По ту сторону тьмы (СИ) - Полански Марика. Страница 26
В его голосе послышалась академическая рассеянность. Как у профессора Разини, когда тот посреди лекции вдруг обнаружил какую-то мелочь, которая заставила его по-новому взглянуть на теорию эволюционной относительности видов.
Я кивнула и устроилась в кресле напротив него.
— Да пожалуй, не откажусь.
Закуток наполнился ароматом мелиссы и шафрана. Библиотекарь тихонько бряцал чашками, и вскоре на столе появились знакомая пиала с вареньем и тарелочка с миндальным печеньем. Стало уютно, словно я вернулась домой.
— Так, значит, ваш дар — врачевать чужие души?
Дядя Слав смотрел на меня, как на чудо света. Щёки зарделись от смущения. Я невольно стиснулась в руках чашку, будто она могла меня защитить от всколыхнувшихся чувств.
— Да, вроде того. Только не мой, а Миры.
— Вы сокровище, Ладамира. Я говорю «вы», потому что вы друг от друга неотделимы, а, значит, и дар один на двоих… Вы бы могли помогать другим…
Я грустно улыбнулась.
— Боюсь, мой дар никому не пригодится, дядь Слав. Вряд ли кто-то обратиться за помощью к ведьме. Многие будут бояться. Сами понимаете, предрассудки сильны. Ведьма дала, ведьма забрала. Если я кому-то помогу, потом, случись с человеком беда, он будет кивать в мою сторону. Мол, посмотрите, это её вина́. Хорошее забывается быстро, а вот гадости… — я развела руками. — Впрочем, о чём это я?
«Фолианты. Нам нужны фолианты, и газеты», — оживилась Мира. Успокоив старика, она переполнилась гордостью за своё дело, и теперь с чувством выполненного долга принялась постукивать о рёбра. — «А ещё «Малефикус» и история ведьмовства… В общем, все те книги, где прямо или косвенно упоминается Наагшур».
Повышенное внимание Души к ведьмолову вызвало у меня удивление.
«Мира, мы же уже узнали, кто такой Наагшур», — издалека зашла я, чувствуя, что Душа что-то утаивает от меня. — «Что ты ещё хочешь узнать?»
«Есть кое-что…»
«Мира…»
«Ну что «Мира»? Что «Мира»? Делай, как я говорю, потом всё объясню».
Взвинченный тон озадачил меня, однако спорить я не стала. Придёт время, сама всё выложит и расскажет.
Через четверть часа тяжёлые фолианты и газетные вырезки глухо шлёпнулись на стол, подняв мириады невидимых пылинок. Те закружились крошечными мотыльками в солнечном луче, пробивающимся сквозь тёмные шторы. Приторный запах старой бумаги смешался с ароматом травяного чая.
Я сидела в закутке библиотекаря и перелистывала потемневшие страницы в поисках чего-то, о чём умалчивала Мира. Душа не спешила делиться со мной мыслями. Меж тем меня раздирало от любопытства.
«Так что же мы всё-таки ищем, Мира?» — наконец не выдержала я. В конце концов, у нас одно тело на двоих, и хотелось чуть больше ясности в том, что я делала.
«Мы ищем любое упоминание о реках. Точнее все события, которые связаны с реками и Ривааном».
«Та-а-ак… Внеси ясность, что мы делаем и зачем?»
Мира тяжело вздохнула и неуверенно заёрзала. Скрывает, но хочет рассказать.
Я ждала ответа, и Душа сдалась.
«Пока ты была в Межмирье, я немного…пообщалась с ведьмоловом. Он обещал нас защитить, если я помогу ему решить одну загадку».
Пустой взгляд упёрся в полированный до зеркального блеска книжный шкаф. Звенящая тишина казалась неправдоподобной, будто вытолкали из библиотеки в безвоздушное пространство. Детальки стали складываться в единую картину.
Теперь понятно, почему Душа вела себя тихо, едва Риваану стоило появиться рядом, куда пропала привычная колкость, и почему она не отреагировала, когда услышала про фиктивный брак. Словно это какая-то обыденность… Или Мира ждала чего-то подобного.
С одной стороны, никто в здравом уме осмелиться тронуть жену Охотника из Вальданы. Ни Агосто, ни другие ведьмоловы, ни сам батюшка-володарь не осмелится лезть на рожон. Даже если жена оказалась ведьмой.
Но с другой — меня болезненно уколола мысль, что собственная Душа предала меня.
