Соблазн - Рам Янка "Янка-Ra". Страница 6
– Мой психоаналитик прописал мне антидепрессанты… Я так устала от всего…
Мне хочется дать Даше подзатыльник, чтобы пришла в себя, смыла косметику, выплюнула антидепрессант, шампанское и просто поела. Поджав губы, я отворачиваюсь.
– Тори! – тут же ловит меня алая Алла. – Ты не собираешься этой осенью в Египет вместе с Борисом?
– Что мне там делать? Он будет круглосуточно на своих семинарах. А Илюшка не переносит самолёты…
– Найми няню, как я. Я полечу с мужем, отлично проведём с тобой время!
Её Даниэлю два с половиной. Как можно в два с половиной бросить ребёнка няне, чтобы хорошо провести время?
– Вряд ли у меня получится, – вежливо улыбаюсь я.
– Даша, ты такая худая! – с наигранным восхищением вздыхает Лика. – Просто модель!
Модель скелета? Да у неё скоро колени назад выгнутся. Как можно подпитывать её нездоровые диеты восхищением? Но здесь принято в лицо хвалить любую дичь, а осуждать и высмеивать шёпотом и за спиной.
Спасите меня кто-нибудь! Мне кажется, я тоже сейчас начну выделять яд и всех залью с дежурной улыбкой. Они заразные!!
Разворачиваюсь, чтобы сбежать в детскую. Но Илья уже идёт навстречу мне с шариковым ружьём наперевес.
– Мам…
С ледяным взглядом Лика натянуто улыбается.
– Что-то наше жертвоприношение сегодня не слишком старается… Всё время бегают.
«Жертвоприношение» – это детские аниматоры. Здесь принято называть это так. Взрослые не переносят, когда дети мешают им хорошо проводить время. И детям делают человеческое жертвоприношение в виде аниматоров. Терзайте, только не мешайте!
Присаживаюсь перед сыном, чтобы спрятать его от взгляда Лики. Платье натягивается… и я чувствую, как немного лопается разрез. Боже…
– Мам, я хочу домой.
– Потерпи, детка, ладно? Поедем через час.
– Я туда не пойду.
– Почему?
– Там… один мальчик написал в шарики. Фу… А девочки говорят на Мальвину… – мнётся он и, решившись, наклоняется и шепчет мне на ухо: – «Шлюха…»
– О, Господи! – в этой аристократичной вакханалии остаётся только молиться. – Побудь со мной.
Беру его за руку, усаживая на кресло. Женщины недовольно поглядывают на меня. Мужчины возвращаются с веранды. Я присаживаюсь на подлокотник кресла, пряча свой надорванный разрез.
– Тори… ах… – с восторгом наклоняется к моей груди Алла. – Борис – щедрый мужчина! Это же бриллиант?
Машинально прикрываю подаренный на наш юбилей кулон, сжимая его в пальцах.
– Да, – киваю я.
– Шикарный «Ашер»! Сколько карат? Какой чистоты?
– Да я… не помню, если честно, – пожимаю плечами с улыбкой.
– Ой, лукавишь, – машет она мне своим длинным наманикюренным пальчиком, – кто же такое забудет? Я, скорее, имя мужа забуду! – смеётся она, жадно поглядывая на камень.
Разворачивается к подошедшему ближе Борису.
– Борис… – разводит руками. – Сразу видно – твои дела пошли в гору. Украшения жены выросли на пару карат!
Борис признательно улыбается ей… А он очень редко улыбается. Я уже и забыла, как он улыбается мне или Илюшке. И мне становится тошно. Не от ревности, нет. А вообще…
Илюшка, скучая, поднимает своё большое шариковое ружьё и, играясь, целится в шоколадный фонтан.
– Бах… бах…
– Илюшка… не надо… – тихо прошу его.
– Мамочка… я хочу домой…
– Потерпи ещё немного.
Впереди у нас ещё одно нездоровое мероприятие!
– Аукцион! – словно услышав мои мысли, радостно объявляет Лика, хлопая в ладоши. – Наша Владочка нарисовала для гостей три картины. Внимание! – игриво разворачивается она, указывая на детскую мазню на настоящих холстах и в дорогущих рамках. – Вот наши лоты: «Закат над Тегал Ванги»…
Красное пятно масляной краски над синей полосой.
– … «Букет магнолий»…
Много розово-белых пятен над зелёным шаром.
– … «Вечер у камина»…
Непередаваемая живописная смесь коричневого и красного!
