Живые. История спасшихся в Андах - Рид Пирс Пол. Страница 10
Перес, Харли и их товарищи, не получившие тяжелых ранений, также расположились у входа. Они пили вино, купленное пилотами в Мендосе, и восстанавливали самодельную стену, когда та разваливалась под напором ветра. Остальные устроились на ночлег кто где смог. Несколько человек, включая Лилиану Метоль, забрались в багажный отсек между пассажирским салоном и кабиной пилотов (там было тесно и неудобно, зато гораздо теплее) и тоже пустили по кругу бутылки с мендосским вином. Регбисты, по-прежнему одетые лишь в рубашки с короткими рукавами, большими глотками пили вино, толкали и растирали друг друга, решив, что других возможностей согреться нет. И тогда Канесса впервые проявил смекалку. Обследовав разбросанные повсюду подушки и кресла, он обнаружил, что бирюзовые нейлоновые чехлы крепились к сиденьям при помощи застежек-молний. Эти чехлы можно было использовать вместо одеял. Конечно, согревали они слабо, но хоть как-то защищали от мороза.
Страшнее холода в ту ночь была атмосфера паники и нервозности в тесном салоне «Фэйрчайлда». Каждый считал именно свое ранение самым тяжелым и громко жаловался остальным. Один парень разражался бранью в адрес любого, кто к нему приближался, утверждая, что его искалеченную ногу постоянно задевают. Потом ему самому вздумалось пробраться к выходу, чтобы утолить снегом жажду, и он начал бесцеремонно карабкаться по лежавшим на полу людям, не обращая внимания на их увечья. Марсело Перес усмирял его и Роя Харли, впадавшего в истерику всякий раз, когда рушилась какая-нибудь часть их баррикады. В темноте непрерывно звучали стоны, вопли и бессвязное бормотание раненых. В кабине пилотов Лагурара продолжал кричать: «Мы прошли Курико! Мы прошли Курико!» — умолял принести ему воды и револьвер.
В салоне громче всех причитала сеньора Мариани. Юноши снова попытались облегчить ее страдания, но безрезультатно. Пока они работали, женщина уверяла, что, если ее начнут вытаскивать, она умрет. Тогда ребята перестали двигать кресла. Рафаэль Эчаваррен и Мончо Сабелья держали сеньору Мариани за руку и утешали ее. На какое-то время им это удавалось, но, немного помолчав, бедняга вновь начинала громко стенать.
— Ради бога, уймитесь! — раздались в ответ гневные крики. — Здесь все страдают не меньше вас.
— Да заткнись ты, наконец! — заорал Карлитос Паэс. — Не то я приду и разобью тебе морду!
Сеньора Мариани закричала еще громче и настойчивее, потом на время притихла. Когда кто-то случайно толкнул ее, женщина заголосила пуще прежнего.
— Не подпускайте его ко мне! — надрывалась она. — Не подпускайте, он хочет меня убить! Он хочет меня убить!
«Убийцу», Эдуардо Штрауха, оттащил от кричащей сеньоры и повалил на пол его кузен. Через несколько минут Эдуардо встал и вновь ринулся на поиски более теплого и удобного места для сна. На этот раз он наступил на единственного выжившего члена экипажа (не считая Лагурары) — механика Карлоса Роке. Тот тоже принял Эдуардо за убийцу и с дотошностью, свойственной профессиональным военным, потребовал от нарушителя отрекомендоваться.
— Предъяви документы! — гаркнул механик. — Назови себя! Немедленно назови себя!
Эдуардо паспорта не показал, а молча продолжил упрямо лезть через Роке, и тот истерично завопил:
— Помогите! Этот парень сошел с ума! Он собирается прикончить меня!
Кузен снова оттащил Эдуардо на его место.
В другой части салона Панчо Дельгадо начал протискиваться к баррикаде.
— Я схожу в магазин, куплю кока-колы. — сообщил он друзьям.
— Тогда заодно купи мне минеральной воды, — съязвил Карлитос Паэс.
Несмотря на чудовищные неудобства, кое-кому удалось задремать. Поминутно слышались отчаянные вопли, когда кто-нибудь случайно наступал кому-то на сломанные конечности, пробираясь к выходу, чтобы набрать снега или просто выйти из самолета. Раздавались и сердитые крики тех, кого раздражали жалобы окружающих. «Исконные христиане» обменивались колкостями с ребятами из Иезуитского колледжа Пресвятого Сердца.
