Частное расследование - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 21
В руке второго появился нож, блеснул, описывая полукруг.
— Рагдай! — предупредил Турецкий.
Рагдай мгновенно уклонился от удара и, приступая к выполнению заученной программы «человек с ножом», скользнул из-под руки и тут же схватил нападающего, широко раскрыв свою длинную пасть, за лицо — от уха до уха…
Четверо, что были слева, внезапно сбились в кучу, опутанные невидимой сетью.
— Бегите! — скомандовал Турецкий Марине, указывая налево.
Марина бросилась налево, увлекая Настю за собой, вперед и мимо груды тел, копошащихся под сетью.
Вдруг она потеряла Настину руку — та как будто вырвалась…
Марина замерла, не понимая, что произошло:
— Настя!
Настя стояла в трех шагах от груды тел под сетью и протягивала руки к матери. Руки плохо протягивались, беспомощно и конвульсивно сновали в воздухе: девочка зацепилась за невидимую сеть.
Марина бросилась к дочери и тут же попалась сама.
Теперь их было шестеро, участников безмолвного противоборства с сетью: четверо бандитов и Марина с Настей — в полутора шагах от них.
Все шестеро отчаянно бились, пытаясь вырваться… '
Турецкий с лету понял: дело плохо.
Первый, спровоцировавший столкновение, уже приходил в себя.
Парень, сбитый Рагдаем в первом броске, откатившись, уже встал и, оглядевшись, принимал в эту долю секунды решение. Он явно не собирался отступать.
«Это смертельный вариант», — успел подумать Турецкий.
Хлопнул выстрел, и взвизгнул задетый пулей Рагдай.
Восьмой! — понял Турецкий. В засаде.
Только теперь он увидел его, в дендрарии, за забором на дереве, метрах в пяти от земли…
Турецкий слегка согнул ноги, как будто намереваясь сесть, поддернул стрелку брюк, и в ту же секунду в его руках появился его родной «марголин»…
Турецкий не любил громогласно хлопающих крупнокалиберных. «ТТ», «Макаров», «стечкин» — на медведей охотиться… Куда милей почти бесшумная мелкашка, стандартно переделанная на пятизарядную обойму. Конечно, она требует уменья и точности стрельбы. «Марголин» не сбивает с ног, не останавливает с ходу, как «Макаров», но тем-то он и хорош.
Турецкий выстрелил в крону дерева, растущего в дендрарии, и в первую секунду даже охнул вполголоса: «промазал»… Но вдруг увидел с облегченьем, как тот, сидевший на суку, расслабился внезапно и обмяк.
«В лоб попал, — мелькнуло у Турецкого. — Руками не взмахнул и пистолет еще только роняет. Это в лоб. Совсем хреново».
В наступившей внезапно тишине было отчетливо слышно, как, шелестя листвой, с дерева на землю упал пистолет. Убитый наповал его владелец застрял на дереве.
Марина вдруг закричала в ужасе: их с Настей стали подтягивать бандиты к своей груде тел.
«Понятно, — мгновенно сообразил Турецкий. — Мне ваши действия ясны: заложники необходимы вам как воздух».
В копошащейся мужской куче под сетью блеснул нож, другой…
Один нож резанул по сети, второй медленно и неуклюже поплыл под сеткой, передаваемый из рук в руки, в сторону Марины, Настеньки.
Настасья завизжала: их подтягивали, и нож уверенно приближался к ней и к маме.
Турецкий сморщился, как от боли, и быстро, почти не глядя, всадил четыре пули в копошащуюся груду тел под сетью… Всех четырех почти синхронно дернуло, как током. Пули впились в них — одна за другой с интервалом одна десятая секунды. Турецкий стрелял так быстро, как быстро мог стрелять его пистолет. Один, последний раз брызнуло.
«Мозги, — сообразил Турецкий. — Да я же их всех четверых убил! Зачем я их убил? Я мог бы только крайнему и в руку, что с ножом… А я убил… Как?! Почему?!»
Он чувствовал, что он убил сознательно, что он хотел убить, но почему — ему не вспоминалось.
— Рви плащ! Рви платье! — крикнул он Марине.
Марина поняла. И вскоре они с Настей были уже свободны.
— Беги! Быстрей беги!
Турецкий оценил ситуацию мгновенно: Рагдай держал лишь одного — того, кто заходил на них справа и попытался убить ножом Рагдая…
Оставались еще двое: тот, кто первый начал, провокатор, и с ним второй — сбитый с ног Рагдаем и откатившийся затем.
— Слышите, бегите! Я задержу, прикрою.
