Принц полуночи - Кинсейл Лаура. Страница 14

С.Т. серьезно обернулся и нахмурился, глядя на него и борясь с приступом дурноты. Как раз в этот момент снизу раздался радостный хор голосов. Граф вскочил и вышел на балкон.

— Vive Ie diable! [30] — почти пропел он. — Мы свободны! Venez [31], Латур, принеси вещи юноши, и в путь! — Он остановился перед Ли и, откинув полы сюртука, низко поклонился ей, а затем, схватив ее за руку, заставил подняться на ноги. Она не сопротивлялась такой крайней фамильярности и только сказала ему, что из вещей у нее одна сумка.

— Подождите минуту, — сказал С.Т. Он начал было подниматься, но она вышла из комнаты, даже не взглянув на него. — Подождите! — закричал он. — Вы же не можете просто уехать с…

Камердинер поклонился ему, забрал трость графа с золотым набалдашником и шляпу с перьями и пошел за своим хозяином.

— …незнакомыми людьми! — договорил С.Т. Он сделал шаг к двери, остановился и снова сел.

Он взял карты и стал тасовать колоду снова и снова, прислушиваясь к эху звуков отъезда кареты по мощеной булыжной мостовой. Стук закрывающейся двери, резкий голос форейтора, крики со двора, сливаясь с цоканьем обутых в железо копыт и колесным скрежетом, создавали раздражающий гомон, наконец карета медленно выкатилась из-под поднятой решетки ворот.

С.Т. резко согнул колоду и щелчком отшвырнул ее с проклятиями.

Он встал и налил себе коньяку, невидящими глазами уставившись на рассыпанные карты. Не успела суета внизу стихнуть, как стук копыт вновь наполнил улицу. Он повернулся к балкону здоровым ухом, прислушиваясь. Он ничего не мог разобрать из новых криков и резких восклицаний женщин, и, наконец забыв всю свою гордость, быстро вышел на балкон и жадно оглядел улицу.

Но это был не экипаж графа. Круто уходящая в гору улочка была запружена всадниками — солдатами, прискакавшими с другой французской, стороны границы. Кавалерийские кони беспокойно топтались, то и дело поднимаясь на дыбы, окруженные толпой местных жителей, и С.Т. внезапно узнал французского лейтенанта с пограничного поста. Тот тщательно прицеливался из мушкета вслед уносившейся карете графа. Звук выстрела взорвался многократно повторенным эхом в узком ущелье улицы, и весь отряд, прокладывая себе дорогу через толпу, выехал из деревни и, перейдя в галоп, промчался по узкому мосту в том направлении, куда скрылась карета.

Марк ворвался в комнату.

— Слишком поздно! — закричал он, выбегая на балкон. Перегнувшись через перила, он потряс кулаком вслед удаляющимся всадникам. — Вы, пьяные лентяи! Слишком поздно! Поздно! — Он презрительно фыркнул, входя в комнату и качая головой. — Мы сделали, что могли, правда? Вы и я имеем право так говорить. Карты — о, это была отличная игра, mon ami [32]. Но им не удастся больше никогда поймать его на этой Стороне границы. А этот бедняга, юный идиот — этот anglais [33] — вы не могли помешать ему поехать с ними? Ох уж эти щенки, мнящие себя героями! Одному Богу известно, что с ним станет!

— А что с ним станет? — резко спросил С.Т. — И вообще, что, к черту, здесь происходит? Они гонятся за Мазаном — он что-нибудь натворил?

Марк потрясение смотрел на него.

— Так вы не знаете?

— Чего я не знаю? — крикнул С.Т.

— Ха. Граф де Мазан. Так он себя называет, да? Этот месье — он и его камердинер, Латур, месяц назад в Марселе были приговорены к сожжению на костре, за богохульство. И, — Марк понизил голос до шепота, — за содомию. — Он покачал головой. — А еще за попытку убить двух девушек. Он вовсе не граф, мой друг. Это Сад. Маркиз де Сад.

5

С.Т. бродил по горам уже несколько часов. В поисках Немо он дошел до вершины хребта и все время свистел и звал его. Сейчас он присел отдохнуть на склоне одиноко стоящей горы, залитой лунным светом. Он проклинал Ли. И себя. Эти его тщательные порывы, природное чутье, которое так подводило его, что оно принесло ему, кроме страданий да нескольких острых мгновений, которые пришли и ушли, как везение в азартной игре, быстротечное бесплодное возбуждение.

