Пятнадцать псов - Андре Алексис. Страница 14

Но сначала – изгнание. Бенджи всегда был превосходным охотником. Он мог унюхать крыс, умел их убивать и время от времени с удовольствием их ел. Впрочем, его излюбленным лакомством они не были, поэтому он не трогал их, если не вынуждал голод. Дуги же был охотником-профессионалом и любил убивать крыс и мышей развлечения ради. Таков был Дуги, и Бенджи не придавал этому никакого значения. То есть, не придавал до тех пор, пока Дуги не загнал в угол и не убил одну из кошек старухи.

Это произошло в тот момент, когда Бенджи особенно остро ощущал свою двойственность. Они лежали вместе, он и Дуги, на кухне, когда одна из кошек вошла и направилась к своей миске с водой. Безо всякого предупреждения Дуги бросился на нее (какой он был быстрый и красивый!). Кошка, чьи рефлексы были почти столь же впечатляющими, как и у Дуги, попытался отпрыгнуть, спасая свою шкуру. Но увы – она застряла в узком пространстве между шкафом и стеной. Она попытался выпрыгнуть вновь, но у нее не было шансов. Предвосхищая ее отчаянные движения, ловко уворачиваясь от ее когтей, Дуги кинулся в эту щель, вгрызся кошке в шею и затряс ее как плюшевую игрушку, пока та не перестала извиваться и безвольно не повисла у него в пасти. Какое удовольствие, должно быть, испытал Дуги, подумал Бенджи (он судил об удовольствии Дуги по тому наслаждению, которое доставило это зрелище ему самому). Один только звук уже возбуждал: визги, эти последние мольбами кошки, попытки сопротивления в пасти шнауцера, когда тот уже ударил животное об стену и еще сильнее впился в него зубами, почти разрывая его надвое, тряся его труп. Бенджи почувствовал глубокое удовлетворение в связи с кончиной пушистой твари. Дуги убил одну из самых надменных кошек, которая шипела и выгибала спину, когда кто-нибудь из псов приближался к ее драгоценностям: розовому шерстяному клубку и плетеной корзине с розовым одеялом. Псы часто развлекали друг друга разговорами о том, как однажды загрызут ее до смерти. Этот день настал, и это было прекрасно.

Если бы животное убил Бенджи, он бы оставил его тело на кухне и удалился в другую часть дома. Он бы не прятался, но ему бы не хотелось, чтобы смерть этого создания связали с ним. Дуги, однако, понес труп наверх, в спальню старухи, пересчитав кошачьей мордой столбики перил на лестнице. Бенджи за ним не пошел. Он притаился в гостиной и стал прислушиваться. Ему не пришлось ни долго ждать, ни сильно напрягать слух – стук когтей Дуги по паркету, на мгновение наступила тишина, а затем старуха начала вопить. Прошло еще мгновение, и под аккомпанемент рыдающей старухи, явно расстроенной из-за кошки, на лестнице появился Дуги и начал неторопливо, задумчиво спускаться.

– Что произошло? – спросил Бенджи.

– Не знаю, – отозвался шнауцер. – Я положил это существо рядом с ней, и она начала шуметь.

– Она была недовольна?

– Нет, она выглядела скорее напуганной.

– Может, она подумала, что ты можешь проделать с ней то же самое?

– Я так и подумал, – ответил Дуги. – Так что я оставил существо ей.

– Это мудро, – согласился бигль.

Какое-то время они сидели в гостиной вдвоем, прислушиваясь, ожидая, когда женщина их позовет.

(Здесь Мэжнун прервал рассказ Бенджи:

– Бородатый пес поступил нехорошо, – сказал он. – Люди защищают этих существ. Они называют их «кошками».

Шипящие не вполне удавались Мэжнуну, поэтому его «кошки» прозвучали так, как будто он поперхнулся.

– Подходящее слово для них, – сказал Бенджи.)

Но женщина их не позвала. Она спустилась по лестнице с мертвой кошкой на руках, прижимая ее к себе, словно ребенка.

– Что вы наделали? – обратилась она к псам. – Что же вы наделали?

Бенджи, против своей воли, нашел это зрелище захватывающим – настолько странным, неуместным, нелепым оно выглядело. И впервые в жизни чувство внутри него было настолько сильным, что заставило его издать низкие звуки чистой радости. Иными словами, он рассмеялся. Дуги тоже засмеялся, они оба беспомощно выпускали эмоции, скопившиеся внутри, будто какой-то контейнер внутри них сломался, и его содержимое прорвалось наружу. Бенджи и раньше сбрасывал напряжение, но в совсем иных обстоятельствах и совсем другими способами. Например, щенком он радостно лаял, когда катался по зеленой и влажной траве на лужайке перед домом своего хозяина. Нынешний смех, однако, был странным. Он был вызван не чувственными ощущениями, но чем-то почти столь же могущественным – интеллектом.