— Хватай их! — указывая на Марину и Настеньку, скомандовал «провокатор». — Хватай, не бойся, у него патронов нет, пять раз стрелял, я считал.
— Стоять! — Турецкий крикнул настолько громогласно и свирепо, что тот, второй, бросившийся было к женщинам, невольно замер. — Бегите, ну бегите же! — Турецкий чуть ли не стонал. — С тремя я справлюсь без труда! Прочь, прочь! Рагдай, фу, брось подонка! Столкни их с места! И вместе с ними — охранять!
Рагдай мгновенно понял и бросился к Марине, Насте рыжей молнией, подталкивая, увлекая.
Шок наконец оставил их. Марина с Настей побежали.
Они бежали по ночной булыжной мостовой приморского по-осеннему пустынного городка: почти голая женщина, почти голая девочка и очень мохнатый рыжий пес… -
Навстречу им летела легкая изморось, сверкая в тусклом свете редких фонарей.
Дул ветерок.
— Давай, давай! Ты отвлекай, не дай перезарядить. Все время со спины, чтоб он волчком крутился.
Круг замкнулся.
Стоящий сзади кинул нож в Турецкого, но промахнулся.
— Ни бэ, — сказал тот, что впереди, — уж я не промахнусь!
Он занес руку с ножом, но не успел метнуть: Турецкий выстрелил, всадив пулю точно в горло, пробив кадык и шейный позвонок.
В глазах оседающего на асфальт бандита мелькнуло удивление и ужас, почти мистический: ведь он считал — пять выстрелов.
— Ошибка вышла, — объяснил ему Турецкий. — Шестой патрон всегда ношу в стволе.
Пользуясь секундным замешательством, Турецкий отбежал и выскочил из «окружения», держа теперь обоих оставшихся бандитов перед глазами.
Но те, судя по всему, не собирались ничего предпринимать, стояли как потерянные…
Турецкий не спеша сменил обойму, перезаряжая пистолет:
— Ну что, ребята, продолжаем или перекурим?
Справа и слева почти одновременно раздался звук тормозов патрульных машин…
— Собирайтесь, ребята, — посоветовал Турецкий. — Сейчас на автомобиле катать будут… Бесплатно.
18
Папка с материалами об астрологии так и лежала, брошенная на кровати Турецкого.
«К черту! — подумал он, как только увидел ее. — Немедленно отдать коридорной… Чтоб больше чертовщины никакой!»
Марина и Настенька все утро пребывали в каком-то ирреальном мире, казалось, они плохо соображают, заторможены.
Турецкий знал: пройдет это нескоро, он сам прекрасно помнил свой первый раз, почти десять лет уже прошло, а он все помнит ту далекую и тоже предельно жестокую схватку. Задержание банды Лукьянченко в Марьиной роще.
Особенно он переживал за Настеньку. Конечно, их тормознули: седативка, транквилизатор, но как сравнить-то химию и жизнь?
Да и сам он был взвинчен не меньше. Ну, драка — сама по себе, а тут и нелепый допрос, собственноручные показания, которые пришлось писать почти полночи, пока Марину и Настеньку выхаживали в неврологии к счастью оказавшегося рядом военного госпиталя…
Это случайно, что все обошлось. Обошлось потому
лишь, что майор, немолодой, со шрамом на лбу, признался ему под конец с глазу на глаз:
— Я тебе честно скажу, Александр Борисыч, спасибо тебе. Я, если ты обратил внимание, даже не спрашивал тебя, зачем ты свой табельный ствол с собою в отпуск взял. Это мне понятно. Я тоже к матери во Владимирскую область езжу в отпуск, на рыбалку, и все равно пугач с собой беру. А там деревня же, что за дела? Нет, обязательно! А как же? Я в точности такой же, как и ты, — с семьдесят третьего года, было там дело одно у меня… Пока мы в мегафон кричали, они двух детей, заложников-то… Горло — вот так— и нам прямо под ноги из окна выкинули. А мы — в мегафон им: сдавайтесь, ребята, мы ждем. Подождали. И дождались: еще одного. И тоже без головы почти, старика. С тех вот пор я, если нож или ствол тем более увижу в руках, — сразу же в конечность — и стреляю: обезвредить! Но попадаю в голову. Всегда. Такой уж я стрелок неважный. Как ты, такой же. Дело я конечно же прекращаю, тут все понятно, даже не держи. И с прокуратурой будет порядок. А говорю все это тебе зачем? Иди и спи спокойно. А то смотрю, ты будто даже и переживаешь. Вот водки выпей и иди поспи. Держи за ерунду. Желаю повышения по службе. И с добрым утром!