Лавка чудес - Амаду Жоржи. Страница 56

– Вы совсем еще девочка.

– Мама каждый день предлагает мне женихов, говорит, пора замуж. – Девушка – страстный порыв, неудержимое пламя, смех ее звенит, как ручей в горах, светлый и чистый. – Когда я представлю ей моего жениха, она упадет в обморок, самый глубокий в ее жизни. – Еще шире раскрыв свои большие глаза, девушка смотрит в глаза Педро. – Не думайте, что я не понимаю, как трудно нам будет. Кому это знать, как не мне, это моя семья, но все равно вы не бойтесь.

– Я никогда таких вещей не боялся.

– Я хотела сказать: за меня не бойтесь.

Аршанжо в свою очередь пристально смотрит ей в глаза:

– Ни за вас, ни за него, ни за обоих вместе. – Тут лицо его расплывается в улыбке. – Не буду бояться, мое золотко.

– Завтра я уезжаю в поместье, можно повидать вас, когда вернусь?

– Когда захотите. Стоит только сказать Забеле…

– Вы и про это знаете? Я слышала, что вы чародей, колдун, это правда? Тадеу столько говорил о вас, рассказывал прямо чудеса. Прощайте, не сердитесь на меня.

Она потянулась к нему и поцеловала в щеку, на горизонте золотом и бронзой отливала полоска заката. «Тебя ожидает настоящий ад, моя девочка, готовься. Ты вся – сгусток чувств, пылающий костер».

9

Проходя по Ларго-да-Се мимо витрин испанского книжного магазина, что принадлежит дону Леону Эстебану, и книжного магазина «Данте Алигьери, как пышно именует свою лавку Джузеппе Бонфанти, Педро Аршанжо косится краешком глаза на переплеты «Африканские влияния на народные обычаи Баии», выставленные доном Леоном среди бразильских и иностранных новинок. Без малого двести страниц, название – красивыми синими буквами посередине обложки, а выше – имя автора курсивом, имитирующим факсимиле, местре Лидио называет этот шрифт курсивом-экстра. Возникшее было тщеславное чувство перебивается потоком нахлынувших воспоминаний, и местре Аршанжо в задумчивости продолжает путь: книга эта стоила ему десяти лет труда и ученья; чтобы написать ее, он должен был стать другим человеком, и теперь уже не тот, что прежде.

Дон Леон позволил себе роскошь выбросить деньги на ветер и купить по себестоимости пять экземпляров книги, два из них выставил в витрине – «Para ellos lo mas importante es ver el libro en la vidrieria» [82], – один экземпляр послал в Испанию другу, изучавшему антропологию. Так просто, для коллекции, а не ради ее научной ценности, откуда ей взяться, если книгу написал педель, зараженный вирусом научных изысканий. Этот вид помешательства гораздо более распространен, чем кажется на первый взгляд, в городе Баия полным-полно поэтов и философов, у дона Леона богатый опыт общения с такого рода авторами. Они каждый день приходят к нему в магазин, бледные, воинственные, небритые, а под мышкой у них рукописи: сонеты и поэмы, рассказы и романы, философские трактаты о существовании бога и предназначении человека на земле.

Изредка случается, что тот или другой из этих гениев раздобудет денег и изыщет способ издать свое «бессмертное творение» и тогда уж тотчас приносит его дону Леону для продажи. Из жертв бациллы литераторства и вируса наукомании дон Леон предпочитал поэтов, они обычно тихи и мечтательны, а вот философы – те легко возбуждаются, жаждут спасти мир и человечество своими оригинальными неопровержимыми теориями. Аршанжо потерял разум в постоянном общении с учеными мужами и помешался на антропологии и этнологии, но что-то в нем есть и от поэта, к тому же он – один из наиболее симпатичных представителей этой диковинной породы, бедняга достоин лучшей участи.

Дон Леон, будучи человеком знающим, начитанным, деликатным и любезным в обращении, нередко рекомендовал нужные книги литераторам и студентам. Его стараниями в моду вошли такие авторы, как Бласко Ибаньес, Варгас Вила, аргентинец Инхеньерос, уругваец Хосе Энрике Родо. Инхеньерос и Родо – для профессоров, Варгас Вила – для студентов, среди которых он был особенно популярен, Бласко Ибаньес – для самых благородных семей. Клиентура у дона Леона была разнообразна, отсюда и эклектичность его вкуса.

