Госпожа моего сердца - Кинсейл Лаура. Страница 36

Она давно привыкла к тому, что сняв доспехи, мужчины уменьшались примерно на одну треть. Он же, казалось, стал еще больше, как громада возвышаясь над ней. В одной руке он небрежно держал двух убитых соколом уток, в другой – свой меч и кожаную куртку.

Он бросил уток рядом с ней и замер.

Меланта посмотрела на его голые, измазанные грязью ноги и увидела, как по его телу пробежала дрожь.

Он присел рядом с ней и посмотрел на Гринголета. Тот возобновил свою трапезу, прерванную его появлением, время от времени бросая на Рука яростные взгляды и поглощая пищу с удвоенной энергией, словно опасаясь, что ее у него опять начнут отбирать.

На лице рыцаря появилась такая редкая для него улыбка.

– Маленький боец, – сказал он, – трех за один полет!

Меланта наблюдала за рыцарем и чувствовала, что в ней происходит что-то такое, что очень пугало ее, против чего восставали все ее инстинкты и опыт.

Она осмотрела его снова с ног до головы. Он явно представлял для женского глаза приятное зрелище: элегантное и мощное телосложение, поражающее своей энергией и мускулатурой.

Она вышла замуж в двенадцать лет за принца, который на тридцать лет был старше ее. За ней ухаживало множество поклонников при различных дворах. И все же, оказывается, до сих пор она и не подозревала, какое очарование таит в себе мощь и сила промокшего и выпачканного грязью мужчины.

Он совсем не чувствовал смущения, очевидно не подозревая, что мокрая и сухая одежда – это совсем разные вещи. Ему достаточно было только взглянуть на себя, чтобы удостовериться в этом. Но, грустно усмехнувшись про себя, Меланта подумала, что, пожалуй, свои собственные глаза могут не убедить его, если он будет продолжать цепляться за такие ненадежные вещи, как честь, этикет и принципы, которые исчезают так же легко под воздействием реальности, как одежда теряет свою защиту, становясь прозрачной от соприкосновения с водой.

По его телу снова прокатилась дрожь. Меланта встала, сняла с себя меховую накидку и набросила ее на него.

– Вот, укутайся. И не возражай! – добавила она быстро. – Твои кости трясутся от холода.

Он встал и послушно укутался, произнеся, однако, что так не следует поступать.

Она помолчала и затем снова обратилась к нему.

– Он не поранил тебя?

Рук указал пальцем на плотные кожи.

– Прежде чем мне удалось на турнирах выиграть себе настоящие доспехи, я использовал это. Они могут выдержать удар закаленного клинка.

– Но не отразят простуды, – возразила она. – Идем к огню, иначе ты начнешь кашлять и хрипеть.

Рук сидел, обернувшись в свою и ее меховые накидки, и глядел на дымный костер, который ей удалось развести, время от времени давая советы, когда она обращалась к нему. К тому времени, как они вернулись к своему лагерю, он уже дрожал не переставая. Пришлось срочно снять всю оставшуюся на нем промокшую одежду. Вынужденный придерживать обеими руками свои меховые накидки, в которые он завернулся, он полностью оставил за Мелантой поле хозяйственной деятельности. Принцесса занялась делами, как добрая хозяюшка, если только, конечно, можно себе представить хозяюшку, которая ничего не умеет делать по хозяйству.

Решив, что все это скоро ей наскучит и ей надоест играть в эту игру, он прекратил свои препирательства и замолчал. Но ее настроение, кажется, совсем не ухудшилось, несмотря на обилие дел, которые она выполняла. Все шло как положено: утки пережаривались с одного бока, оставаясь с другого сырыми, цапля была подвешена за ноги к ветке так, что ее шея оказалась на земле. В попытке приспособить для этого другую ветку повыше, она уронила цаплю себе на голову. В конечном итоге цапля оказалась на земле.

Рук философски взирал на все это, делая вид, что он ничего не замечает.

– Хотела, чтобы птица повисела день или два. Тогда ее мясо стало бы нежнее.

– Хорошая мысль, – произнес он, – но мы снимемся сегодня же. Я захвачу ее с нашими вещами.

