Девятнадцать стражей (сборник) - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 40

Пальцы ее нашарили среди резных подвесок, навязанных по нижней кромке жилета, ряд вспышек-хлопушек. Каихау выгадает для нее время ими воспользоваться, если дойдет до драки.

Преследователи не отставали всю дорогу до квартала предсказателей, наросшего за последние поколения вокруг сивиллиного дома извращением естества, как раковина вокруг жемчужины. Патту они успели примелькаться: выцветшие в море лава-лава и жилеты, моряцкие метки, своеобразные лица выходцев из чистолинейных кланов, непохожие на смесков-полукровок, составлявших бо`льшую часть рифового отребья. Матросы с какого-то из кораблей, стоявших в гавани Тоа-ри-маи-маи рядом с «Арематой». Неважно, с какого именно – все три принадлежали «морским охотникам». Патту старалась не думать о себе как об одной из них. В конце концов, она никогда не поднималась до пиратства. Но если кто-то решил наложить лапы на ее детище, на затею, ради которой она потратила все накопленное за сотни миллионов секунд странствий…

Чтобы сбить преследователей – не со следу, а с толку, – они задержались ненадолго на одной из площадей, где взыскивали долги. Основная часть церемонии уже прошла. Соседи глядели сочувственно, как законнник тонкой ложечкой вынимал из отрубленной головы должника душу. Меняла-хакаваи терпеливо ждал с раковиной и весами наизготовку; тангата, людям великого моря, было табу брать в залог души живых, на нелюдские клейды этот обычай не распространялся. Родственники заранее делили сдачу.

Торговцы резным деревом и точеным алмазом, кокосами и рыбой, драгоценным металлом и кашей-пои, углеволоконной холстиной и орудейными раковинами предлагали свой товар с тележек и помостов. Русалки предлагали свои тела из мозаичных бассейнов, достаточно мелких, чтобы не утопить любовника в судорогах экстаза. Уличные мальчишки разыгрывали в кости единственную монетку; выигравший под смех русалок плюхнулся в бассейн, поднимая фонтаны зависающих в воздухе брызг, товарищи его хлопали в ладоши, задавая ритм соитию.

Квартал гадателей прятался в тени утеса, где дорогу отмечали лишь алмазные гвозди, вбитые в землю до самых костей рифа, и сиявшие бьющим из глубины светом. Тени расчерчивали город, как полосы на шкуре морского тигра. Соглядатаи отстали, но Патту знала, что они не собьются с пути. Предсказателей и гадалок на рифе десятки, но сивилла только одна, и тот, кому нужна истина – и кто готов платить за нее, – пойдет именно к ней, по вколоченным в мостовую огням. Гест называл их «звездами», но капитан только посмеялась. Всякий знает, что звезды – это шары горячего газа во внешней пустоте, наподобие божиламп, а вовсе не колючие огни в непроглядной тьме.

Перед сивиллиным домом стояло два высоких тики из рифового дерева, какие не были в обычае на Тоа-ри-маи-маи. И порог в доме был не по-здешнему высокий, обложенный не плоскими раковинами пау, как по всему портовому городу, а тонкими пластинками монолитного алмаза, вырезанными из самых корней рифа. Темную прихожую словно бы отделяла от улицы огненная черта. Каихау остался за нею, замерев третьим тики под расписной стеной. Патту отодвинула занавесь, и костяные колокольцы на притолоке застучали вразнобой.

– Хай, хай, апаета! – донесся из глубины дома невнятный голос, и сквозь занавесь из бус просочилась, едва колыхнув ею, древняя растрепанная старуха в простом белом лаплапе.

Патту толкнула зазевавшегося Геста и нагнула голову в уважительном поклоне.

– Мир тебе и твоей госпоже, почтенная. Я – Паттукеттара Аккукейкаи, капитан вольного корабля «Аремата». Мы пришли припасть к стопам таула, нуждаясь в ее мудрости.

Старуха пожевала губами. Под рассеянным взглядом ее мутных глаз капитану становилось неуютно, и мысли о том, на сколько карат потянет душа зажившейся бабки, испуганно отступали.

– В знак своего уважения мы принесли к стопам таула сообразный дар, – продолжила Патту, теряя уверенность с каждым словом.

Из-под жилета и пояса она извлекла душницу, мимолетным заученным движением отперла тайный замок. На алмазной пензе, в старательно выточенных ямках, лежали шесть отборных душ. Каждый стеклянистый шарик переливался голографической радугой мириада атомарных слоев, каплями спектрального концентрата.