– Среди нас есть профессиональный художник! Тори, милая, дай нам скорее рецензию!
– Это… – подыскиваю я слова. – Очень мило!
– Мне кажется, Владочка будет очень талантлива в экспрессионизме!
– Безусловно, – киваю я.
– Итак, разыгрываем первый лот. «Закат над Тегал Ванги». Стартовая цена – сто евро!
Уж лучше бы откровенно поставили кубышку и попросили собрать в неё денег. Но, к сожалению, ритуал проводится не ради денег, а ради того, чтобы потом хвастать, что картина отпрыска, нарисованная им в семь лет, была продана за несколько тысяч евро. Такая вот дичь…
– Двести! – взмахивает рукой Борис, открывая аукцион.
Другие мужчины поднимают ставки.
– Восемьсот… – снова поднимает Борис.
Отворачиваюсь, гляжу на Илюшку и про себя обещаю ему, что никогда больше не буду справлять его день рождения в кругу партнёров его отца. Любой кровью! Даже если мне придётся годами не разговаривать с Борисом. Не хочу, чтобы он смотрел на это всё.
Илья поднимает опять ствол ружья и…
– Илья! – тихо и сердито рявкает на него стоящий рядом отец.
Сын пугается, и его пальчики резко сокращаются, нажимая на курок. В ужасе смотрю, как огромный шар быстро летит в шоколадный фонтан!
Шлёп!!! Все лоты и платье Лики залито жидким шоколадом…
Все шокированно поворачиваются к нам!
Мамочка…
Глава 7
Утопия
Мы с Илюшкой сидим в машине на заднем, он испуганно прячется под моей рукой, уткнувшись носом в грудь. Успокаивающе глажу…
Меня трясёт от предстоящего разноса, но я пытаюсь отыскать в себе броню, чтобы прикрыть хотя бы сына. Что он сделал страшного, в конце концов? Он просто… ребёнок!
Но мне давно кажется, что Борис никогда не был ребёнком сам, настолько ему чужды спонтанность и непосредственность.
– Папа будет ругать… – бормочет Илюшка.
Извинившись сто тысяч раз, взмокший Борис наконец-то садится в машину.
Тишина звенит.
Мы едем в этой тишине, как в кислоте. Я не смею её нарушить и просто обнимаю сына посильнее, чтобы перекрыть ему эту «кислоту».
Так же молча мы идём в дом.
Из сына будто вытекла вся энергия, он вялый, щёки горят. Беру его на руки.
– Поставь немедленно. Не поднимай тяжести.
Мне хочется сказать, что это не тяжесть, а мой испуганный ребёнок! Но ссориться при сыне не хочу.
Илюшка вжимается в меня крепче. Отрицательно кручу головой.
Концентрация кислоты нарастает.
– Мамочка… животик болит…
Усаживаю его на пуфик в коридоре, разуваю. У него бывает, если перенервничает.
– Я сделаю тебе чай с мятой и молоком.
– Перестань подпитывать его симуляции, Тори. Он просто пытается избежать наказания!
– Наказание для вас должно быть одинаковое. Вы в равной мере поучаствовали в трагедии. Ты его напугал!
– Не говори чушь! Илья, быстро в свою комнату.
У меня всё горит внутри от этой кислоты предстоящего наказания, порицания, отторжения. И мне страшно представить, что чувствует мой ребёнок.
Пока делаю чай, ощущаю солнечным сплетением, в котором поселилась тяжесть, что там что-то происходит. Быстро выплёскиваю чай в алюминиевую чашку, чтобы немного остудить, выливаю снова в кружку и спешу в детскую.
Илья беззащитно стоит посреди комнаты, теребя в руках своего уже старенького тряпочного кота, словно пытаясь прикрыться им. Я шила этого кота сама, когда была беременна. До сих пор без него не засыпает.
Борис нависает над ним.
По щекам сына текут слёзы.
– Не ожидал, что мой сын станет моим позором.
– Я не хотел… – не поднимая глаз, рвано вздыхает Илюшка. – Прости, папочка.
– Мне жаль говорить это, но ты меня разочаровал. И, конечно, ты будешь наказан. Ты должен быть более ответственным и серьёзным. Думаю, лишить тебя сладкого и игрушек на неделю будет полезно… для осознания правил поведения в приличном обществе.
– Это нечестно… – рыдает сын. – Все вели себя плохо. Их никто не ругал. А я нечаянно.
– Мне плевать на «всех»! Мой сын должен вести себя достойно! Дай сюда эту тряпку, – требует он кота.