чтобы защитить другие виды. Если оборотник не обзавелся до трех лет потомством, то находит себе объект импринтинга. Того, кому остается полностью предан до конца дней. Это может быть человек или другое животное. Часто такая «дружба» — быстрая смерть оборотника. Так и случилось.

От нескольких строк в каталоге на меня словно сверху стена рухнула. Напала апатия, заторможенность. Все мысли крутились вокруг оборотника. Его совершенно мультяшные глазищи, сморщенная мордочка, забавное топтание и кровавая пасть — все мешалось в бредовом калейдоскопе. Мама, выслушав мою историю, сказала, что я сделал все правильно, что такое чудовище нельзя оставить подле себя, привести в дом или в город. И остаться с ним в лесу невозможно.

В марсианских лесах добро и зло теряют свои признаки, их нельзя различить, нельзя выбрать, на чей ты стороне. И в юности это сводит с ума. Иногда я думаю, что после той встречи, после того как убил то ли друга, то ли врага, перестал различать добро и зло, а, может, и понимать, кто находится рядом со мной. Поэтому торчу около тебя, Ирт. Несмотря ни на что. Понимаешь? Елена как-то назвала изоморфов мультяшными монстрами, а я, когда все было против, настоял на проекте. В жизни все повторяется. Одно отражается в другом, как в кривых зеркалах. И это не слишком радует. Дерьмовый парадокс, откровенно говоря.

Тим лежал, рассматривал разнообразные голубые пузыри над головой, и позволял себе утечь в воспоминания. В невеселые ассоциации. Какие уж есть.

В какой-то момент жжение и покалывание в конечностях исчезли. Он слегка приподнялся на локтях, убеждаясь, что силы вернулись и можно двигаться дальше. Бросать изоморфа не хотелось, но и ловить рядом нечего: ни малейшего шевеления в перекрученной плоти. При мысли, что чудище не очнется к горлу подкатывала знакомая тошнота панической атаки. В пределы проклятую зависимость! О себе бы позаботиться, — на питательных составах скафандра долго не продержаться. Идти в обратный путь по опасному полусифону тоже не лучший вариант. Сигналы от ботов не поступали, что-то серьезное, видимо, их заблокировало, если не уничтожило.

С высоты роста за дальним песочным холмиком Тим увидел зев спуска. Обзор на него перекрывала широкая юбка каменного гриба, которая распустилась у основания стены. Ирт говорил, что через горло с водой они пройдут в Грот Тишины и оттуда изоморф один спустится в Сердце Стен. По всему выходило, что это и есть спуск в то самое сакральное место. Куда ему, человеку, вход строго воспрещен. На лбу проступила испарина. Развороченное туловище уже не в состоянии что-либо запретить. Тим спустится. Или не стоит?