Я был аргонавтом (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 9

Аталанта, стоящая на коленях перед телом погибшего, растерянно объясняла:

— Идмон был загонщиком, а мы с Идасом должны были пронзить кабана копьями. Я уже слышала, как вепрь ломает камыш, идет на меня, приготовилась воткнуть копье, как он развернулся и помчался на Идмона.

Геракл, подойдя к женщине, положил ей на плечо руку, потом погладил по обнаженной спине и по-отечески сказал:

— Ты ни в чем не виновата, моя девочка.

— Я знаю, что не виновата, но рядом с ним опять-таки была я, и я опять не смогла никого спасти.

К Аталанте, из глаз которой текли слезы, подошел и Ясон. Вдвоем с Гераклом они поставили воительницу на ноги.

— А что с вепрем? — спросил Ясон.

— Вепря я убил, — горделиво произнес охотник, бывший вместе с девушкой. Переведя взгляд на напарницу, потупился и уточнил. — Мы убили.

— Если вы сумели убить вепря, то негоже, чтобы его мясо пропало, доставшись на поживу волкам. Иначе получится, что Идмон погиб понапрасну, — строго сказал наш предводитель.

— Мы принесем, — тотчас вскочила Аталанта и, увлекая за собой спутника, умчалась с поляны.

О жарившихся ланях все как-то забыли, но о них напомнил запах паленого мяса, и Геракл побежал спасать то, что еще можно было спасти.

— Мы устроим костер для Идмона на берегу и принесем в жертву богам того вепря, который убил нашего друга, а потом проводим душу мертвеца вином и жареным мясом, — сказал Ясон. — А завтра мы смешаем пепел с соленой водой.

Тело Идмона понесли на берег, а аргонавты, разобрав топоры, пошли к деревьям. Испугавшись, что сейчас мы вырубил рощу, где журчит родник и живет маленькая наяда, я закричал:

— Давайте не станем рубить деревья на этой поляне. Зайдем подальше, там сухостой.

— Котломой, занимайся-ка ты лучше своим делом. А мужчины займутся своим, — насмешливо посоветовал мне Лаэрт, замахиваясь топором на растущую рядом с родником сосну.

— Да ты меня уже задрал, со своим котломоем, козлопас сраный, — вызверился я. — Если тебе не нравятся есть из чистой посуды, ешь из дерьма и трахай своих козлов.

— Что ты сказал? — повернулся ко мне Лаэрт.

— А то, что ты слышал. Что, уши дерьмом заложило?

У Лаэрта в руках был топор, я ухватил кем-то забытый охотничий дротик. Теперь между нами встали не только Ясон, но и Геракл, и другие аргонавты.

— Геракл, пусть ты меня потом и убьешь, но я все равно убью твоего друга, — прорычал Лаэрт. Царь Итаки рвался ко мне, но его безо всяких усилий удерживал крепкий светловолосый парень, напоминавший самого Геракла, только моложе и посветлее.

— Что вы не поделили с Лаэртом? — повернулся ко мне Ясон.

— Мне с ним делить нечего, — хмыкнул я. — Я этого человека сегодня увидел первый раз в жизни, а он сразу же принялся мне хамить.

— Саймон прав, — вступился за меня Асклепий. — Друг Геракла сегодня вымыл котел вместо Орфея, принес крапиву, чтобы заворачивать мясо, а Лаэрт кинулся его оскорблять.

Парень, держащий царя Итаки, поддакнул лекарю:

— Я тоже слышал, как Лаэрт оскорблял Саймона. Вначале спросил — не служил ли он у Геракла, а потом назвал его бывшим рабом.

Лаэрт, немного опомнившийся в крепких руках, начал оправдываться:

— Я не называл этого человека рабом. Я лишь спросил — не был ли он рабом раньше?

Парень, похожий на Геракла, усмехнулся, встряхнул Лаэрта, расцепил крепкие руки, отпуская царя Итаки на свободу и сказал:

— Ага, не называл, но ты имел это в виду. А когда Саймон тебе достойно ответил, ты кинулся на него в драку. Если бы меня кто-нибудь назвал рабом, то я не посмотрел бы на клятвы, а убил негодяя.

— А я скажу, что Саймон прав, говоря, что не стоит рубить деревья на этой поляне, — сказал один из аргонавтов, выделявшихся от остальных зрелым возрастом, а еще тем, что рядом с ним всегда стоял брат-близнец. Кстати, это не те близнецы, что с горбиком на спине, а другие. А, так это же Диоскуры — Кастор и Поллукс.

