Летящая на пламя - Кинсейл Лаура. Страница 82

На этот раз осечки не будет. Теперь он понял, что ждал прихода Олимпии и потому медлил. Ему хотелось взглянуть на нее в последний раз. Ему хотелось… Чего? Дать ей понять, почему он это делает?

Шеридан терзался угрызениями совести. Зачем он тронул ее чистую душу? Зачем прикоснулся к ней? Ведь сам он отравлен смертоносным ядом, которым заражает и отравляет все вокруг. Эти мысли причиняли Шеридану неимоверные страдания, но он прятал их от Олимпии, не желая признаться ей во всем. Он хотел уберечь ее от жестокой правды. Глупая, наивная принцесса, так храбро рассуждавшая о революционном насилии и ничего не понимающая в реальном мире. Но революция, о которой она мечтала, ничем не будет отличаться от обыкновенной войны. Друзья, враги и все остальные люди погибнут в страшной бойне среди рек крови и огня пожарищ.

Но разве Шеридан мог раскрыть глаза Олимпии? Вот Фиц-хыо, тому, пожалуй, удастся задержать ее в мире иллюзий и защитить ее мечты от суровой правды жизни.

Шеридан размышлял об этом, лежа на койке и чувствуя прижатое к виску холодное металлическое дуло пистолета. Внезапно его. пронзила страшная мысль. Он хотел уберечь Олимпию от жестокой жизни, а сам готовил ей такой ужасный «сюрприз». Если он действительно сделает это, если он убьет себя, то превратит все ее дальнейшее существование в настоящий ад, заставив ее каяться и терзаться до конца дней.

Команде не удастся скрыть от нее случившееся. Фицхью, конечно, постарается сделать это, он будет врать и изворачиваться, придумает что-нибудь, но все равно обязательно найдется человек на корабле, который выложит Олимпии всю правду. Или хуже… Шеридан тихо выругался… Он же обещал зайти за ней через час в кают-компанию. А что, если она, не дождавшись, спустится сюда? У Шеридана мурашки побежали по спине при мысли о том, какая картина предстанет ее взору. Пистолет выскользнул из его руки.

Нет, он не может так поступить с ней. Он не может даже допустить возможности того, что Олимпия обнаружит его тело. И поэтому он должен найти другое место для сведения счетов с жизнью.

Шеридан отложил в сторону оружие и взглянул на него с мрачной тоской. Однако он все же решил отложить выполнение своего замысла до более удобного случая, чувствуя свою ответственность за судьбу Олимпии.

Шеридан начал обдумывать другие способы ухода из жизни — более тихие и бескровные, но отвергал их один за другим. Постепенно он понял, что действительно был страшным трусом, поскольку не мог вынести даже самой мысли о том, что причинит ей боль, нанесет душевную рану. Шеридан не хотел ничем омрачать ей жизнь. Ведь Олимпия может решить, что именно она виновата во всем. Она может прийти к выводу, что он покончил с собой из-за ее помолвки с Фицхью, и будет казнить себя за это всю жизнь.

Шеридан даже засмеялся при этой мысли. Он, только он один был виноват во всем. Он и должен нести наказание. И чтобы сорвать на чем-нибудь свою злость, вызванную новой отсрочкой, Шеридан взял со стола первый попавшийся предмет — переплетенный «Первоначальный выверенный список морских офицеров его величества королевского флота» Стила — и начал методично вырывать страницу за страницей, комкая их и бросая на стол. А затем он дрожащими от ярости руками разорвал в клочья обложку.

Олимпия ждала Шеридана в кают-компании, хмурясь каждый раз, когда начинали бить склянки. Вошедший стюард, сервировавший стол к чаю, предложил ей полакомиться сахарным печеньем. Олимпия взяла печенье, с отсутствующим видом надкусила его и отложила в сторону, мучительно размышляя над тем, что ей сказал Шеридан. Она не слышала звука закрывающейся за стюардом двери, и когда Френсис внезапно заговорил с ней, девушка едва не подпрыгнула от неожиданности.

— Олли, моя дорогая, — улыбнулся он, снимая шляпу. Щеки молодого человека раскраснелись от ветра. — Ты рано поднялась к чаю. Я надеюсь, что ты вняла моим советам и вместо того, чтобы проводить все утро, стоя на носу корабля, провела его здесь.

Олимпия сдержала себя, чтобы не наговорить ему колкостей.

