Живые. История спасшихся в Андах - Рид Пирс Пол. Страница 30

Следующий по популярности после Паррадо — Нума Туркатти. Этот невысокий крепыш с первого дня отдавал все силы общему делу выживания. Экспедиции, в которых он участвовал до схода лавины, ослабили его, и во время похода к оторванному хвосту самолета Альгорта заметил, что Нума уже не так активен, как раньше. К тому же он никак не мог справиться с отвращением к сырой человечине. До вылета из Монтевидео Нума мало кого знал из попутчиков, и тот факт, что теперь все уважали и ценили его, лишний раз свидетельствовал о силе, прямодушии и доброте этого юноши. Все были уверены: если в экспедицию отправятся Паррадо и Туркатти, она увенчается успехом.

Два других участника горной экспедиции вызывали у ребят куда менее теплые чувства. Все признавали, что Канессу часто посещали удачные идеи. Именно он предложил сделать одеяла из кресельных чехлов и соорудить гамаки, благодаря которым салон стал более удобным для проживания. Он разбирался в белках и витаминах и убедительно доказывал всем необходимость питаться мясом погибших людей. Благодаря успешной операции на Платеро Канессу даже считали неплохим доктором, но его репутация медика пострадала после того, как он проколол нарыв на ноге Инсиарте, в результате чего в рану попала инфекция^[74].

Главной проблемой Канессы оказался неуживчивый характер. Нервный и легковозбудимый, он при малейшей неудаче впадал в гнев, визгливым голосом расточая проклятия и ругательства. Иногда он становился отважным и бескорыстным, но чаще бывал нетерпеливым и упрямым. Кличку Мускул Роберто получил не только за физическую силу, но и за своенравие. На поле для регби оно выражалось в специфической манере игры, а в салоне разбившегося лайнера проявлялось в том, что он не задумываясь наступал на спящих, продвигаясь туда, куда ему нужно. Парень делал все, что хотел, и не обращал внимания на возмущение окружающих. Один лишь Паррадо немного сдерживал его буйный нрав. Штраухи могли бы усмирить бунтовщика, но ссориться с членом избранного отряда им не хотелось.

Висинтин был не столь дерзок и высокомерен, но отличался еще большей самовлюбленностью, которая не компенсировалась, как, например, у Канессы, изобретательностью и находчивостью. В пробном походе он проявил большое мужество, а в самолете вел себя как испорченный ребенок: со всеми ссорился, особенно с Альгортой и Инсиарте, и не особо утруждал себя работой, разве что топил снег для утоления собственной жажды и занимался тем, что его увлекало. Так, для себя и товарищей по отряду Висинтин изготовил из обивки кресел варежки и еще сделал несколько солнцезащитных очков. По ночам он плакал, вспоминая о матери.

Канессе удавалось несколько сдерживать его вызывающие выходки, а вот Манхино Висинтин нравился. Трое самых раздражительных и задиристых парней — всем было по девятнадцать — образовали союз. Манхино тоже чувствовал себя одиноким. Как и Туркатти, до вылета в Чили он почти не был знаком с ребятами и потому во время ссор без особых угрызений совести посылал их ко всем чертям. В первые дни после авиакатастрофы он почти никому не помогал и часто впадал в истерику, но позже пополнил ряды самых усердных тружеников, несмотря на сломанную ногу, и старшие, прежде всего Канесса и Эдуардо Штраух, покровительствовали ему.

Еще один проблемный парень — Бобби Франсуа. Многие изъяны его характера могли быть оправданы юным возрастом. Главный недостаток Бобби заключался в апатии: окружающим иногда казалось, что инстинкт самосохранения атрофировался у него напрочь. С первых минут после авиакатастрофы, когда юноша выпрыгнул из самолета, закурил сигарету и беспечно бросил фразу: «Нам крышка!» — он вел себя так, словно борьба за жизнь не заслуживала никаких усилий с его стороны. Бобби и раньше слыл лентяем (за что получил кличку Жиртрест), но в горах праздность сродни самоубийству. Если бы на него махнули рукой, он бы очень скоро погиб. Юноша не работал, а лишь грелся на солнце и начинал топить снег только по принуждению. Все остальное время он сидел и растирал сильно обмороженные после схода лавины ноги. Ночью, если с него сползало одеяло, он даже не утруждал себя тем, чтобы нормально укрыться, — это делал сосед. Даниэлю Фернандесу приходилось массировать Бобби ноги, чтобы у того не началась гангрена.

