Комплекс крови (СИ) - Эльберг Анастасия Ильинична. Страница 19

Шкатулка была доверху наполнена письмами. Ларри увидел их за мгновение до того, как в ноздри проник аромат духов. Сладкий цветочный запах. Из тех, которые мать люто ненавидела.

— «Альберту Родману, доктору медицины, Треверберг, старая половина, особняк «Тенистый пруд», — прочитала Лора адрес на одном из конвертов. — Ты уверен, что хочешь это открывать, Лариэль?

— Нет, — ответил Ларри, после чего извлек из конверта тонкий лист и углубился в чтение.

За первым письмом последовало второе, потом — третье. На четвертом Лора не выдержала.

— Что это? — спросила она.

— Любовные письма.

Сестра вытянула шею, заглядывая ему через плечо.

— Мамины? — уточнила она.

Ларри опустил руку с письмом.

— Боюсь, что нет, — ответил он после паузы.

— И как ты определил, умник? По стилю? Много любовных писем мамы ты прочитал?

— Там инициалы вместо подписи. Не мамины. Да и почерк не ее. Слишком много завитушек. И буквы намного крупнее.

Лора заглянула в шкатулку, оценивая количество писем.

— Там есть даты, — продолжил Ларри. — 1973, 1974. Я хочу просмотреть остальное.

Сестра наконец-то вспомнила про сигарету, которая к тому времени уже истлела, бросила ее на пол и достала новую. Алая помада оставила след на тонком фильтре.

— Но там же чертовски много писем, — неуверенно возразила она.

— Мне наплевать, — отрубил Ларри с упорством, хорошо знакомым тем, кто продолжает добиваться неприятной правды, пусть и знает, что это причинит ему боль. — Я просмотрю все чертовы письма и пойму, что здесь происходит, ты меня поняла, Лаурелия?

Трель его сотового телефона в мертвом воздухе особняка показалась звуком из другого мира. Звонил юрист. Должно быть, хочет убедиться в том, что они нашли дом и смогли войти.

— Да, Билл.

— Привет, Ларри. Не отвлекаю? Как там особняк доктора Родмана?

— Великолепно, мы как раз его осматриваем.

— Прекрасно. Я позвонил… — В голосе Уильяма послышались нехарактерные для него нотки. Неуверенность и настороженность. — Пришли ребята из полиции. Осведомились, где тебя можно найти. До этого они были у доктора Хобарта, и он отправил их ко мне.

Ларри повертел в руках письмо.

— А что им нужно?

— Они хотят задать тебе несколько вопросов насчет Юджина Фрая.

— Да-да, приятель Терри Нур…

— Боюсь, что бывший приятель, Ларри. Утром седьмого июля его нашли в Ночном квартале с перерезанным горлом. Ты провел ночь с шестого на седьмое с ним, да?

— Да, — машинально кивнул Ларри, переваривая новость. — В смысле — с перерезанным горлом?..

Лора ахнула, но от комментариев и вопросов воздержалась.

— Они опросили барменов, официантов и таксиста, последний подтвердил твое алиби. Все, что им нужно — твоя помощь как свидетеля. Сказать, чтобы подождали?

— Пусть едут ко мне. Адрес у тебя есть.

Глава десятая. Выписка из дневника доктора Филиппа Хобарта

10 августа 1945 года

Пригород Лондона, Великобритания

Вчера я сказал Альберту, что новые витки эволюции природа запускает в стремлении избавить человеческую душу от зачатков зла. Мы оба восприняли это как отличную шутку и от души посмеялись за четырехчасовым чаем. Любому ученому известно, заверил меня и Бэзила Альберт, что зачатки зла в людях и темных существах природа бережет как зеницу ока, ведь если зло исчезнет, в эволюции не будет смысла. Но есть предел всему, в том числе, и терпению природы, возразил я. Альберт сказал, что нет: мы видели, что происходило во время войны, но мир не рухнул, люди улыбаются, ходят на работу, отстраивают дома, заводят семьи, рожают детей. А все потому, что природа сама по себе зло. Творец, который, если верить некоторым человеческим религиям, создал Вселенную актом абсолютной любви — ложь. Такой создатель отрицал бы самого себя. Он не сидел бы, сложа руки, глядя на то, как одна раса его детей, якобы избранная, уничтожает другие — недостойные — расы. Творец, как и любая сущность, наделенная властью, должен быть жесток. Что можно сказать о творце, который создал этот мир?..