«Что он потребовал взамен?»
«Ничего особенного», — засуетилась Мира. Чувствовала вину за то, что сделала, и пыталась всё исправить. — «Он попросил помочь ему разгадать одно стихотворение:
Наслышан я, Охотник из Вальданы,
Что жизнь Твоя ценнее прочих всех.
В бою неравном заслужены Тобою раны,
И стоны ведьм, что сладостней утех.
Ты лицезришь восходы и паденья
И новых городов, возможно, и миров.
И Ты по краю отчаянья, забвенья,
Шагаешь твёрдо, как по кромке снов.
И жизнь Твоя, тем паче, слаще,
Что можешь отличить добро от зла.
Не доверяя продажной госпоже Удаче,
Ты рубишь зло, не тратясь на слова.
Скажи мне, о Великий Душегубец,
Что может объединить несчастных жертв?
Торговка, шлюха, дева, ведьма…
Чего-то не хватает? Вот те грех!
Найдёшь подсказку на береге речном.
Поторопись, и ждёт тебя успех.
А не успеешь… Ну пока что не о том.
И, помни, Бездна примет всех».
«Похоже, у господина Наагшура появился большой поклонник», — усмехнулась я. — «Думаешь, этот маньяк убивает девушек, что привлечь внимание Риваана?»
По спине пробежался неприятный холодок.
«Какой жуткий способ заявить о себе. На такое способен безумец».
«Согласна. Помнишь, очерки профессора Белиара Вигтонского о систематике душевных расстройств преступников? Он вывел схему двух типов личностей: охотник и жертва. Так вот, согласно его исследованиям серийные убийцы и маньяки обладают исключительным умом и расчётливостью, которые помогают найти жертву и скрываться от законников в течение долгих лет. Иногда всю жизнь. Но их интеллект и особая жестокость является одним из симптомов распада личности… Не понимаю, зачем привлекать к себе внимание Риваана?»
Мира не ответила. Под пальцами зашелестели страницы «Малефикуса». Я же сосредоточилась на коротких статьях энциклопедии. Из головы не выходило стихотворение.
Взгляд скользнул по гравюре, на которой был изображён бой между Северными кочевниками и сараанцами. В центре один из воеводичей протыкал копьём воина, одетого в металлические доспехи.
Сам воеводич подозрительно напоминал Наагшура.
Душа вдруг забилась за грудиной, словно её посетила догадка.
«А что, если наш маньяк считает Риваана одним из богов, которые упоминаются в «Сказании о Маре-Справедливице»?»
Я задумчиво почесала затылок и вцепилась пальцами и уголки фолианта, будто тот мог дать ответ на любой вопрос.
«Вполне возможно. Это объясняет наличие фразы «Бездна примет всех» в стихотворении. Лет сорок назад Эдирсон во время раскопок в Южных Пустошах обнаружил подобную надпись на воротах города мёртвых. Тогда это стало сенсацией. Находка сделала его знаменитым, а Эдирсон теперь печатается во всех учебниках. Он — тот, кому удалось обнаружить мифический город Скитальцев. Кажется, Арус-Шатеб, Город Слепой Луны. О нём есть строки в «Сказании о Маре-Справедливице». Однако как связь между Городом Слепой Луны и Охотником из Вальданы?»
— Арус-Шатеб основала моя мать.
— Я в случайности не верю, господин Наагшур. Но дважды в одном месте… Кажется, это называется дежавю, — заметила я и, недовольно хмыкнув, вернулась к раскрытому «Малефикусу».
Внезапное появление ведьмолова заставило поёжиться, будто он принёс собой ноябрьский холод. По спине мазнуло неприятное чувство, что Риваан следит за мной. Я отмахнулась: так и до паранойи недалеко. Пусть делает что хочет, только держится от меня подальше.
— В обморок вы не падаете. Так что будем считать это прогрессом. Я, знаете ли, испытываю неловкость при виде обморочных девиц, — парировал Риваан.
Он обошёл высокий стеллаж, набитый бесчисленными рукописями и книгами в потрёпанных обложках, и сел в кресло напротив меня. Оценивающе скользнул взглядом по полумрачному уголку и уставился на меня. От немигающих разноцветных глаз по затылку разлился липкий холод.
Желание ударить негодяя тростью по рыжей голове вспыхнуло и тотчас погасло. Это только в дамских романчиках главным героиням прощаются подобные фортели. В реальности от меня останется кучка пепла. Так подсказывал инстинкт самосохранения.