— Если срубить деревья, иссякнет родник, тогда после нас никто не сможет попить здесь воды, —сказал второй брат-близнец.

— Лаэрт, что на тебя нашло? — с беспокойством поинтересовался Асклепий. — У меня есть кое-какие снадобья.

Царь Итаки только дернул щекой и нервно прикусил себе нижнюю губу.

Ясон, выслушав все слова, принял решение:

— Мы не станем разбираться, кто прав, а кто нет. Оставим это на конец путешествия. А сейчас мы должны отдать дань памяти нашему погибшему другу. Но чтобы не было еще одной смерти, я требую, чтобы Саймон и Лаэрт пожали друг другу руки и поклялись, что впредь они не станут ни драться, ни пытаться убить друг друга.

Я лишь пожал плечами. Не слишком-то мне хотелось пожимать руку этому неврастенику, но я человек дисциплинированный. Раз капитан сказал, следует исполнять. И неважно, что я, в отличие от прочих, не клялся богами-олимпийцами вести себя прилично.

Лаэрт, кисло улыбался, но шел ко мне и руку протягивал. И я, со своей стороны, протянул царю открытую ладонь.

Но царь Итаки, подойдя ко мне, без предупреждения ударил меня кулаком в живот. Ух ты, больно-то как! Наверное, заполучи я такой удар в своем времени, то уже согнулся бы пополам от боли, а то и упал на землю, подставляя голову и туловище под удары ногами. Но здесь умудрился пересилить боль, достойно приняв удар и, в свою очередь, двинул Лаэрта. Только не кулаком, а лбом, в переносицу. Кажется, у царя Итаки глаза сошлись к переносице, и он упал на колени, а потом рухнул лицом вперед.

Среди аргонавтов настала мертвая тишина, а спустя несколько секунд раздался растерянный голос Геракла:

— Саймон, такому удару я тебя не учил...

Конечно, не учил. Это у меня «оттуда», из моего мира. Получается, что умению держать удар я обязан своему нынешнему телу, а давать сдачи, да еще непривычным методом — своей голове, в которой остались мозги, принадлежавшие Александру Петровичу — скромному доценту, тем не менее, прошедшему службу в армии. А в армии, кто служил, всякое бывает.

Посмотрев на Ясона, спросил:

— Ты все видел? Или опять скажешь, что оба виноваты?

Капитан «Арго» ничего не ответил. Посмотрел на Асклепия, уже хлопотавшего возле Лаэрта (чего хлопотать-то? сам поставлю диагноз — сотрясение мозга, постельный режим), перевел взгляд на меня и скомандовал аргонавтам:

— Возле поляны деревья не рубите. Берем только сухостой. Несите сухие деревья на берег.

От нервного напряжения меня заколотило. Чтобы успокоиться, отошел в сторону, подошел к роднику и, опустившись на колени, принялся умываться. А ведь еще и пузо болит.

Из-под воды высунулись две нежные руки, потом показалось девичье лицо. Маленькая богиня, успевшая протрезветь, улыбнулась, и, пока я раздумывал — удирать мне или нет, нежно ухватила меня за шею, прильнула к губам и крепко поцеловала. Все-таки, она не стала увлекать меня в родничок, а отпрянула, еще раз улыбнулась и прошептала:

— Спасибо.

Наяда исчезла, а я почувствовал, что у меня и боль вдруг прошла, и дыхание выровнялось, и, что уже даже и не колотит.

— Все, нацеловались? —услышал я голос Автолика. — Тогда отодвинься, а я воды зачерпну.

Автолик вначале озабоченно посмотрел на воду. Наверное, искал взглядом, куда подевалась нимфа, и только потом набрал воды в небольшой кувшин.

— Лаэрт, хотя и ведет себя как баран, все-таки родственник, — вздохнул сын Гермеса. — Угораздило же меня отдать единственную дочь за такого ревнивца.

— А что на него нашло? — поинтересовался я.

— А ты сам и спроси, пока он пошевелиться не может.

А что, дельная мысль. Я подошел к лежащему Лаэрту, воле которого сидел на корточках Асклепий.Целитель, взяв у Автолика кувшин, принялся смачивать водой тряпку, а потом приложил ее ко лбу раненого (ладно, пусть ушибленного) аргонавта.

Асклепий мрачновато посмотрел на меня и сказал:

— Вот так всегда. Кто-то калечит, а кому-то лечить приходится.

Чтобы лечить таким способом не нужно быть лекарем. Но не стал говорить этого вслух, чтобы не обижать целителя. Спросил: