Просыпайся, любимый (СИ) - Политова Екатерина. Страница 38

“В конечном итоге они позвали его на переговоры, туда же, где забрали его кровь. На выжженную битвой землю. И он пришел. Это был призрак моего прежнего хозяина. Это был демон без человека внутри, ведомый только инстинктами. Хотя раньше я думал, что он чудовище. Нет. Раньше он был человеком.

Меня всегда держали так, чтобы он меня не видел, но чтобы видел я. Переговоров не было. Вердер просто предложил ему жизнь, соглал что устал, что Академия устала, что пора всё это прекратить. Но что мой хозяин изошел на такой дикий смех… на жуткий смех, безумный, сумасшедший. Я вообще не слышал, чтобы он раньше смеялся… И я понял, что он сошел с ума, обезумел. Прежнего Рафаэля больше не было. Вердер, Академия, некроманты - они и правда его уничтожили.

А потом Эльдора показала ему Кристину. Мертвую, но с живой душой внутри. Уже тогда я знал… что это конец.

Чудовище обнимало мою мертвую Кристину. Мою мертвую любовь, к которой я, с половиной души, даже не мог испытать сильных чувств. Лишь ощущал блеклое… забытое, фантомное чувство. И он поцеловал эту мертвую женщину, чья кожа была отравлена ядом, сделанным из его крови. Но прежде чем умереть, он сжег её тело полностью, до пепла. А ветер разнес его по черному полю. Сжег её… сжег мою Кристину.”

Я трогаю собственные губы. Поцеловал… Вердер и моя мать в первую же ночь очень странно на меня смотрели. Не знаю, почему я вдруг думаю на себя. Не знаю, но… Урсула ведь сама меня к нему послала. А теперь у них есть его кровь. Мне ни в коем случае нельзя встречаться с матерью… Теперь я вдруг с ужасом понимаю, почему мне не говорили, как убили Рафаэля. Неужели, мать пыталась использовать меня как мертвую Кристину?! Но сейчас я точно не отравлена ничем, я бы узнала, почувствовала.

Мне становится жутко. Моя мать со мной так не поступит. Иначе она мне не мать.

Дальше в дневник вклеены страницы из другой бумаги. Они помятые, их будто повело от воды. Кое-где чернила растеклись. Кое-где черные пятна от земли. На этом месте я впервые открыла дневник. Я боюсь читать.

“Кристина умерла за два часа и двадцать три минуты. Мой хозяин, мой… бывший хозяин умирает уже третий час. Я больше не могу это слушать. Я замерз, на этом кладбище не скрыться от ветра. Они завязали ему рот, потому что Вердеру надоело слушать, как Рафаэль кричит от боли… Он очень быстро ослабел, как только яд взялся за свое. Первый час хозяин сдерживался, но потом остаток воли его покинул. Он всё ещё дергается, борется за жизнь. Кристина тоже боролась. Вердер и Эльдора выбирают вино. Их стол с алкоголем и сыром стоит прямо на кладбище, они празднуют под стоны боли, которая разрывает Рафаэля. Он со связанными за спиной руками, с завязанными ртом, лежит в грязи рядом с собственной могилой, которую вырыл я. Я молчу, боюсь, что он меня услышит, не хочу, чтобы он меня узнал.

…

Эльдора пыталась перерезать ему горло, но демон его исцелил. Эта адская душа, которая спасала ему жизнь - сейчас продлевает его мучения. Не понимаю, почему он не отпустит демона. Возможно я чего-то не знаю. Вердер радуется возвращению Стихии, она вернулась почти сразу как Рафаэля отравили. Эльдора кажется вообще не умеет испытывать эмоций. Только следит за временем.

И часы. Опять эти часы. Зачем Вердер это делает? Он опять кладет свои наручные часы рядом с головой хозяина.

…

Он больше не дергается, не извивается. Но всё ещё хрипит. Это ужасно. Я не могу здесь больше находиться… Я не могу. Но цербер Эльдоры разорвет меня если я шевельнусь. Она заставляет меня смотреть. Не знаю зачем… Не знаю, что у этих двух на уме. Но я больше не могу. Неужели не было другого выхода…

Был. Вердер хотел заполонить всё демонами хаоса. Всё. Чтобы реально извести адского демона внутри Рафаэля. Некромантка не позволила ему сделать этого.