– Сообразный или нет – решать таула, – прошамкала старуха благочестиво, принимая дар.

Патту стиснула зубы – даже если сивилла откажет просителям в приеме, души теперь не вернуть. Оракул не берет платы за пророчество. Оракулу приносят подарки.

Гест молчал, разглядывая единственное украшение прихожей – развешанные по стенам маски.

– Ктлитлет, – пробормотал он внезапно, потянувшись к одной из масок, и замер, едва не дотронувшись кончиками пальцев до отполированного золотого дерева. Выпученные глаза без зрачков глядели на него с высоты, жвалы из черного перламутра были угрожающе распахнуты.

– Что? – переспросила Патту привычно, забыв, что вблизи от высших лучше держать язык за зубами.

– Ктлитлет, – повторил савант. – Племя возвышенных насекомых, новородков. У них есть колония на поверхности, в порту Полярном.

Капитан слышала о насекомых: что-то вроде сухопутных креветок. Говорили даже, что они водятся на летучих островах верхних слоев, но так близко к поверхности Патту никогда не забиралась.

Взгляд старухи просветлел, заострился вмиг.

– Ты бывал наверху, мальчик? – спросила она, сделав шаг в сторону Геста и протянув руку так же, как тот миг назад тянулся к маске.

– Я пришел извне мира, почтенная, – просто ответил савант.

– Подождите, – властно бросила профета. – Таула примет вас. Поверьте старой Чикчарни – примет.

Она просочилась сквозь занавес, не потревожив ни бусины, и в прихожей стало совсем тихо.

– А… – Патту прочистила горло. – Остальные маски?

Теперь, когда Гест указал на сходство, оно стало явным: вот стилизованное, но вполне различимое лицо туниит, вот шаман-вождь народа итупу – маска, изображающая зверскую маску, вот татуировки маката и поу. В углу висела маска птицелюда-хакаваи. Но нечеловеческие лица, которые Патту вначале посчитала духами-тупук’а, – неужели и они принадлежат кому-то живому, разумному?

– Вот мерана. Древний, почтенный клейд пустожителей. Держат промышленную зону в присолнечных областях системы ДаниЭдер, – ответил Гест рассеянно. – Вот панфо, возвышенные шимпанзе. Их я тоже встречал наверху и видел прежде – они, как люди, живут везде. Возможно, где-то среди островов найдутся их поселения. Вот…

Бамбуковые палочки брякнули тревожно.

– Идемте, – махнула рукой старуха. – Таула ждет.

Патту не пришло в голову, что в доме есть подвал, но старуха повела гостей вниз по лестнице, по крутым ступеням. Стены вырублены были в толще алмазной пензы, и только развешанные повсюду бамбуковые занавеси спасали зрение от бьющего из глубин света. Видно было, что подвалу многие поколения: углы поросли рифовой губкой, под занавесями бугрились наросты диамантоида.

В святилище занавесей не было. Всюду – на стенах, полу, потолке – светоносную пену камня прикрывали полупрозрачные плиты фотонных компьютеров. Профильтрованный сквозь них, тысячу раз переработанный в вычислениях свет, янтарный и лиственно-зеленый, обретал плотность, он резал стоячий воздух плотными лучами, сложенными в математическую головоломку.

Пророчица сидела, поджав под себя скрещенные ноги, на высоком помосте посреди святилища. Лучи обходили ее стороной, и присмотреться не удавалось – болели глаза, но Патту мнилось, что кожа ее горит темным золотом. В смоляных волосах искрились алмазами заколки доступа. Глаза сивиллы были закрыты.

Старуха Чикчарни молча шагнула к помосту, проскальзывая между бритвенно-острых лучей. Вынула из душницы первый шарик и бережно уложила в зеркальную чашу.

В подвале было душно и тепло, но капитана пробрала дрожь при мысли, что она стоит не перед пророчицей, как ей подумалось вначале. А внутри нее.

Лучи шевельнулись.

Как щупальца хрустального осьминога, жадно и цепко впились они в чашу, ощупывая радужную сферу, пульсируя, подрагивая, проникая внутрь. Радуги стайкой разбежались по стенам, утопая в счислительном янтаре. Пророчица пила душу, пила и не проливала ни капли – а старуха профета выкладывала подношения в следующие чаши, и лучи плясали в ее стеклянно-седых кудрях.