Она оставила птицу лежать на земле, словно кто-то должен был придти и подобрать ее. Сама же Меланта подошла и присела рядом с ним. Рыцарь отстранился от нее насколько это было возможным, не поднимаясь с места. Он устал и опасался, что она снова начнет любовные игры. Он не хотел, чтобы она дразнила и манила его подобным образом. Он больше не мог этого переносить. Она была богата и знатна, может быть, ей доставляло удовольствие заниматься теми вещами, которые приняты при дворах, но он этого не любил и не одобрял. Он знал свое место.

Она села, скрестив ноги, словно подросток, и он снова подумал, что она всегда спасала его от пре любодействия. Его дама сердца.

– Куда же мы направляемся? – спросила она, поворачивая голову и глядя ему в лицо своими прекрасными околдовывающими глазами.

– В надежное место.

– Откуда мы можем узнать, что оно надежное? Даже мой собственный замок в Боулэнде… – она нахмурилась. – Чума может быть там тоже, или же поразить местность на дороге туда. Откуда нам знать?

Такие чисто женские колебания и слабость заставили его почувствовать прилив желания защитить ее. Но одновременно появились и подозрения. Он сурово посмотрел перед собой и произнес:

– Я как-то слышал, что некоторые могут по ночам уноситься по воздуху в самые отдаленные места, где они узнают обо всем, что им требуется, а затем они до утра возвращаются к себе.

Выражение ее лица изменилось. Оно стало жестким и напряженным.

– Зачем ты говоришь мне про все это?

– Я часто думал, что вы ведьма, – сказал он напрямик. Он вознамерился узнать, так ли это или нет, даже если она убьет его за такую наглость. – Иначе как же еще можно объяснить то, что вы так долго удерживали меня… и еще удерживаете сейчас? Если это колдовство, умоляю, освободите меня от него.

Она сжала зубы. Затем подняла руку и прокричала:

– Белый Патерностер, брат Святого Петра, открой врата рая, затвори врата ада, и да придет это страждущее дитя к своей матери. Аминь! – Она растопырила пальцы, хлопнула три раза в ладони и опустила руки. – Все, унылый рыцарь-монах, ты свободен от всех чар, какие только я могу навлекать на людей.

Она резко встала и, осыпав его веером песка, направилась к огню. Там она в первый раз за все время повернула вертел и огорченно закричала, уставившись на почерневшие бока уток.

– Дева Мария! Все испорчено! – Она опустила руку и плохо установленный вертел рухнул в огонь вместе с утками. Меланта обернулась к Руку, устремив на него ядовитый взгляд, затем снова повернулась к костру и, бормоча про себя какие-то непонятные слова, стала пытаться вытащить уток из костра.

Наконец ей удалось подцепить вертел, но, взяв его в руки за один конец, она наклонила другой, и одна из уток слетела с него опять в огонь.

– Ладно, не беда, – проговорила она и выгребла эту утку палочкой, перекатив ее из костра прямо в песок. Затем она водрузила ее на скатерть, с которой они питались, и подняла ее. Она расположила эту, наполовину обуглившуюся, птицу перед ним и осторожно расправила салфетку. Затем распрямилась и произнесла:

– Я вызвала трех дьяволов, сделала страшное заклинание и повелела, чтобы эта утка зажарилась самым лучшим способом.

Он долго смотрел на утку, а затем кисло произнес:

– Надо было лучше поворачивать вертел.

– Надо было сказать мне про это. Я бы призвала Вельзевула, и он бы мне все устроил.

Он поднял глаза. Она смотрела прямо на него. Ее рот был плотно сжат, глаза горели вызовом.

– Аллегрето сказал, что моя госпожа – ведьма. И советники Ланкастера тоже. Об этом говорили все при его дворе.

– А что скажешь ты, рыцарь? – Ее губы угрожающе напряглись.

Он посмотрел на нее, свою величественную сеньору, прекрасную и простую, украшенную драгоценными камнями и со сбившимися волосами, с большим пятном сажи на щеке. На его плечах была ее меховая накидка, а перед ним лежала утка, за которой они охотились вместе с ней. Ее сокол хранил в себе душу мертвого любовника, а ее глаза… да, ее глаза видели насквозь, проходя в его тело, словно копье. Когда же она смеялась, в их уголках появлялись легкие морщинки.