Частное расследование - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 22

Действительно, к тому времени уже рассвело.

И только еще полчаса спустя, уже по дороге назад, на подходе к своему люксу, Турецкий понял, верней, почувствовал: он так и стрелял, на пораженье, из-за А. Н. Грамова… Он обещал и начал выполнять.

Что-то уже сидело в нем, что-то, что выше его самого и больше его самого. Марина была права: после того дня, в Сочи, после фуникулера, что-то изменилось в их жизни, появилась какая-то подспудная тревога, ощущение человека, живущего на просыпающемся вулкане.

И эта стычка. Ведь он предчувствовал ее! Ну, может, не именно такое, но что-то, что-то, что-то!

Поэтому, возможно, был он так жесток: отделаться, покончить навсегда, забить и заглушить! Снять напрочь с повестки дня. И вместе с тем он убивал как автомат, стрелял, не чувствуя почти ничего. Вот это, может быть, и значит — прикоснулся? Как раз, возможно, Травин именно это имел в виду. Ведь Травин не дурак был. Возможно, Травин тоже «договорился»? С покойным А. Н. Грамовым? Очень может быть. И, например, он, Травин, Коленьку и задушил, а вовсе

и не Грамов, как? Нет, невозможно. У Травина ведь было алиби. Железное. Ну, хватит! Всю эту чертовщину прочь из головы!

Турецкий укрыл поплотнее пледом Марину и Настеньку, спавшую в объятиях Марины: кажется, он слишком много дал им феназепама — будут до обеда спать… А может, и до ужина. Взяв со своей кровати папку, Турецкий вышел из номера.

— Девушка, уборщица, которая вчера наш номер убирала, оставила там папку… — Турецкий положил папку на столик дежурной.

— Нет, это папка не моя, — коридорная отрицательно качнула головой. — Я ничего у вас не оставляла.

— Не вы — уборщица, я говорю!

— Все люксы убираю только я. У нас тут уже давно нет уборщиц. Сезон почти закончился.

Турецкий удивился.

— У нас зарплаты небольшие, и мы обычно работаем на двух ставках. Зимой, когда нет большого наплыва отдыхающих… Не поняли? Ну вот сегодня я дежурю в качестве администратора этажа, а вот вчера и завтра — я горничная. Вчера ваш номер убирала я. И эта папка — не моя.

— Так, может, кто-то еще заходил?

— Нет. В люкс никто без вас или меня зайти не может, — девушка слегка улыбнулась, сочувствуя неосведомленности Турецкого. — Ведь люксы на Особом положении, вы ж знаете, наверно…

— Спасибо.

— Ну, пожалуйста.

Вернувшись в номер, Турецкий еще раз оглядел папку, довольно пристально. Открыл и удивился. Страницы были явно другие… Шрифт другой. И текст — совсем другой.

Теперь это было интервью. С кем? С кем-то, кто, видимо имел широкий доступ к известнейшей болгарской прорицательнице Ванге. И странное какое-то интервью. Как протокол допроса. Вопросы ставились все так, чтобы ответ был однозначным, бинарным: «да» или «нет»…

«— Способна ли Ванга читать чужие мысли?

— Да.

— На любом расстоянии?

— Да.

— Может ли Ванга читать мысли не только своих соотечественников, но и иностранцев тоже?

— Да.

— Имеет ли каждый человек свой собственный «код», с помощью которого возможно определить нить его жизни?

Ответа нет.

— Возможен ли мысленный вызов информации о человеке или событии за определенный период времени? Или, скажем проще, конкретный ответ на конкретный вопрос?

— Да.

— А радиопередача, радиоволны вызывают у Ванги конкретный мыслительный образ?

— Нет.

— Ванга часто слушает радио?

— Нет.

— Само предсказание Ванги, его убедительность и конкретность зависят от серьезности проблемы, от силы человеческой личности, о которой идет речь?

— Да.

— А от физического здоровья человека или его психического состояния в данный момент?

— Нет.

— Зависит ли жизненный путь человека от силы его характера? Возможно ли изменить этот путь?

— Нет.

— Сохраняется ли человеческая личность после смерти? — Да.

— Может ли человек родиться вторично?

Ответа нет.

