Живые. История спасшихся в Андах - Рид Пирс Пол. Страница 29
Фито, самый молодой из них, заслужил огромное уважение товарищей, когда среди всеобщей суматохи организовал спасение погребенных под снегом. Благодаря его реалистичному взгляду на вещи и упорной вере в спасение многие связывали исполнение своих надежд именно с ним. Карлитос и Рой предложили назначить Фито лидером общины вместо погибшего Марсело, но тот отказался. Он не считал нужным узаконивать влияние кузенов Штраух на всех выживших.
Самая трудная и неприятная повседневная работа состояла в разделке трупов, ее выполняли Фито, Эдуардо и Даниэль Фернандес. На это ужасающее занятие не решались даже такие хладнокровные люди, как Паррадо и Висинтин. Мертвецов следовало извлечь из-под снега и положить на солнце. Сильный мороз сохранял тела такими, какими их застала смерть. Живому стоило неимоверных усилий резать погибшего друга под его остекленевшим взглядом, поэтому Штраухи всегда закрывали мертвецам глаза.
Штраухи и Фернандес, нередко вместе с Сербино, отрезали крупные куски мяса и передавали следующей группе юношей, а те разрезали их бритвенными лезвиями на порции. Эту работу все соглашались выполнять охотнее, ведь когда в руки попадало уже разделанное мясо, легче забывалось о том, что это такое на самом деле.
Потребление мяса жестко нормировалось. За продовольственной дисциплиной следили все те же Штраухи и Даниэль Фернандес. В полдень каждый обитатель «Фэйрчайлда» получал основную порцию, совсем маленькую, весом не более полуфунта[73], но самые трудолюбивые работники со всеобщего согласия поощрялись более крупными кусками, а будущие скалолазы брали столько мяса, сколько хотели. Труп всегда съедали полностью перед тем, как размораживать следующий.
Есть приходилось почти все части тела и органы. Канесса знал, что печень — кладезь витаминов, и потому съедал ее сам, призывая общину следовать его примеру, пока это не стало привилегией четверки «воинов». Преодолев отвращение к печени, юноши были готовы перейти к сердцу, почкам и внутренностям. Им было легче есть эти органы, чем европейцам и североамериканцам, ведь уругвайцы нередко готовят жаркое из оленьей требухи. Слои жира, извлекаемые из тел, сушились на солнце, пока на их поверхности не образовывалась корочка, после чего шли в пищу. Жир служил источником энергии, но особым спросом не пользовался, зато его потребление не ограничивалось, как и поедание мяса, оставшегося от первых разделанных трупов и разбросанного по снегу. Лишь четверка избранных получала мяса вдоволь. Остальные недоедали, но соглашались с тем, что пищу следовало экономить. Выбрасывали только легкие, кожу, головы и гениталии.
Таковы были правила, но в общине начались мелкие кражи. Штраухи закрывали на это глаза. Наибольшей популярностью пользовалось разрезание тел на крупные части: время от времени можно было отправить в рот ломтик-другой. Так поступали все, кто резал мясо, даже Фернандес и Штраухи, и никто не возражал, если подобное поведение не выходило за разумные пределы. Если работник съедал один кусок из десяти предназначенных для остальных, это считалось более-менее допустимым. Манхино иногда сокращал пропорцию до одного к пяти или шести, а Паэс — до одного к трем, но ребята никогда не скрывали своих действий, хотя и прекращали втихомолку есть мясо, если нарастало возмущение.
Эта система, подобно добротной конституции, была справедливой в теоретическом отношении и достаточно гибкой, так как учитывала слабости человеческой натуры. Тяжелее всего приходилось тем, кто не мог или не хотел работать. Эчаваррен и Ногейра постоянно находились в самолете из-за сломанных, опухших и гангренозных ног. Они с трудом выбирались из гамаков и выползали наружу, только чтобы справить нужду или растопить снег. У Дельгадо тоже была сломана нога, а рана на ноге Инсиарте начала гноиться. Об их участии в нарезке мяса и сборе в снегу неоприходованной пищи не могло быть и речи. Метоль все еще страдал от приступов высотной болезни. Бобби Франсуа и Рой Харли в некотором роде тоже пострадали, правда не физически, а морально. Они могли бы работать, но шок после авиакатастрофы, а в случае с Роем еще и шок, вызванный снежным обвалом и неудачным исходом пробной экспедиции, похоже, лишил их целеустремленности. Они сидели без дела и грелись на солнце.
