Время предательства - Пенни Луиз. Страница 12

«Ты меня не видишь. Ты-ы-ы меня-а-а не ви-и-идишь».

Но от возбуждения и после слишком быстрого приема пищи не сдержался на свой привычный манер.

Старший инспектор и Изабель Лакост опустили окна, предпочтя мороз тому, что грозило растворить обивку заднего сиденья.

– И часто он так? – спросила Лакост.

– Говорят, это знак любви, – ответил Гамаш, не глядя на нее. – Комплимент. – Гамаш помолчал, повернув голову к окну. – Большой комплимент.

Изабель Лакост улыбнулась. Она была привычна к подобным «комплиментам» от ее мужа, а теперь и от их маленького сына и нередко спрашивала себя, почему Y-хромосома такая пахучая.

У дверей управления полиции Гамаш надел на Анри ошейник, и втроем они вошли в здание.

– Подождите минутку! – крикнула Лакост человеку, который входил в кабину лифта в конце коридора.

Она быстро пошла туда, Гамаш и Анри последовали за ней, но Лакост неожиданно замедлила шаг. И остановилась.

Человек в лифте нажал кнопку. Потом еще раз. И еще.

Лакост остановилась в футе от лифта, мысленно приказывая дверям побыстрее закрыться, чтобы они втроем поднялись чуть попозже.

Но старший инспектор Гамаш не промедлил ни секунды. Вместе с Анри он прошел мимо Лакост в кабину, не обращая внимания на человека, который отчаянно давил на кнопку. Двери начали закрываться, но Гамаш придержал их рукой и посмотрел на Лакост:

– Идешь?

Лакост шагнула внутрь, к Арману Гамашу и Анри. И Жану Ги Бовуару.

Гамаш приветствовал своего прежнего заместителя коротким кивком.

Жан Ги Бовуар не ответил на приветствие, он предпочел уставиться перед собой. Если, входя в кабину, Изабель Лакост не верила в такие вещи, как флюиды и эманации, то, выходя из нее, она не испытывала сомнения в их существовании. Инспектора Бовуара трясло, он излучал сильнейшие эмоции.

Но какие? Она следила за меняющимися цифрами – 2… 3… 4… – и пыталась понять, какие волны испускает Жан Ги Бовуар.

Стыда? Смущения? Она знала, что на его месте определенно испытывала бы и то и другое. Но она не была на его месте. И подозревала, что чувства Бовуара низменнее. Грубее. Проще.

Он излучал ярость.

6… 7…

Лакост посмотрела на отражение Бовуара в помятой и поцарапанной двери. Она почти не видела Бовуара, после того как он перевелся в отдел старшего суперинтенданта Франкёра.

Изабель Лакост помнила своего наставника уступчивым, энергичным, временами несдержанным. Гибким рядом с более жесткой фигурой Гамаша. Рациональным рядом с шефом, опирающимся на интуицию. Созерцательность Гамаша Бовуар дополнял действием.

Бовуар любил листы и фломастеры, Гамаш любил мысли и идеи.

Бовуар любил спрашивать, Гамаш любил слушать.

И тем не менее между ними существовала какая-то связь, несмотря на разницу в возрасте. Они занимали естественное, словно определенное самой природой, место в жизни друг друга. И связь эта укрепилась еще больше, когда Бовуар влюбился в Анни, дочь шефа.

Лакост немного удивилась, узнав о любви Бовуара. Анни Гамаш ничуть не походила на бывшую жену инспектора или на одну из красавиц, с которыми он встречался. Моде она предпочитала удобство. Она не была ни красавицей, ни уродиной. Ни стройной, ни толстушкой. Анни Гамаш никогда не была самой привлекательной женщиной на вечеринке. Мужчины никогда не поворачивали голову ей вслед.

Пока она не начинала смеяться. И говорить.

К изумлению Лакост, Жан Ги Бовуар понял что-то об Анни, чего не могли понять другие. Он понял, как прекрасно, как привлекательно счастье.

Анни Гамаш была счастлива, и Бовуар влюбился в нее.

Изабель Лакост восхищалась им за это. Да что говорить, она многим восхищалась в Бовуаре, но в первую очередь его одержимостью в работе и, безусловно, преданностью старшему инспектору Гамашу.

Однако несколько месяцев назад от его преданности не осталось и следа. Хотя, если откровенно, трещинки в их отношениях появились еще раньше.

