Тяжелая корона (ЛП) - Ларк Софи. Страница 57

— Не думаю, что понимаю, — говорю я, наконец.

— Он великолепен, — говорит Адриан. — И неумолим. Он — сила природы. Любой, кто пытался встать перед ним, был сметен.

— Поэтому ты предал Елену ради него? — я холодно спрашиваю Адриана.

Его лицо краснеет, и я вижу, как его руки натягивают веревку, удерживающую его запястья, связанные за спиной.

— Елена повернулась к нам спиной, — холодно говорит он. — Она доказала, что она именно такая, какой ее всегда называл мой отец — женщина с женской слабостью.

— У тебя и твоего отца мужское высокомерие.

— Финал покажет, было ли это высокомерием или точностью, — говорит Адриан.

Его использование слова финал потрясает меня.

— Ты играешь в шахматы? — я спрашиваю его.

— Конечно, играю, — холодно отвечает он. — Все лучшие мастера — русские.

Нелепое заявление, я мог бы спросить его:

— А как насчет Хосе Рауля Капабланки или Магнуса Карлсена?

Но это тот спор, который у нас возник бы, если бы мы сидели друг напротив друга в этой комнате, как шурины. Не как злейшие враги.

В другой жизни мы могли бы быть друзьями. Елена рассказала мне, что Адриан тоже спортсмен, что в школе он занимался боксом, фехтованием и гимнастикой, что ему нравится бегать и плавать. Она рассказала мне о его юморе и его доброте к ней.

Сейчас я ничего этого не вижу на его лице. Просто ненависть и жгучее желание завершить задачу, которую он не смог выполнить в православной церкви.

— Этот дом — настоящая дыра, — говорит Адриан. — И твой отец был наполовину маразматиком. Мы оказали вам услугу, убив его.

Он пытается вывести меня из себя. Может быть, потому что он не хочет, чтобы его использовали в качестве приманки против его отца. Может быть, он думает, что я достаточно глуп, чтобы развязать его, чтобы я мог лучше выбить из него дерьмо.

Чего он не понимает, так это того, что все мои дикие эмоции сгорели дотла. Я наконец-то следую совету моего отца — последнему, что он мне дал.

Играй финал, как машина.

Теперь я гребаный робот. Ничто не собьет меня с моего курса. Родион умирает. Енин умирает. Адриан умирает. На этот раз не будет никаких недомолвок. Прощения нет. Ни один враг не останется в живых, чтобы отомстить мне и моей семье.

Теперь в комнате почти полностью темно. Адриан выглядит расстроенным из-за того, что я даже не ответил на его насмешку.

— Интересно, почувствуешь ли ты печаль, когда я убью твоего отца у тебя на глазах, — говорю я ему. — Я почувствовал, когда ты выстрелил папе в лицо. Мой отец был хорошим человеком, и он любил меня. Я не думаю, что ты можешь сказать тоже самое. Ты можешь быть удивлен облегчением, которое охватит тебя. Если ты вообще будешь жив, чтобы увидеть, как это произойдет.

Адриан выглядит испуганным, и это придает ему юный вид.

Семя сочувствия пытается прорасти внутри меня. Я сокрушаю его сразу.

У меня в кармане жужжит телефон с текстовым сообщением от Миколаша:

Они приближаются.

Я возвращаюсь к окну, чтобы я смог увидеть три черных внедорожника, ползущих по Мейер-авеню, с бронированным автомобилем Енина в центре группы.

Музыкальная комната моей матери — одна из немногих комнат в доме, которая выходит окнами на улицу, не затененная массивными дубами и вязами, окружающими дом.

Я стою перед окном из цветного стекла от пола до потолка, почти такой же высоты, как я 6 футов 7 дюймов.

Затем я достаю телефон Вейла и набираю номер.

Через мгновение Енин отвечает. На самом деле он не говорит, просто берет трубку, молча слушая.

— Должно быть, у меня ужасная память, — говорю я, — потому что я думал, что мы встречаемся в Мидевине.

Два внедорожника подъезжают к обочине. Я смотрю, как люди Енина выпрыгивают, одетые в темную одежду, их лица закрыты масками с Хэллоуина. Я вижу маску Майкла Майерса, Слендермена, Пилы и Крика. В руках они сжимают темные цилиндрические предметы, которые я слишком хорошо узнаю. Я вздыхаю, зная, что будет дальше.