…

Эльдора и Вердер сами устали. Они больше не веселы. Они злы. Вердер то и дело пытается столкнуть хозяина в могилу. Но Эльдора не дает. Она постоянно проверяет его пульс. И постоянно оказывается, что Рафаэль ещё дышит. Они опять пытались перерезать ему горло, пытались всадить нож в сердце, но демон будто сам не желает умирать, кровь Рафаэля по прежнему горит.

…

Восемь часов и три минуты. Когда Вердер ногой столкнул его тело в могилу, они с Эльдорой ушли. Со мной остался только цербер. Он не мешал мне спуститься в могилу и наконец развязать своего хозяина. Негоже лежать в могиле так. Я перевернул его на спину, извинился перед ним, закопал его и ушел. Я хотел бы закопать и себя тоже. Если однажды мне хватит смелости завести семью в этом прогнившем жестоком мире, я сделаю всё, чтобы мои дети никогда не узнали, что люди способны на такое.”

В какой-то момент я думаю, что это всё. Конец дневника. Но нет.

На последних страницах есть что-то ещё.

“Я был с ним на освобождении Магнолии. На Синем перевале. Я был с ним бою Бесконечного поля. Я был с ним в восьми городах, семнадцати поселках. Но никогда Рафаэль не убивал невинных. Он никогда не вырезал сердца. Он уходил, когда его боялись. Он уходил, когда его прогоняли. Он не оставался там, где ему не рады. Он приходил, убивал тех, кто посягнул на наш континент и уходил. Так мы и оказались в хижине Кристины - уходили после битвы. Он никогда не опровергал слухи, никогда не спорил с ними, никогда не боролся за собственную репутацию — в этом и состояла его самая большая ошибка. Он просто использовал Стихию так, как считал нужным. Не слушал приказов, не подчинялся, он пугал столицу. Но то, что сейчас пишет и говорит про него Академия - ложь. Я боялся его до глубины души. Так же как боялись они. Но Рафаэль Асэрра никогда не трогал тех, за кого бился. Он никогда не прятался за чужими спинами. Он был безумен, но честен. Но он должен был умереть, чтобы этот мир мог существовать дальше. Он должен был умереть, но не так… И Кристина, это прекрасное божество, бесконечно изящное, самое прекрасное в этом уродилвом мире, должна была жить дальше.”

Мер попытался вспомнить всё, где-то он даже рисовал карты слегка кривые, но понять можно. Винсент мог бы сказать мне сразу, что старый Мер записал таки большую часть дел Рафаэля в конце своего дневника. Все оправдания, которые я хотела найти я нашла. Просто… пришлось продраться ради этого через боль. Чтобы по-другому взглянуть на собственного хозяина слуге пришлось его похоронить.

Видимо дальше Мер смотрел на войну другими глазами. Его память улеглась. Он критиковал некоторые решения Рафаэля. Со многими соглашался. Каких-то пугался. Но я читаю и не вижу в нем больше того страха перед ним. Он детально перечисляет всё. Каждый город, который вспоминает, вначале он писал о жестокости, но теперь он вспоминает и то, что кого-то Рафаэль отпускал, но других при этом убивал едва те открывали рот. Я не вижу в какой год Мер писал это, но его подчерк тут более ровный, чернила ярче. Он писал это в спокойной обстановке.

Мер дожил до сегодняшних дней, но по какой-то причине опять предал Рафаэля.

Я закрываю дневник и думаю, через что Рафаэлю пришлось пройти. И кого я подняла. Он извинялся перед Кристиной во сне, наверняка, помнит всё детально, ведь для него по сути прошло очень мало времени. Он ничего не делает, он борется за себя будто чисто по инерции, даже стилет не расплавил.

Он хотел, чтобы я его предала. Вот как я думаю.

Но я точно помню ту секунду, то удивление на его лице. Может на какое-то мгновение он подумал обо мне как-то иначе?

Глава 13

Ночью я вновь ловлю себя на мысли, что пока Рафаэля нет рядом - я начинаю думать здраво. Я ловлю себя на мысли, что если это остановит Вердера так тому и быть. Но от осознания руки слабеют. Я во всем этом замешана… Я ведь могу убедить его уехать? Но судя по дневнику Мера - они будут охотиться за ним, пока не убьют. Пока не дождутся того, что он ослабеет и отключится и тогда клинок в сердце.

Это всё невыносимая, бессильная тяжесть. Я тот самый Мер, который боялся хаоса больше, чем Рафаэля.