— Добрый день, Френсис, — только промолвила она, сунув в рот надкушенное печенье.

Она отлично знала, что ему это не понравится. Фицхью решил, что его невесте следует быть более стройной и подтянутой, и замучил ее советами по поводу того, как ей нужно питаться. И действительно, видя, с каким энтузиазмом она жует, он слегка нахмурился, но ничего не сказал, а только надул губы и отвернулся к столу. Олимпия взглянула на его правильный решительный профиль, и ей захотелось раздуться до невероятных размеров, стать огромной, как слон, только для того, чтобы досадить Френсису.

— Чем ты занималась сегодня утром? — спросил он. Олимпия замялась.

— Я ходила проведать брата.

Френсис бросил на нее многозначительный взгляд.

— Понимаю, — сказал он. — Надеюсь, этот визит не разочаровал тебя? Он решил примириться с тобой?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Олимпия, похолодев.

Фицхью с недовольным видом поджал губы.

— Как о чем? О том, что он, по-видимому, все же вынужден будет простить тебя за то, что ты приняла мое предложение. Мне сразу же стало ясно как белый день, что вы разругались в пух и прах. Ты же давно не виделась с ним. — Фицхью нахмурился, перебирая столовое серебро. — Я пытался поговорить с ним, но он не захотел видеть меня. Должен прямо сказать, что с его стороны довольно неучтиво поступать подобным образом. В конце концов он дал мне разрешение ухаживать за тобой. Олимпия потупила взор.

— Я думаю… что его мучают какие-то сомнения.

— Если его беспокоит родословная семейства Фицхью, то она безупречна, лучшей семьи ему не найти! — заявил Френсис несколько вызывающим тоном.

В подтексте его слов, несомненно, был намек на то, что Дрейки — бастарды, незаконнорожденные, в отличие от него самого. Олимпия почувствовала, как в ней закипает обида за оскорбление, нанесенное Шеридану. Ее давно уже смущал начальный слог фамилии Фицхью. Что это за Фиц, откуда оно взялось? Но она опять — уже в который раз! — решила не обострять отношения и промолчала.

— Шеридан скоро выйдет, чтобы прогуляться со мной по палубе.

— Так, значит, он все же простил тебя! — воскликнул Френсис по-детски радостно.

— Да… мне так показалось.

— Может быть, мне следует пойти вместе с вами? Олимпия беспокойно заерзала в кресле, вспомнив вдруг о странностях в поведении и речах Шеридана. Ей казалось, что все эти отклонения лучше скрыть от Френсиса.

— Я думаю… что в этот раз… тебе не стоит этого делать. Оживление на лице Френсиса сменилось выражением недовольства.

— Понимаю, — произнес он с некоторым раздражением. — Но я хотел бы знать, почему, черт возьми, ему не подходит моя кандидатура в качестве зятя? Надеюсь, ты выяснишь это.

Последняя фраза звучала скорее как требование, нежели как просьба.

— Я уверена, что ты ему кажешься вполне подходящим по всем статьям, — поспешно сказала Олимпия, стараясь успокоить Фицхью. — Здесь дело в другом.

— Ну хорошо, но я не могу взять в толк, что именно заставляет его вести себя таким образом, — недовольным тоном заметил Фицхью, и его лицо покрылось красными пятнами от негодования. — Я просил его подняться ко мне и объясниться. Дважды посылал за ним! Затем я просто приказал ему явиться сюда, но он проигнорировал мой приказ. Скажу тебе прямо, что если бы кто-нибудь другой на этом корабле проявил подобное неповиновение, то он давно бы уже получил триста ударов плеткой! — Фицхью сжал кулак. — Ты знаешь, какое разлагающее воздействие на дисциплину оказывает его обращение со мной? Члены экипажа смеются за моей спиной! Я уже приказал заковать в кандалы четырех матросов, пока… — Он осекся. — А ты как раз собираешься прогуляться по палубе. Я теперь не знаю, что и делать. Может быть, мне приказать высечь этих четверых на твоих глазах? — Капитан вздохнул и налил себе чашку чая. — Ей-богу, от всего этого можно застрелиться.

Последнее слово поразило Олимпию, она замерла. «Застрелиться»… Она вдруг вспомнила зачарованный взгляд Шеридана, когда он смотрел в дуло пистолета. И снова услышала тихое «Прощай, принцесса», сорвавшееся с его уст. Олимпия в ужасе закрыла рот рукой.