Лавка чудес - Амаду Жоржи. Страница 54

Защита была совершенно бездоказательна и беспомощна. Доктор Алвес ничего не отрицал, ничего не оспаривал, просил только снисхождения при определении меры наказания. «Он будто помощник прокурора», – подумал про себя судья, доктор Лобато, вынося приговор – тридцать лет тюрьмы: присяжные потребовали высшей меры наказания.

– Разве вы не намерены подавать апелляцию? – спросил судья защитника, возмущенный его безразличием. – Мне кажется, это ваша обязанность.

– Апелляцию? Да, разумеется. – Если бы не замечание судьи, адвокат об этом и не вспомнил бы. – Я обжалую приговор в Верховном суде.

И вот вторичное слушание дела, трижды откладывавшееся из-за отсутствия официального защитника, началось. За столом защиты – Дамиан де Соуза.

Прокурор был другой. Бакалавр Аугусто Лейвас, подобно доктору Алберто Алвесу на первом процессе, входя на трибуну обвинения, думал о женщине, но не как ревнивый муж-рогоносец, а как счастливый любовник. Марилия уступила наконец, и прокурор видел весь мир в розовом свете. Темная кожа Зе да Инасии не навела его на мысль о предрасположенности к преступлению, он не стал измерять череп обвиняемого по системе Ломброзо. Обязанность обвинителя он выполнил, но думал в это время совсем о другом – о прелестях Марилии: как хороша она в своем бесстыдстве, когда сидит обнаженная на кровати!

Судья, который совсем не был уверен в способностях назначенного на скорую руку официального защитника, облегченно вздохнул, услышав вялую обвинительную речь, и решил, что срок можно будет сократить до восемнадцати или даже двенадцати лет, а то, чего доброго, и до шести, какой бы слабой ни оказалась защита в лице юного Дамиана.

Однако случилось так, что дебют Дамиана де Соузы на трибуне защиты стал самой крупной сенсацией года, об этом событии еще долго толковали в юридических кругах, на следующий день о нем сообщили газеты. В дальнейшем газетные заметки неизбежно сопровождали выступления Дамиана де Соузы до конца его жизни.

Мануэл де Прашедес шел мимо Дворца правосудия, увидел толпу, спросил, в чем дело, ему сказали, что выступает новый адвокат, совсем молоденький, а на трибуне стоит всех остальных! Мануэл зашел послушать. Речь Дамиана как раз близилась к своей кульминации. Добродушный гигант в конце концов не удержался, зааплодировал, крикнул «браво» и был выдворен из судилища.

Впрочем, судье не раз пришлось браться за колокольчик, требовать тишины, угрожать, что прикажет очистить зал, но он и сам улыбался. Давно не было такого шумного и бурного заседания.

Что можно сказать о речи Дамиана в защиту Зе да Инасии? В ней смешалось все: душещипательный роман, греческая трагедия, комикс и Библия; в нужном месте защитник упомянул и одно из постановлений «достопочтенного судьи, корифея права, доктора Сантоса Крууса». Содержание речи сводилось к тому, что добрейший Зе да Инасия совершил вынужденное преступление, спасая честь семьи и свою собственную жизнь от посягательств вероломного злодея, Афонсо Матюгальщика. Перед вами на скамье подсудимых – жертва несчастного стечения обстоятельств, любящий супруг, человек труда в подлинном смысле этого слова, несший под палящим солнцем тяжкий крест в виде чемодана, дабы в поте лица своего – и не только лица, господа советники, но всего тела, ибо чемодан турка весит полтонны, – снискать пропитание обожаемой супруге. В один прекрасный день этот честный и благородный гражданин открыл врата своего сердца и своего дома ядовитой змее, Афонсо Матюгальщику, прозвище которого говорит само за себя, господа присяжные заседатели: у кого скверна на языке, у того она и в душе. Хищная гиена, отъявленный пьяница, этот развратник и насильник задумал украсть у Зе да Инасии любовь жены, запятнав позором его домашний очаг. Чем не греческая трагедия, господа, вы только вообразите себе: возвратившись домой после дня тяжкого труда – он трудился даже в воскресенье, – Зе да Инасия видит сцену, достойную пера Данте: несчастная Касула отбивается от злодея, который, схватив кухонный нож, пытается силой овладеть ею, поскольку эта достойная женщина с гневом отвергла его гнусные притязания. Зе да Инасия бросается на помощь жене. Завязывается борьба, и Зе да Инасия, защищая честь семьи и собственную жизнь, убивает ядовитую змею.