Безразличие Франсуа не на шутку разозлило кузенов Штраух, и они пригрозили, что не будут его кормить, пока он не займется делом. В ответ Бобби пожал плечами, устремил на них выразительный взгляд больших печальных глаз и сказал:

— Да, это справедливо.

В то утро Бобби, как обычно, почти не работал, и, когда в полдень началась раздача еды, он не взял свою тарелку и не присоединился к очереди. Парня словно не беспокоило, выживет он или умрет, и как будто устраивало, что окончательное решение за него примут другие. Порицатели не были к этому готовы, и их инициатива провалилась: Бобби все равно получил свою порцию.

Из старших и наиболее сильных спортсменов Эдуардо Штраух, как и Паррадо, снисходительно относился к тем, кто моложе и слабее его, то есть к Манхино, Франсуа и Мончо Сабелье. Мончо не получил серьезных увечий, но был одним из самых слабых и нервозных членов общины. Парень не раз проявлял себя с положительной стороны (Николич считал, что Мончо спас ему жизнь) и хотел доказать всем, что никому не уступает в храбрости и трудолюбии, но его физическая сила не выдержала конкуренции. Он присоединился к группе лодырей, которые сидели на солнышке, курили, болтали друг с другом и превращали снег в воду, пока остальные занимались самой тяжелой работой.

В эту же группу входил и Хавьер Метоль, страдавший высотной болезнью. Он много говорил, но через слово запинался и не мог толком закончить ни одного предложения. Все были моложе его по меньшей мере на десять лет и относились к старшему товарищу как к чудаку. Юноши стали называть Метоля глупышом, после того как он признался, что носил такое прозвище в детстве, и посмеивались, наблюдая за его неуклюжей походкой. Они разыгрывали Метоля, и тот охотно поддавался им, утрируя симптомы болезни. Хавьер понимал, что это забавляет ребят, а значит, помогает им отвлечься от горестных мыслей. Например, кто-то из парней притворялся, что никогда в жизни не пробовал сдобную булочку, и тогда Метоль пускался в пространное ее описание.

Стоило ему умолкнуть, появлялся второй мнимый невежда и спрашивал:

— Что это ты там рассказываешь, глупыш?

— Объясняю, что такое сдобная булочка.

— И что же это такое?

— Как, неужели и ты не знаешь? Ну это такая круглая штука, примерно вот такого размера…

И он снова во всех подробностях описывал незамысловатое кондитерское изделие, а когда заканчивал, к нему подходил третий шутник и заявлял, что тоже не пробовал столь экзотическое яство.

Метоль занимался главным образом тем, что счищал жир с кусков мяса и собирал в емкости для дальнейшего потребления в качестве слабительного. В его обязанности входила также заточка ножей. Точил он их друг о друга или о камни. Еще он изготовил из кусков пластмассы, найденных в кабине пилотов, солнцезащитные очки себе и Канессе. Ребята заметили, что в оправу своих очков он вставил лишь одно «стекло», и тогда впервые догадались, что Метоль слеп на один глаз.

Он утолял веселыми беседами душевную боль юных друзей. То же самое делал и Коче Инсиарте, которого все любили не меньше, чем Паррадо и Туркатти, однако эти двое вошли в состав экспедиции и держались особняком, а вот Коче понимал людские слабости, потому как и сам был слаб. Он выполнял кое-какую работу до тех пор, пока в рану на ноге не попала инфекция, после чего перестал что-либо делать. Коче не возражал против урезанного пайка — сырое мясо было ему отвратительно. Он не стремился вести неравный бой с силой обстоятельств и проводил дни, погрузившись в воспоминания о прежней жизни в Монтевидео. И хотя многих раздражало такое бездействие, никто особенно не сердился, потому что все считали Коче славным малым. Он был открытым и честным юношей: добрым, ласковым, любезным и остроумным. Невозможно было устоять перед его искренним и веселым взглядом, даже если взглядом этим он выпрашивал сигарету или ломтик мяса.