Непривычный для самих псов, вид (или точнее, звук) их смеха явно напугал женщину. Она остановилась у входа в гостиную, слушая их с мертвой кошкой на руках. Вид старухи, прижимающей к себе труп словно драгоценность, еще больше позабавил Бенджи и Дуги. Они не могли перестать смеяться, их низкое рычание походило на странный припадок. Прижав дохлую кошку к груди, женщина опустилась на колени, склонила голову и сложила руки, словно умоляя кого-то. Она не разговаривала с псами, но явно к кому-то обращалась.

Старуха долго и горячо к кому-то взывала, а потом поднялась, открыла дверь и вышла на улицу.

Если бы это зависело от Бенджи, они бы остались. Он чувствовал ужас, объявший женщину, и был уверен, что они смогут обернуть его себе на пользу. (Правда, пса обеспокоил тот факт, что она говорила с кем-то невидимым.) Но Дуги, пораженный реакцией женщины так же, как и Бенджи, хотел только выбраться из дома. Он выскочил за дверь не оглядываясь. Бенджи последовал за ним.

С того самого момента, как они выбежали из дома старухи, Бенджи предчувствовал опасность. Они были недалеко от логова стаи, и он знал дорогу не хуже Дуги, но держался немного позади. Приближаясь к роще, шнауцер заспешил еще сильнее, радостный от того, что возвращается в место, бывшее им домом. Наступила тишина, а через несколько мгновений раздались рычание и лай, Бенджи увидел Дуги. Его преследовали Аттикус и братья. Эта троица рычала иначе – не как бродячие собаки, не как домашние питомцы, не как псы. Бенджи охватила паника, ведь Дуги бежал прямо на него, свои последние слова он произнес на своем первом языке. В последние мгновения жизни Дуги, вне всякого сомнения, говорил на универсальном собачьем языке.

– Я подчиняюсь, – взвизгивал он. – Подчиняюсь! Подчиняюсь! – как будто с ним расправлялись какие-то неизвестные собаки, которые почему-то никак не могли его понять.

Воскресив обстоятельства гибели своего друга, Бенджи замолчал. Переполненный эмоциями, он лег и уронил морду на малиновый кусок ковра.

Они с Мэжнуном долго молчали. Нира, уловив паузу в их разговоре, вошла и спросила Мэжнуна, не хотят ли они воды или чего-нибудь поесть. При виде Ниры Бенджи вскочил и начал ходить перед ней взад и вперед, задирая морду вверх и лая, пока Мэжнун не приказал ему замолчать.

Отвечая на вопрос Ниры, пес покачал головой. И, выключив в комнате свет, Нира удалилась, оставляя псов наедине.

– Я поражен, – сказал Бенджи, – что этот человек с тобой так хорошо обращается. Ты ничего для этого не делаешь. Ты хотя бы изредка ходишь на задних лапах? Должно же быть хоть что-то.

– Ничего из этого я не делаю, – ответил Мэжнун.

– Это не похоже на обычного хозяина, – заметил бигль. – Хозяин, который ничего не хочет, – это не хозяин. А если это не хозяин, то тебя ждет боль. Рано или поздно ты будешь страдать. Всегда лучше знать, с кем имеешь дело, не находишь?

– Я понимаю ход твоих мыслей, – кивнул Мэжнун, – но этот человек мне не хозяин. Я не знаю, кто мне Нира, но я не боюсь.

– «Нира»? – переспросил Бенджи. – Ты можешь называть ее по имени? Это очень странно.

– Расскажи мне о том, что произошло после смерти того пса, – попросил Мэжнун. – Зачем они убили его, если он подчинился?

– Я думаю, – сказал Бенджи, – что они ничего не могли с собой поделать.

Бенджи смотрел, как три пса вгрызаются Дуги в живот, шею, лапы. Дуги сопротивлялся до конца, пытаясь вырваться. Но на стороне псов было численное преимущество и ярость. Дуги отбивался настолько храбро, насколько мог, но эта храбрость, думал Бенджи, не послужила никакой цели – только продлила его страдания. Пока Аттикус, Фрик и Фрак расправлялись со шнауцером, Бенджи попятился назад, поджав хвост. Он хотел было скрыться, но, едва развернулся, чтобы бежать, из укрытия на него бросилась Рози. Застигнув его врасплох, она вцепилась ему в загривок прежде, чем он успел что-то придумать. Он помочился в знак подчинения и обмяк как щенок, но она крепко держала его и рычала, заставляя смотреть, как умирает Дуги.