Работающие почти не испытывали сочувствия к тем, кого считали тунеядцами; в их положении бездействие было равносильно преступлению. Висинтин считал, что лентяям не следует давать еду, пока они не начнут трудиться. Остальные полагали, что неработающих все-таки нужно понемногу кормить, чтобы те не умерли с голоду, но как-либо еще помогать им не собирались, а за глаза называли симулянтами. Кто-то подозревал, что у Ногейры нет никаких переломов и он просто симулирует сильную боль, а Дельгадо преувеличивает мучения, которые доставляет ему раздробленное бедро. Манхино, например, тоже сломал ногу, однако находил в себе силы заниматься нарезкой мяса. Особого сочувствия не вызывали также Метоль с высотной болезнью и Франсуа с обмороженными ногами. В качестве добавки к своему рациону каждый «паразит» поглощал клетки собственного тела.
Несколько человек по-прежнему с трудом ели сырое мясо, в то время как другие даже сумели побороть отвращение к внутренностям. Инсиарте, Харли и Туркатти не могли заставить себя проглотить ни кусочка мышцы, мясо их устраивало исключительно в жареном виде. По утрам Инсиарте бросал голодный взгляд на Паэса, в чьи обязанности входило приготовление пищи, и спрашивал:
— Ну что, Карлитос, будем сегодня жарить?
— Не знаю, — отвечал Карлитос, — все зависит от ветра.
Развести костер получалось только в затишье, а запас дров был ограничен. После того как ребята сожгли все ящики из-под кока-колы, у них остались лишь тонкие деревянные планки от обшивки стен салона. Канесса продолжал напоминать всем, что высокая температура разрушает белки, а Фернандес заметил, что при жарке куски мяса уменьшаются. Вообще мясо готовилось на огне не более одного-двух раз в неделю, если позволяла погода, и в такие дни самые неприхотливые в еде сокращали свой рацион, чтобы остальным больше досталось.
3
За сравнительно небольшой промежуток времени между днем, когда были выбраны участники экспедиции, и 15 ноября, когда ожидалось потепление, все девятнадцать оставшихся в живых пассажиров «Фэйрчайлда» сплотились еще крепче, а каждый в отдельности вырос как личность.
Паррадо, до авиакатастрофы неуклюжий и застенчивый, тайно мечтавший стать плейбоем, превратился в героя и всеобщего любимца благодаря отваге, силе и бескорыстию. Он всегда был решительнее других настроен на покорение горных вершин и борьбу с холодом, поэтому все, кто моложе, слабее и менее уверен в себе, надеялись на него. Паррадо утешал товарищей, когда они не могли сдержать слез, и брал на себя всю рутинную работу, от которой его освободили как участника предстоящего похода. Он никогда не требовал от других того, к чему не был готов сам. Когда однажды ночью сильный ветер обрушил их самодельную стену, именно Паррадо вылез из-под одеяла и починил ее. Во время работы он замерз настолько сильно, что ребятам, ночевавшим рядом, пришлось потом долго толкать и массировать его, чтобы согреть. Полчаса спустя ветер снова развалил баррикаду, и Паррадо опять принялся ее восстанавливать.
У Нандо были только две проблемы. Первая — стремление как можно скорее покинуть «Фэйрчайлд». Если бы все зависело от него, он без подготовки отправился бы в сторону Чили сразу после схода лавины. Нандо проявлял терпимость к людям, но не к обстоятельствам и, в отличие от Фито Штрауха, непредвзято оценивать ситуацию не умел. Если бы его отпустили в горы, он бы погиб.
Второй проблемой было раздражение, которое вызывал у него Рой Харли. Паррадо выводило из себя, что такой физически крепкий парень постоянно льет слезы. И все же те, кто, подобно Харли, приходили в отчаяние под ударами судьбы, искали моральную поддержку именно у Паррадо. Ругался он редко, оставался искренним, дружелюбным, справедливым, жизнерадостным и добродушным. Каждый радовался, когда наступал его черед спать рядом с Нандо.