— Если считать, что человечество является разумным сообществом, находящимся на определенной стадии развития, то следует ли допустить параллельное существование другого, более высокого разума?

— Да.

— Где корни этого более высокого разума? В Космосе? — Да.

— Предшествовали ли нашей иные крупные цивилизации на Земле?

— Да.

— Сколько их было?

Ответа нет.

— Следует ли считать нашу цивилизацию «детским разумом»?

— Да.

— Существует ли во Вселенной разум, находящийся на той же ступени развития, что и наша цивилизация?

Ответа нет.

— Произойдет ли наша встреча с представителями иной цивилизации?

— Да.

— Если определенному лицу предсказать какое-либо несчастье или даже смерть, то могут ли они быть предотвращены?

— Нет.

— А такое же в отношении группы лиц, целого города или государства?

— Нет.

— Если бы Ванга сообщила людям все, что она видит и знает, то они захотели бы сразу покинуть этот, мир?

— Да.

— Ванга знает нечто, чего ей нельзя сообщать людям? — Да.

— Ванга располагает большим количеством такой «запретной» информации?

— Да».

Турецкий захлопнул папку, не дочитав, положил аккуратно на столик возле кровати.

Откуда взялась эта папка? Кто ее подложил им? Покойник Грамов мог бы ему сообщить все, что считал нужным, и не прибегая к подобным приемам… Если же папку подкинули просто люди, то люди, осведомленные о ситуации более, чем он знает о ней сам. Тот же Навроде еще в Москве вполне определенно дал понять, что он, Турецкий, в зоне его интересов. Сегодня их попытались убить. Почему? За что?

Тот милицейский майор со шрамом на лбу объяснил все предельно просто, до примитивности просто:

— Конечно, какая ж случайность? Определенно кого-то они ожидали. И перепутали. Тут, через наш городишко, проходит по крайней мере два транзита: шоссе, порт, аэродром, наркотики качают из Азии и прямо в Европу, через турок или болгар. У нас тут разборки отличные бывают. Они тебя приняли не за того. Ведь ты же не член ЦК, а поселился в люксе. Не секретарь горкома. Не Кобзон. Что? Говоришь, — кого же они ждали? А вот мы скоро и узнаем. Как появится какой-то, лет под сорок, с бабой и собакой. И в люкс поселится. Вот он и будет тот, кому все это и предназначалось. Потерпи. Увидим. Сам придет. Теперь уж точно: этих покромсал ты. И тут же он, настоящий-то: он тут как тут — хозяйство прибирать… Он не явился — почему? Видать, предупредили. Теперь сообщат — шесть трупов. Тут же прилетит. Ты не волнуйся.

Вот так. Все просто.

Но Турецкий не разделял эту несколько наивную веру в прямолинейный ход Событий.

Все было, на его взгляд, сложнее. Больше всего ему не нравилась заметная эклектика происходящего, смешение жанров. Его видения, договор с покойным Грамовым, внезапная болезнь и выздоровление Настеньки были событиями одного как бы ряда, одной «пьесы»… Реальные бандиты, подкинутая рукопись, замена текста были, очевидно, из другой оперы. И это «из другой оперы» очень напоминало Турецкому всегда почти каллиграфический почерк «смежников», коллег из МБ… Со сменой текста в папках и с неумело подобранной группой бандитов. Все это содержало легкий налет халтуры, недоработки, профессиональной неполной компетенции.

Турецкий знал прекрасно, что на десяток мастеров из «смежников» извечно приходились две-три «блатняжки», деточки цековских и «возлецековских» пап и мам… Они-то часто и портили игру остальным. И сразу все дело, естественно, насмарку — в ноль секунд… Это непреложное обстоятельство было ахиллесовой пятой «смежников», одновременно и их «торговой маркой», отличительным признаком, отчетливым указанием на их причастность, и вместе с тем это было и горем, бедой работавших в бывшем КГБ настоящих профессионалов.

Надо обмозговать все еще разок, — решил Турецкий. — Но сперва укрыться. Исчезнуть временно. Вернуть себе инициативу, подумав крепко…

В этот момент Турецкий даже и не предполагал, что время на обмозговывание предоставится ему еще ой как не скоро…