— Я бы не стал этого делать, — говорю я Енину.

С этими словами я включаю лампу рядом с окном, освещая комнату, в которой я нахожусь. Я не вижу Енина в его машине, но я знаю, что свет привлечет его внимание к моему окну. Он увидит, что я стою.

Тремя быстрыми шагами я хватаюсь за спинку стула Адриана и подтаскиваю его к окну. Теперь перед стеклом вырисовывается силуэт сына Енина, в то время как я стою сбоку от оконной рамы, защищенный от любого выстрела.

— У меня твой сын, — говорю я ему. — И твоя дочь тоже. — Эта часть — ложь, но я сомневаюсь, что Енин это знает. Куда бы Елена ни отправилась, это не возвращение к ее отцу. — Пожертвуешь ли ты ими обоими, чтобы отомстить?

— Мне всего шестьдесят, — говорит Енин с леденящим спокойствием. — Я могу завести еще.

В ответ на его невидимый сигнал его люди бросаются к моему дому. Я не вижу среди них массивной фигуры Родиона, но он должен быть здесь, возможно, в бронированной машине Енина. Енин ни за что не пришел бы на последний танец без своего лучшего лейтенанта.

Я остаюсь возле окна, наблюдаю.

Как я и надеялся… как я и предполагал… Енин вышел из своего броневика. Он не может удержаться. Он должен наблюдать за кульминацией своих усилий. Не через стекло, в открытую. Без защиты.

Там по меньшей мере дюжина солдат, в масках и с оружием. Они ломают входную дверь и бросают внутрь гранаты. Я слышу оглушительный грохот, и весь дом сотрясается на своем древнем каркасе.

На мне кевларовый жилет, но он не поможет ни от гранат, ни от обрушения всего строения. Я сразу же начинаю бежать к задней части дома.

— ПОДОЖДИ! — Адриан кричит мне вслед.

Я даже не оглядываюсь на него. Когда взрывается следующая граната, я слышу, как позади меня опрокидывается стул Адриана.

Я бегу к задней лестнице. Вместо того чтобы спуститься вниз, я поднимаюсь вверх, до самой крыши. Последние несколько часов я провел в доме моей семьи, в убежище моей матери. Теперь я иду к отцу.

Я бегу по крыше, под беседкой, увешанной виноградом, который созрел так сильно, что уже почти превратился в вино на лозах. Я вижу любимое кресло моего отца, рядом с маленьким столиком, где мы всегда ставили его шахматную доску. Его поношенный шерстяной плед по-прежнему аккуратно сложен на подушке.

Из окон внизу уже поднимается дым. Дом скрипит и стонет, когда древнее дерево поддается огромному жару огня.

Я слышу, как со всех сторон подо мной раздается стрельба. Миколаш и его люди атакуют солдат Енина, приближаясь с двух сторон, им помогают Боско Бьянки, Антонио Марино, Стефано, Зио и Таппо.

Тем не менее, нас немного меньше, поэтому я должен спуститься. Эта битва должна быть быстрой и решительной, пока не приехали копы. На этот раз Енин от меня не ускользнет.

Достигнув угла террасы, я перебираюсь на ветви древнего дуба, растущего рядом с домом. Я живу здесь всю жизнь, знаю дюжину разных мест, куда можно незаметно спуститься.

Я жду на одной из нижних веток, глядя вниз, пока не увижу человека в маске Пеннивайза. Он держит свой АК на плече, целясь в одного из людей Мико. Я падаю на него сверху, слыша сквозь резиновую маску приглушенный крик боли, когда под ним ломается нога.

Я достаю свой Глок и дважды стреляю ему в грудь. Он перестает стонать.

Дом моей семьи разгорается, как костер. Горит все: фотографии моих прабабушек и прадедушек в пыльных рамах. Постеры на стенах моей спальни. Пианино моей матери.

Я бы никогда не допустил этого, если бы мой отец был жив, это бы его убило. Но, как и Енин, я готов потерять то, что люблю, чтобы отомстить. Я пожертвовал произведением, которое имело для меня большую ценность, чтобы выманить его из машины.

И теперь я вижу его: он стоит на противоположной стороне улицы, скрестив руки на широкой груди, длинные седые волосы распущены по плечам, изрезанное лицо освещено светом костра.

Вдалеке я слышу вой сирен. У меня есть несколько минут, чтобы убить его. Только минуты.