<…>

Альберт дожидается письма от своего юриста из Треверберга. Он остался верен себе: месяц назад был готов последовать за мной в США, но съездил в Европу, вернулся оттуда с горящими глазами, рассказал, что купил особняк и тащит с собой. Возможно, стоит взглянуть одним глазком, если уж он упорствует. Это первое морское путешествие с момента начала экспериментов. Надеюсь, что на воде буду чувствовать себя так же спокойно, как и на земле…

<…>

Новости до сих пор доходят до нас с опозданием, хотя война давно закончилась, а дороги восстановлены. Почту и газеты приносят нерегулярно. Пока Альберт рассортировывал деловую корреспонденцию и решал, какие из писем требуют немедленного ответа, я прочитал ему последние новости. Шестого и девятого августа на Хиросиму и Нагасаки, японские города, были сброшены атомные бомбы. Короткая, сухая заметка, похожая на быстрый пересказ надоевшего всем сюжета ленивым журналистом.

Прекрасная страна с загадочной культурой и странными обычаями, не подпускающая чужаков. Люди и темные существа часто видят зло в том, что они не могут постичь. Незнакомец по умолчанию считается опасным, хотя в руке, которую он держит за спиной, ножа может и не быть. Каково это — отдать приказ пилоту нажать на кнопку и уничтожить несколько десятков тысяч человек? Каково быть на месте этого пилота? Знать, что ты сжигал заживо женщин, детей и стариков? На войне есть враг и союзник. В мирное время все сложнее. Какую ложь американские пилоты будут придумывать для себя после того, как Япония капитулирует? Как это решение впишется в мирную жизнь президента Трумэна?

Альберт страшно злится, когда я упоминаю о чем-то подобном. Он говорит, что синтетическая кровь пробуждает во мне человеческие эмоции. Но разве не эмоции отличают нас от тех животных, которыми были вампиры до Великой Реформы? Я никогда не был приверженцем теории о возвращении к истокам. Когда у меня будут дети… если будут, я позволю им выбирать. Если они захотят существовать во тьме, то останутся во тьме. Если они выберут жизнь под солнцем среди людей, то будут жить под солнцем среди людей… но до этого еще далеко. Нам нужно довести наш эликсир до совершенства. Надеюсь, Альберт не уедет в Треверберг надолго. Зная его, могу предположить, что он влюбится в красавицу на стотысячном балу, предложит ей руку и сердце и обзаведется детишками. Мне останется жить неподалеку и изредка приглашать их в гости…

Глава одиннадцатая. Терри

Лето 1990 года

Треверберг

Она лежала на кровати, глядя в потолок, и пыталась сориентироваться в собственных ощущениях. У нее ничего не болело. Ей не было ни холодно, ни жарко. Она слышала приглушенную болтовню маленького радио, стоявшего на прикроватном столике. Ноздри улавливали запах антисептиков и стерильных бинтов. Она могла бы сказать, что с ней все в порядке, но это было бы ложью. Во-первых, потому, что она не могла двигаться — не удавалось пошевелить даже пальцами на ногах. Во-вторых, потому, что она и понятия не имела, где оказалась.

— Добро пожаловать в мир живых.

Мужчине, сидевшему на табурете возле кровати, исполнилось максимум тридцать пять, но его волосы, зачесанные назад, были совершенно седыми. Она открыла рот, поняла, что голос не слушается и откашлялась.

— Кто вы, сэр?

— Ваш отец, юная леди.

Она слабо улыбнулась и прикрыла глаза.

— Нет, вы не мой отец. Уж своего-то отца я…

Она замолчала и посмотрела на седого мужчину. Он кивнул ей — уважительно, так, будто они были коллегами и сохраняли дистанцию.

— Простите, сэр… как вас зовут? — осторожно поинтересовалась она.

— Филипп, юная леди. Доктор Филипп Хобарт.

— А… меня? — Она не просто не помнила своего имени. Она не помнила, как здесь оказалась. Не помнила, что делала вчера. Позавчера. Неделю назад. Она не знала, кто она, где живет, чем занимается, как зарабатывает на жизнь. Не представляла, есть ли у нее парень, какую помаду она предпочитает и ездит ли на пятничные ужины к маме. — Как зовут меня?