Вот теперь, думал он каждый раз, вот теперь все будет по-другому. Но это было не так.

Ему не следовало посылать Немо в деревню, так отчаянно рисковать из-за женщины. Эти его великодушные жесты! Он вспоминал о них с негодованием, когда перед ним открывалась новая игра, в которой он должен был победить.

И заплатить за победу. За эту сомнительную победу он заплатил жизнью своего последнего друга. Хотя он все еще пытался найти его в горах, уже слыша то, чего боялся. Встреченный цыган, который рубил дрова, рассказал ему, что двое его сыновей видели монстра на склонах каньона, ужасное сверхъестественное существо, с головой человека и туловищем зверя. Они принесли домой его парик, который свалился, зацепившись за куст, и тогда цыгане, произнесли заклинания, сварили колдовское зелье, чтобы заманить чудище в ловушку, а старая цыганка вновь превратила его в обычного волка, которого они и убили. Если господину угодно, он может пойти посмотреть на шкуру и потрепанный парик дьявольского создания, — сказал цыган. — Они выставлены на обозрение за небольшую плату, а деньги пойдут церкви в Колмаре.

Он не пошел. Он не мог. Он вернулся в горы, пытаясь убедить себя, что произошла ошибка, что все это был только сон, что вот он проснется, а в ногах кровати, безмятежно свернувшись лохматым клубком, спит Немо.

А она… поделом ей, подумал он. Она получила то, что заслужила, отказавшись от его защиты, которая, конечно, была не такой, как раньше, но уж, конечно, он легко мог справиться с каким-то щеголем в канареечных обтянутых штанах. Она получила то, что просила, когда носилась по всей стране в мужской одежде: аристократ — убийца с противоестественными наклонностями воспользуется ею, обесчестит, а затем выкинет труп воронам.

Он откинул голову в отчаянии. Звук родился в глубине его горла, низкий стон печали и одиночества, вылившийся в долгую ноту, которую он перенял у Немо в те дни, когда они сидели рядом на ступенях замка, наполняя тишину лунной ночи песней волков. Он надеялся, что его услышат цыгане; он надеялся, что его услышат горожане, странствующие торговцы, жители деревушек, он надеялся, что его услышит Сад. Он пел любимую песнь Немо со всей страстью и силой, на которую были способны его легкие, и надеялся, что все трясутся от страха в своих кроватях и экипажах, в лачугах и особняках — везде, где, как они думали, они в безопасности.

Дикая мелодия переполняла его, выталкивая из привычного уже круга, вновь в одиночество и ожесточение. Он пел и пел, пока грудь не заныла от боли! Волчья мелодия, кромсая, убивала тишину.

Он перевел дыхание. Его по-прежнему окружала ночь, тишина. Он слышал лишь, как стучит кровь у него в ушах и слабое эхо его бессловного плача, затихающее в горах.

И вдруг откуда-то издали пришел ответ. Одинокий безутешный голос вновь разнесся ночным ветром по ущелью, поднимаясь к пикам и скользя вниз к земле. К нему присоединился второй певец, третий, и вот уже зазвучал целый хор: отчаянная дикая симфония, прославляющая вызов разбойника.

Ли порядком надоел и сам граф, и его бесконечные намеки. Он говорил по-французски так быстро, что она не разбирала и половины его слов. К тому он все время ерзал, то и дело касался ее руки, болтал об англичанах, о клубе «Адское пламя», то глядя пристально на нее, то с ухмылкой на своего камердинера. Она раскаивалась, что приняла его приглашение. Что бы он ни планировал, это только задержало бы ее, а она и так уже потеряла много времени на это пустое путешествие. Сейчас, оглядываясь назад, она понимала, что поддалась слабости, решив отправиться в путь в поисках боевых искусств, овладеть которыми она никогда не могла. Кошмар случившегося гнал ее из Англии, и она цеплялась за надежду, что сможет отомстить, как мужчина. Она хотела найти борца за справедливость — блистательную, загадочную, полузабытую легенду ее детства… а встретила всего лишь человека, одинокого человека, который смотрел на нее так, словно ждал от нее утешения.