Те, кто не мог уснуть, теснее прижимались друг к другу, спасаясь от ледяного ветра, дующего сквозь самодельное заграждение и многочисленные дыры в фюзеляже. Расположившиеся у выхода страдали больше всех. Их ноги онемели от холода, а лица кололи снежинки. Здоровые юноши энергично похлопывали друг друга и растирали пальцы ног и рук, чтобы усилить кровоток и предотвратить обморожение. В самом тяжелом состоянии находились Сусана Паррадо, ее брат Нандо и Панчито Абаль. Они не могли согреться самостоятельно. Нандо не приходил в сознание. Абаль молил о невозможной в ледяном плену помощи:
— О, помогите, пожалуйста, помогите! Мне так холодно, так холодно!
Сусана вновь и вновь звала погибшую мать:
— Мама, мама, мамочка, давай уйдем отсюда, вернемся домой!
Потом девушка впадала в полузабытье и начинала напевать детскую песенку.
Ночью третий медик, Диего Шторм, решил, что у не приходящего в сознание Нандо ранения не такие серьезные, как у Сусаны и Абаля, и оттащил бесчувственное тело к группе своих друзей, которые совместными усилиями постарались его согреть.
Казалось, ночи не будет конца. В какой-то миг Сербино почудилось, что сквозь щели в стене из кресел и чемоданов забрезжил рассвет. Юноша взглянул на часы. Было только девять вечера. Немного позже те, кто ночевал в середине салона, услышали иностранную речь, доносившуюся от входа. В первые мгновения они подумали, что прибыли спасатели, но потом поняли, что голос принадлежал Сусане. Девушка молилась по-английски.
6
Утром в субботу, 14 октября, солнце осветило фюзеляж «Фэйрчайлда», наполовину занесенный снегом. Самолет разбился почти в самом сердце Анд на аргентинской территории и теперь лежал в долине, круто спускавшейся к востоку, на высоте 11500 футов[42] между чилийским вулканом Тингиририка и аргентинским пиком Соснеадо.
На севере, западе и юге возвышались горы. Их пологие склоны занимали обширные пространства — негостеприимные и угрюмые. Местами над снегом выступала серовато-розовая вулканическая порода, начисто лишенная растительности, — ни деревца, ни кустика, ни травинки. Лайнер потерпел крушение не просто в горах, а в настоящей пустыне.
Первыми из салона вышли Марсело Перес и Рой Харли. Для этого пришлось разрушить баррикаду, которую они с таким усердием возводили накануне вечером. Еще было облачно, но снегопад прекратился. На поверхности снежного покрова образовался твердый наст, и парни смогли отойти на несколько шагов от фюзеляжа, чтобы оглядеться и оценить всю безнадежность своего положения.
В салоне Канесса и Сербино вновь начали осматривать раненых. Выяснилось, что за ночь умерло трое, в том числе Панчито Аваль. Он лежал неподвижно поверх Сусаны Паррадо. Обмороженные ноги почернели. Сначала ребята подумали, что и Сусана тоже мертва, но, оттащив в сторону тело Абаля, увидели, что девушка дышит и находится в сознании. Ноги у нее побагровели от холода, и она не прекращала жаловаться погибшей матери:
— Мама, мамочка! У меня очень болят ноги. Пожалуйста, мамочка, уйдем отсюда домой!
Канесса почти ничем не мог помочь Сусане. Он помассировал ее обмороженные ступни и вытер кровь, запекшуюся на веках. Девушка поблагодарила за заботу. Парень прекрасно понимал, что порезы и ссадины на лице были наименее опасными из всех ее ранений. Он не сомневался, что серьезно повреждены внутренние органы, но, не располагая достаточными знаниями и подходящими подручными средствами, оказать полноценную медицинскую помощь ни ей, ни остальным пострадавшим не мог. Из лекарств в самолете обнаружились только те, что Карлитос Паэс купил в Мендосе, да еще несколько упаковок либриума и валиума. Среди обломков Канесса не нашел ничего, что можно было бы использовать в качестве шин для сломанных конечностей, поэтому порекомендовал всем, кто получил переломы, лечь на снег, чтобы приостановить развитие отеков, и растирать руки и ноги в местах повреждений. Он остерегался накладывать раненым слишком тугие повязки из салфеток, снятых с подголовников, понимая, что на сильном холоде они могли затруднить кровообращение.