Дамиан разводит руками и вопрошает:

– Господа члены Кассационного совета, вы сами мужья и отцы, люди чести, ответьте мне: кто из вас остался бы безучастным, если бы, придя домой, увидел, что жена бьется в руках злодея? Кто? Я уверен – никто!

Тут он указал на Касулу, сидевшую в зале:

– Вот она, господа присяжные заседатели, главная жертва! У несчастной чувствительная душа, и, перед тем как идти на суд, она выпила рюмку-другую кашасы, дабы найти в себе силы выслушать оскорбительные обвинения в адрес своего мужа, ведь первый процесс был для нее сплошным кошмаром. Вот она, господа присяжные заседатели, несчастная и святая супруга, утопающая в слезах, она взывает к вашей справедливости. А я прошу свободы моему подзащитному, свободы!

Вот тут Мануэл де Прашедес и крикнул «браво». Ущемленное самолюбие и боязнь утратить едва завоеванную репутацию заставили прокурора потребовать у секретаря материалы дела и выступить в прениях сторон. Ссылаясь на статьи законов, на юридические труды и материалы следствия, он взялся за обвинение всерьез – не мог же он уступить этому юнцу, который не был даже студентом юридического факультета, посыльному стряпчих, мальчику на побегушках у секретарей, бог знает кому! Он попытался восстановить истину, опровергнув нелепую версию, но было слишком поздно. Все присяжные уже оказались во власти Дамиана, аптекарь Филомено Жакоб плакал навзрыд. В зале – море слез, как отметила на другой день газета «Гарде».

Кассационный совет единогласно постановил освободить обвиняемого. Судье Сантосу Крусу осталось лишь сформулировать решение суда и выпустить обвиняемого на волю. «Я и сам чуть не расплакался, со мной такого еще не бывало, – сказал достопочтенный судья обескураженному прокурору. – Я выправлю ему документ на звание адвоката без университетского образования, и у бедных всегда будет защитник».

Вот как Дамиан получил звание. Не было ни кольца, ни диплома, ни групповой фотографии, ни портрета, ни мантии, ни шапочки, ни куратора, ни сокурсников – один он, сам по себе. Когда заседание суда было закрыто, многострадальная Касула, которая, как бы там ни было, любила своего мужа и уже не чаяла увидеть его на свободе, подошла к безусому защитнику и поблагодарила:

– Храни вас господь, сеу майор!

Почему «майор»? То было ведомо ей одной, но только с тех пор и остался за ним этот титул – майор Дамиан де Соуза.

– Можно войти, крестный?

Услышав знакомый голос, Педро Аршанжо сунул типографские гранки под книги.

– Это ты, Тадеу? Входи.

За окном сыпал дождь, мелкий, бесконечный, нагоняющий тоску.

– Какими судьбами? Случилось что-нибудь?

Закончив образование, Тадеу сразу же поступил на строительство железной дороги Жагуакуара – Жекье младшим инженером. Скромный оклад, работа в трудных условиях. Юноша, однако, предпочел отправиться в глушь и заниматься делом, вместо того чтобы протирать штаны в Техническом управлении и дожидаться теплого местечка в муниципалитете столицы штата. Не для того он учился.

– Мне надо с вами поговорить, крестный.

С кровати доносилось ровное дыхание Розалии. Аршанжо встал со стула и пошел прикрыть пышную наготу молодой женщины. Она заснула с улыбкой на устах, согретая теплом нежных слов, таких желанных, таких нужных. Десять с лишним лет назад, когда ей едва минуло семнадцать, нахальный Роберто, сын полковника Лоурейро, взял ее за подбородок и сказал: «Красавица, ты уже годишься в постель». После сына был отец. Полковник купил ей платье и дал немного денег. Она поселилась в Алагоиньясе, в пансионе, и пошла по рукам. В Баию приехала с каким-то коммивояжером, Педро Аршанжо встретил ее на Террейро Иисуса, где она покупала апельсины. Только сойдясь с ним, Розалия поняла, что она человек, а не вещь, не подстилка.