По ту сторону тьмы (СИ) - Полански Марика. Страница 22

Лада вздрогнула и замерла. Широко раскрытые глаза не моргая смотрели куда-то в пустоту перед собой. Тёплый запах стал гуще, он обволакивал и дурманил сознание.

Риваан притянул к себе двоедушницу и бережно обнял. Безотчётно, просто потому, что так ему казалось правильным. Её голова послушно легла на широкую грудь, и, зарывшись носом в пушистые волосы, ведьмолов втянул сладковато-древесный аромат и с наслаждением прикрыл глаза.

— Ты очаровательно пахнешь, — тихо сказал он. — Чем-то сладким…

Лада не сопротивлялась, не пыталась вырваться. Такая мягкая и податливая, — бери и делай что хочешь. Риваан легонько погладил её по щеке.

— Я не вернусь, — глухо произнесла ведьма. — Не знаю, как ты сюда попал, но я не вернусь… Мне здесь хорошо. Мне спокойно.

— А там тебя Мира ждёт. Она переживает за тебя.

Лада промолчала.

— Холодно. Здесь всегда холодно?

— Я не знаю. Я не чувствую, — она внезапно вскинула руку в сторону дома, темнеющего между толстыми стволами дуба. — Ты хотел знать, что со мной произошло. Тот человек приходился другом моему отцу. Мне тогда было десять. Или одиннадцать. Я плохо помню, что и как случилось… Никто не знал об этом. А если бы я рассказала, не поверили бы. мало ли что ребёнок сочиняет? Тем более, ребёнок с особенностями… Можешь заглянуть в окно. Тебя всё равно не заметят…

В груди ведьмолова стянулся неприятный толстый жгут. Словно его заставляют делать что-то отвратительное. На душе стало мерзко, будто это он, прикрываясь благочестием и добрым именем, дал волю животной одержимости.

— Ты, правда, хочешь остаться? Неужели тебе хочется оставаться с тем, что тебя когда-то сломало?

Лада неопределённо пожала плечами.

— Здесь меня хотя бы не пытаются убить за то, что я не такая, как остальные.

— Это Межмирье, Лада. Ты будешь проживать раз за разом тот страшный день, не в силах что-либо изменить. Неужели это намного лучше, чем бороться за свою жизнь?!

Голос прозвучал резче, чем он хотел. Бессильная злость охватила Риваана. Хотелось взять и как следует встряхнуть ведьму, чтобы та пришла в себя.

Плечи Лады вздрогнули, и женщина, закрыв лицо руками, расплакалась. Риваан тяжело вздохнул и покрепче прижал её к себе. Он мог спокойно перерезать горло ведьмаку и равнодушно взирать на казнь сотен, как тогда в Вальдане. Но женские слёзы выбили у него почву из-под ног.

— Я знаю боль, — прошептал он в растрёпанные рыжие волосы. — Сначала кажется, что её можно не замечать. Затем — что можно вынести. Однако потом понимаешь, что с ней невыносимо жить. Тогда начинаешь искать причины, чтобы преодолеть боль… Пожалуйста, Лада, просто поверь мне. Тебе больше не придётся жить в страхе. Я не сделаю тебе ничего плохого. И другим не позволю. А если захочешь, помогу тебе с деньгами. Ты сможешь уехать из столицы куда душа пожелает. Я помогу тебе… — ведьмолов выдавил улыбку, радуясь, что Лада не видит, насколько вымученной она получилась.

Она помолчала несколько минут и наконец тихо произнесла:

— Хорошо. Только не пугай меня больше. Я этого не выдержу.

— Не буду, — ответил Риваан, чувствуя, как в груди разливается блаженное тепло.

Глава 10. Возвращение

Только в детских сказках пишут о том, как герои возвращаются с того света и при этом у них ничего не болит. У меня же ломило всё тело. Начиная от моей взлохмаченной головы, которая буквально разрывалась на куски, заканчивая пальцами на ногах. Помнится, в академии подруги ухитрились протащить несколько бутылок южного розового шампанского. А между тем южное розовое славится не только восхитительным виноградным вкусом с нотками мяты, но и дичайшим похмельем. На следующий день посиделок половина благородных девиц завидовала мёртвым. Другая половина сочувственно качала головой и неодобрительно цокала языком, скрывая злорадство.

