Я был аргонавтом (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 10

— Он меня слышит?

— Он все слышит. Можешь ему сказать, но ответа не жди. Ему самому сейчас говорить нельзя, — сказал целитель.

— Тогда и говорить не стану, — вздохнул я. — Какой смысл задавать вопросы, если не ждать ответы?

— А ты хотел бы узнать, отчего мой зять на тебя так въелся? — вмешался в разговор Автолик.

— Хочу, — кивнул я. — Хочу узнать, что за муха укусила твоего зятя? Понимаю, что я ему не понравился, но зачем же сразу драться?

— Вот и я не могу понять, — вздохнул Автолик. — В последнее время он и на меня волком смотрит, словно я сам не волк. Спрашиваю — не отвечает. Я Ясону пообещал, что как только дочь замуж выдам, то в плавание с ним пойду. Прибываю в Иолк, к «Арго», а зять уже здесь. Меня увидел, хотел ни с того, ни с сего драться лезть. Говорит, что я свою дочь, его жену, накануне свадьбы под Сизифа подложил.

— Сизиф ... — пробормотал вдруг Лаэрт. — Саймон — это не Саймон, а Сизиф.

Мы с Автоликом переглянулись. Я сделал скорбное лицо, а потом покрутил пальцем у виска. Точно, рехнулся.

— Я Сизифа уже лет десять не видел, — озабоченно сказал Автолик. Посмотрев на меня, хмыкнул, потом попросил: — Саймон, повернись-ка боком...Чуть-чуть.

Я повернулся в профиль, а сын Гермеса сказал:

— Слушай, если на тебя сбоку смотреть — вылитый Сизиф. Только, Сизифу уже лет семьдесят должно быть, старик уже. Лаэрт с ним когда-то в плавание был, запомнил.

— Может, твоему зятю Сизиф камень кинул, да по голове попал? — поинтересовался я.

— Какой камень? — не понял Автолик.

— Такой здоровенный, что он в подземном царстве катает. Закатит на гору, а камень сорвется, вниз полетит. Вот, камень из Аида выскочил, прямо Лаэрту по башке и попал, а теперь он на всех и бросается.

Про Сизифа я помнил только то, что он чем-то провинился перед богами и теперь таскает в гору огромный камень [4]. И выражение у нас есть «сизифов труд».

— Так что, помер Сизиф? — озабоченно поинтересовался Автолик. — А давно помер?

Как по мне, так Сизиф был мертвым всю мою жизнь, плюс еще не меньше трех тысяч лет. Ну, пусть будет три.

— Так уже года три, никак не меньше, — сообщил я.

— Целых три? — радостно переспросил Автолик. Бесцеремонно толкнув лежавшего зятя, спросил: —Слышишь, баран итакский, о чем человек говорит? Сизиф уже три года как умер, а сколько лет твоему Одиссею?

— П-полтора годика, — еле выговорил Лаэрт. Потом, полежав немного, вдруг подскочил: — А ты не врешь, что ты не Сизиф, а Сизиф уже три года, как умер?

— Ты к башке тряпочку-то приложи, — заботливо сказал Автолик, забирая упавшую тряпицу и смачивая ее водой.Приложив влажную и холодную повязку на лоб зятя, хмыкнул. — Я же тебе говорил, баранья башка, что сплетням не стоит верить. Кем бы я был, если бы собственную дочь под покойника подложил?

— Кем поклясться, что Сизиф давно мертв, и я не Сизиф? — деловито поинтересовался я.

— Герой клянись, покровительницей очага и нашего судна, и пусть она знак пошлет, что ты не врешь, — хрипло потребовал Лаэрт.

— Герой клянусь, что я не Сизиф, а Сизиф в Аиде, — послушно сказал я. — Про знак ничего не скажу, Гера богиня, она на мелочине разменивается.

— Ой, — по-детски вскрикнул Лаэрт, хватаясь за глаз.

Автолик, поднимая с земли маленький влажный камушек, изрек:

— А вот тебе и знамение. И скажи спасибо богине, что она тебя пожалела. Могла бы камень побольше выбрать.

Глава пятая. Самозванный пророк

Дров натащили много и костер по убитому Идмону горел всю ночь. А мы, аргонавты, пели в память товарища торжественные гимны, посвященные богам (слов я не знал, но старательно подпевал). Когда опустела половина бурдюков, начались смешки, кто-то сказал, что умерший любил повеселиться и нужно спеть не только грустную, но и веселую песню. Орфей, хотя был и не слишком пьян, ударил по струнам кифары и запел.

Песня, об Адонисе, убитом вепрем, вроде бы к месту, а Орфей, аккомпанируя себе на кифаре, помчался вокруг костра, а остальные герои, взявшись за руки, устремились следом, словно вокруг елочки.

Я слушал пение, внимал музыке и ошизевал. Мелодия показалась до боли знакомой. Так и хотелось подпеть: «Нам помнится, вороне, а может быть, собаке, а может быть, корове, однажды повезло», но удержался и офигевал молча. Разве в Древней Элладе могло так быть, чтобы исполняли песню на мотив «Пластилиновой вороны»? Да еще кто? Сам великий Орфей, которому положено играть чинно и петь велеречиво, в духе Хераскова или Державина.

Может, я в какую-то другую Элладу попал? Скажем, не в мифологическую, а в игровую? Популярны же нынче книги в серии ЛитРПГ, где живут в компьютерной вселенной. Вон, начитался писатель Куна или Фрейзера и создал свой мир из «Легенд и мифов Древней Греции», а я в него и попал.

Аргонавты пели и плясали на берегу, а поляна, возле родника, оставалась нетронутой. Вспомнив, что сегодня не спал всю ночь, а теперь еще приложился к неразбавленному «компотику», решил уйти. Да, лучше пойти спать, чтобы не слушать глупые песни и не расстраиваться. Ухватив чей-то плащ (верну завтра хозяину), устроился не у самого родника (от него веет сыростью и холодом), а чуть подальше. Подумав, притащил еще один плащ. Завернувшись, устроил себе теплое и уютное гнездышко, решил-таки отдаться Морфею (определенно крыша съезжает, иначе бы сказал проще), но почувствовал, что в мою норку кто-то забрался. Нет, определенно не «кто-то», а женщина. Теплая, нежная. Нет, не Аталанта, та покрупнее.

— Ага, попался, — проворковала наяда, прижимаясь ко мне. — Ты решил, что сможешь уйти без моей благодарности?

— Так ты же меня отблагодарила, — жалобно проблеял я. — И поцеловала, и знак этому дураку подала...

— Ну, тогда я еще разок поблагодарю, — нежно сказала девушка, обнимая меня.