Судьи, высшие чиновники, профессора различных факультетов, видные журналисты – все сливки местной интеллигенции приходили к нему за книгами и за справками: дон Леон получал каталоги из Аргентины, Соединенных Штатов, из всех европейских стран. Выступал он и посредником в приобретении книг, которых не было в Бразилии, принимал на них заказы. Педро Аршанжо тоже пользовался его услугами, чтобы получить книги из Франции, Англии, Италии, Аргентины. Не раз случалось, что заказанная книга прибывала в момент столь частых для мулата денежных затруднений, и испанец всегда отдавал ее, не торопя с оплатой: «Quede con los libres, pague cuando le sea mas comodo» [83]!. – «Не беспокойтесь, дон Леон, до субботы заплачу». Дон Леон уважал мулата за аккуратность в платежах, опрятность в одежде, чистоплотность, вежливость в обращении – все это выгодно отличало его от большинства доморощенных философов, этих неотесанных мыслителей, шумных, плохо одетых, грязных и назойливых.

«Говорит не повышая голоса и выглядит прилично, а ведь тоже наукоман, тратит деньги, да еще какие, на зарубежные издания, которые неизвестны даже профессорам медицинского факультета», – подумал дон Леон, когда Педро Аршанжо принес ему свою книгу. «Muy bien, mis felicitaciones» [84]. В порыве великодушия купил пять экземпляров, два выставил на витрину, но листать злосчастную книжицу не стал, ибо не располагал ни досугом, ни настроением, чтобы читать смеха ради подобные компедиумы бредовых идей.

В противоположность порядку, царившему в испанском магазине – книги расставлены на полках сообразно с предметом и языком, авторы – по алфавиту, в глубине зала плетеные кресла для именитых покупателей, продавец – в крахмальном воротничке и при галстуке, – в лавке Бонфанти полный кавардак: груды книг на полу, прилавок завален, помещение слишком мало для шумных студентов, живописной литературной богемы, стариков – любителей фривольной литературы. Два нахальных, голодных на вид мулата, отпуская товар, позволяют себе разные шуточки. За кассой – Бонфанти, одетый в заношенный до лоска синий кашемировый костюм, он продает и покупает, голос у него пронзительный:

– Десять тостанов, если вас устроит.

– Но, сеу Бонфанти, я у вас же купил эту «Геометрию» в прошлый понедельник и заплатил за нее пять мильрейсов [85], – напоминал студент книготорговцу.

– Вы покупали новую книгу, а продаете подержанную.

– Подержанную? Я ее даже не открыл ни разу, какую взял, такую и принес. Дайте хоть два мильрейса.

– Книга, покинувшая прилавок, – это уже подержанная книга. Десять тостанов, и ни винтема [86] больше.

У Аршанжо Бонфанти не приобрел за наличные ни одного экземпляра, так далеко его дружелюбие к автору не простиралось. Он взял на комиссию двадцать книг, и пять из них разложил среди новых поступлений в маленькой витрине. Большую он приберегал для старых книг, основного предмета своей торговли. С Аршанжо их сблизила кулинария, они обменивались рецептами блюд на воскресных обедах в «Лавке чудес» или дома, у итальянца в Итапажипе, где за столом царила толстая и словоохотливая дона Асунта, мастерица готовить макароны. Как только речь заходила о еде, Бонфанти преображался, становился любезным и щедрым хлебосолом. Еда была его слабостью.

Тщеславное любование своей новой книгой в витринах длилось недолго, Педро Аршанжо отвлекла от этого занятия праздничная суета по поводу его пятидесятилетнего юбилея: нескончаемые каруру («Дона Фернанда и сеу Манэ Лима приглашают Вас в воскресенье на каруру в честь сеу Аршанжо»), круговые самбы под стук барабанов, встречи, вечера, пирушки и попойки, – все хотели его чествовать. Местре Аршанжо утопал в море кашасы среди всеобщего ликования и пляшущих женщин. Казалось, он хотел разом наверстать время, потраченное на ученье, на писание книги. Ощутив прилив энергии, он жадно, с азартом окунулся в веселье, принимал все приглашения, появлялся там, куда не заглядывал с молодых лет, открывал заново знакомые места, шагал по проторенным когда-то тропкам. Он снова стал свободным и праздным, заразительно хохотал, не отказывался пропустить стаканчик, танцевал в кругу женщин и при этом наблюдал и делал заметки карандашом в маленькой черной книжечке. Старался впитать в себя все, что его окружало, поспешно, жадно.

вернуться

82

Для них главное – увидеть книгу за стеклом (исп.).

вернуться

83

Забирайте книги, заплатите, когда сможете (исп.).

вернуться

84

Прекрасно, примите мои поздравления (исп.).

вернуться

85

Мильрейс – старая португальская и бразильская монета, равная тысяче рейсов.

вернуться

86

Винтем – старая португальская и бразильская медная монета.