Но утро после весёлых девичьих посиделок мне показалось благодатью по сравнению с первыми мгновениями пробуждения. Опухшие веки не хотели подниматься. Сквозь них пробивалось красное марево, настолько яркое, что желудок неприятно свернуло в тугой узел. Острая боль резкими толчками пульсировала где-то в макушке, отдавая в виски. К горлу подкатила противная тошнота. Спина затекла и ныла от давящей ломоты в мышцах. Хотелось свернуться калачиком, натянуть одеяло на голову и тихонько выть.

Однако стоило чуть пошевелиться, как от поясницы к ногам побежали огненные ручьи. На висках проступили холодные капли пота. Я безотчётно открыла рот, выхватывая резкими вдохами ледяной воздух.

Перед распахнувшимися глазами плавала комната в красноватом мареве. Всё виделось размыто, как будто какой-то недалёкий художник выплеснул краски. Очертания предметов казались знакомыми, и в то же время я не могла их узнать.

В нос ударила смесь трав и чего-то тошнотворного.

— Выпейте, барышня, — мягко произнёс чей-то бархатистый голос. — Пейте, вам станет легче.

При других обстоятельствах резкий запах отвратил бы. Но сейчас я была готова выпить что угодно. Даже отраву. Лишь бы отпустила мучительная боль.

Отвар оказался горьким и не менее мерзким, чем моё состояние. Но весьма действенным. Я снова закрыла глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Постепенно обжигающие путы ослабили хватку, дыхание выровнялось, а голову перестали сжимать острые тиски. Сознание прояснилось и тотчас услужливо подкинуло последнее воспоминание, что ввинтилось в него: рубиновые витражные осколки, осыпающиеся на головы людей, мечущихся в панике.

Я опасливо приоткрыла один глаз. Боялась, что неловкое движение, — и моя бедная голова треснет от боли, как перезревшая тыква. Однако ничего не последовало, и я, осмелев, открыла глаза полностью.

Знакомая комната в бело-золотых тонах с мраморным камином, безделушками на полке и широкой кроватью с резными столбиками. Ветерок тихонько колыхал прозрачный тюль, а сквозь приоткрытые окна доносились мелодичные птичьи трели.

В груди царапнуло чувство: я умерла. Преставилась, и мне теперь чудится комната Наагшура. Как гласят предания, человеку после смерти видится то, что оставило сильный отпечаток в душе́. Никогда бы не подумала, что это может быть гостевая спальня ведьмолова. Почему не вокзал, например? Не бордель мадам Дюпре? Не труп несчастной девушки?

Слишком много вопросов. В голове закипает суп спутанных мыслей, а я чувствовала себя, словно морковка, плавающая на поверхности этой бурлящей жиже.

Рядом со мной сидел невысокий, полный человек с толстыми очками. «Надо же, какой непривлекательный!» — заворчала Мира. Она придирчиво рассмотрела его и уже сделала свои выводы. — «А говорят, что не бывает некрасивых людей…»«Я безумно счастлива слышать тебя!» — мысленно обрадовалась я Душе. — «Ну здравствуй, заноза!» Мира фыркнула, и в груди ласково разлилось тепло.

Мужчина рассеянно поправил очки, и на некрасивом лице вспыхнул румянец.

— Позвольте представиться — профессор Алоиз Шкурник. Меня пригласил господин Наагшур. А вас зовут Лада, верно?

— Ладамира, — прохрипела я и закашлялась. Мой голос звучал так, будто принадлежать пропойце с Малой Садовой или бандиту с Южного переулка. Но никак не хрупкой барышне. Мне подумалось, что таким голосом сейчас только мышей разгонять по углам.

— Очень приятно, — пробормотал профессор, мягко ухватил меня за запястье и уставился в циферблат позолоченных карманных часов. Тонкие губы безмолвно шевелились, отсчитывая удары сердца. Потом он улыбнулся, так светло и тепло, что вся непривлекательность куда-то исчезла. — Уж простите, но мне придётся вас полностью осмотреть.

Я тяжело вздохнула. Не люблю лекарей. В обычной жизни вообще старалась обходить их десятой доро́гой. Грубые, а порой на редкость хамоватые люди, переполненные цинизмом и желчью, нежели сочувствием к пациентам. Но профессор являлся противоположностью тех лекарей, которых я знала. Тактичный и воспитанный человек, этот Шкурник. Хотя… Мне не раз и не два приходилось ошибаться в людях, желая увидеть в них лучшие стороны.