Лакост перевела взгляд на отражение Гамаша. Старший инспектор казался расслабленным, свободно держал в руке поводок Анри. Она заметила шрам на его седеющем виске.

Все изменилось с того самого дня. Этого не могло быть. Не должно было быть. И Лакост понадобилось какое-то время, чтобы понять, насколько сильно все изменилось.

Она стояла сейчас среди руин, развалин. И в основном среди руин Бовуара. Его чисто выбритое лицо приобрело землистый цвет, осунулось. Он выглядел гораздо старше своих тридцати восьми лет. Он казался не просто уставшим или даже изможденным, а опустошенным. И в этой пустоте он хранил последнее, что у него осталось, – свою ярость.

9… 10…

Прежде у нее еще теплилась надежда, что шеф и инспектор Бовуар просто изображают вражду, но теперь надежда исчезла. Тихой гавани не было. Ни надежды, ни сомнений не осталось.

Жан Ги Бовуар презирал Армана Гамаша.

Без всякого притворства.

Изабель Лакост боялась даже представить, что могло бы случиться, не будь ее сейчас в лифте. Два вооруженных человека. И у одного преимущество (если это можно так назвать) почти безграничной ярости.

Вооруженный человек, которому нечего терять.

Если Жан Ги Бовуар ненавидел Гамаша, то что чувствовал Гамаш?

Она снова вгляделась в отражение шефа в поцарапанной и помятой двери лифта. Он казался абсолютно спокойным.

Анри решил отпустить еще один мощный комплимент (если только такие вещи делаются по решению). Лакост поднесла руку к носу – сработал инстинкт самосохранения.

Пес, не замечавший, как сгустилась атмосфера, крутил головой, позвякивая жетонами на ошейнике. Своими большими карими глазами он посмотрел на человека, стоящего рядом с ним. Не на того, кто держал поводок. На другого.

Знакомого человека.

14… 15.

Лифт остановился, и двери открылись, впустив внутрь кислород. Изабель подумала, что ей, вероятно, придется сжечь свою одежду.

Гамаш придержал дверь для Лакост, и она поспешила выйти, чтобы не чувствовать этой вони, лишь часть которой была на совести Анри. Но прежде чем Гамаш вышел, Анри повернулся к Бовуару и лизнул его ладонь.

Бовуар отдернул руку, словно ее ошпарило кипятком.

Немецкая овчарка последовала за хозяином из лифта. Двери за ними закрылись. Когда они втроем двинулись к стеклянным дверям, ведущим в отдел по расследованию убийств, Лакост обратила внимание, что правая рука, держащая поводок, слегка дрожит.

Дрожь, хотя и незначительная, была все же заметна.

И Лакост поняла, что Гамаш полностью контролирует Анри, за исключением его кишечника. Он мог бы натянуть поводок, чтобы пес и близко не подошел к Бовуару.

Однако Гамаш поводка не натянул. Он позволил собаке лизнуть руку Жана Ги. Допустил этот маленький поцелуй.

Кабина лифта доехала до верхнего этажа управления, и двери открылись. В коридоре возле лифта стояли два человека.

– Черт возьми, Бовуар, что за вонь? – поморщился один из них.

– Я тут ни при чем.

Бовуар все еще чувствовал влажный и теплый язык Анри на своей руке.

– Ну-ну, – сказал агент и переглянулся с коллегой.

– Иди ты в жопу, – пробормотал Бовуар, протискиваясь между ними.

Старший инспектор Гамаш обвел взглядом свой отдел. Прежде агенты засиживались в этом помещении до ночи, а теперь не осталось никого.

Ему бы хотелось, чтобы тишина свидетельствовала о раскрытии всех убийств. А еще лучше – о том, что никаких убийств не произошло. Ни в чьей душе не возникло черного желания забрать жизнь. Чью-то жизнь, не свою собственную.

Как в случае с Констанс Уэлле. Или с женщиной, чье тело нашли под мостом. Или как могло случиться только что в лифте.

Но Арман Гамаш оставался реалистом и знал, что длинный список убийств будет пополняться и дальше. Уменьшилась лишь его возможность раскрывать их.

Старший суперинтендант Франкёр не встал. Не поднял взгляда. Он не замечал ни Бовуара, ни других рассаживавшихся в его большом кабинете.