Время предательства - Пенни Луиз. Страница 10

Пробка стала потихоньку рассасываться, и вскоре двое полицейских пересекли реку по мосту Шамплейна и поехали по городу. Инспектор Лакост остановилась перед скромным домом в квартале Пуант-Сен-Шарль.

За окнами домов по всей улице горел свет. Светились рождественские огни, и свежий снег отливал красным, желтым и зеленым цветом.

Только не здесь. Этот дом казался черной дырой среди веселых соседей.

Старший инспектор Гамаш сверился с адресом, который дала ему Мирна. Да, именно здесь и жила Констанс Уэлле. Он предполагал увидеть что-то иное. Больше.

Гамаш оглядел соседние дома. На другой стороне улицы стоял снеговик, распахнув для объятия руки-ветки. Сквозь окно в доме напротив он четко увидел женщину, которая помогала ребенку с домашним заданием. В соседнем доме пожилая пара смотрела телевизор, а на камине у них подмигивала рождественская гирлянда.

Повсюду кипела жизнь. Кроме темного дома Констанс Уэлле.

Часы на приборном щитке показывали начало шестого.

Они вышли из машины. Инспектор Лакост взяла фонарик и повесила на плечо сумку с набором инструментов для работы на месте преступления.

Дорожка к дому мадам Уэлле была не расчищена, снег не потревожен ничьими следами. Полицейские поднялись по ступенькам и остановились на маленьком бетонном крыльце. Облачка их дыхания растворялись в ночном воздухе.

Ветерок обжигал щеки Гамаша, холод заползал в рукава, под шарф на шее. Не обращая внимания на мороз, он огляделся. Снег на оконных карнизах тоже был нетронутым. Инспектор Лакост нажала кнопку звонка.

Они замерли в ожидании.

Немалая часть полицейской работы состояла в ожидании. В ожидании подозреваемых. Результатов вскрытия. Заключения криминалистов. Ответа на заданный вопрос. Или в ожидании у запертой двери.

Гамаш знал, что в этом и состоит одно из великих достоинств Изабель Лакост, – достоинств, не бросающихся в глаза. Она была очень, очень терпеливой.

Все могут изображать кипучую деятельность, но спокойно ждать умеют немногие. Как ждали они теперь. Однако это вовсе не означало, что они ничего не делали. Они ждали и осматривали все вокруг.

Маленький дом был в хорошем состоянии: водосточные желоба сидят, где им положено, окна и карнизы покрашены, краска не отслаивается, не шелушится. Все аккуратно, все на своем месте. На кованых перильцах крыльца висит рождественская гирлянда, только вот лампочки не горят. На передней двери венок.

Лакост посмотрела на шефа, он кивнул. Она открыла наружную дверь и заглянула через стеклянное окошко в прихожую.

Гамаш нередко бывал в подобных домах. Их строили для возвращающихся ветеранов в конце сороковых – начале пятидесятых годов. Скромные дома в зажиточных районах. Многие из них потом сносились или достраивались. Но некоторые, вроде этого, остались нетронутыми. Маленькие жемчужины.

– Ничего, шеф.

– Bon, – сказал он.

Спустившись с крыльца, он показал направо, и Лакост шагнула в глубокий снег. Гамаш пошел в другую сторону, отмечая, что снег здесь тоже нетронут. Он погрузился в него почти по колени. Снег набивался ему в ботинки и холодил ноги, превращаясь в ледяную воду и увлажняя носки.

Как и Лакост, Гамаш заглядывал в окна, защищая глаза от наружного света ладонями. Пустая и чистая кухня. Никакой грязной посуды на столе. Он пробовал открывать окна – все они оказались заперты. В крохотном дворике он встретил Лакост, пришедшую с другой стороны. Она отрицательно покачала головой, привстала на цыпочки и заглянула в окно. Не отрывая глаз от окна, включила фонарик и посветила внутрь.

Потом повернулась к Гамашу.

Она что-то увидела.

Лакост без слов протянула шефу фонарик. Он посветил внутрь и увидел кровать. Стенной шкаф. Открытый чемодан. И пожилую женщину, лежащую на полу. «И ран не залечить».

Арман Гамаш и Изабель Лакост ждали в небольшой гостиной дома Констанс Уэлле. Внутри, как и снаружи, дом выглядел аккуратным, но не строгим. Здесь лежали журналы и книги. У дивана стояла пара старых тапочек. Гостиная не была парадным местом для особых гостей, Констанс явно пользовалась ею сама. В углу стоял старый телевизор, а лицом к нему – диван и два кресла. Как и все остальное в доме, кресла были добротные, дорогие, хотя и потертые. Комната имела уютный, радушный вид. Бабушка Гамаша назвала бы такую комнату аристократической.

Увидев через окно лежащее на полу тело, Гамаш позвонил Марку Бро и стал вместе с Лакост ждать в машине приезда монреальской команды криминологов. Когда те приехали, началась обычная рутинная работа, правда без помощи старшего инспектора Гамаша и инспектора Лакост. Их отправили в гостиную как лиц, приглашенных на расследование. В такой роли они чувствовали себя необычно, словно прогульщики, и убивали время, бродя по скромной комнате, разглядывая украшения, личные вещи. Но ни к чему не прикасались. Они даже не садились.

Гамаш обратил внимание, что три сиденья выглядели так, будто на них все еще сидели призрачные люди. Как кресло Мирны в ее магазине, эти сиденья сохраняли формы людей, прежде занимавших их каждый день в течение долгих, долгих лет.

Елки в доме не было. И никаких рождественских украшений. Правда, с чего бы им тут быть? Она ведь собиралась на праздник в Три Сосны.

Сквозь задернутые занавески Гамаш увидел свет фар и услышал, как останавливается машина, потом хлопнула дверь и раздался размеренный хруст ботинок по снегу.

В дом вошел Марк Бро и отыскал Гамаша и Лакост в гостиной.

– Не предполагал тебя увидеть, Марк, – сказал Гамаш, пожимая руку главе отдела по расследованию убийств Монреальской полиции.

– Я уже собирался домой, но тут ты сообщил об убийстве, и я подумал, что мне стоит приехать на тот случай, если тебя решат арестовать.

– Как мило с твоей стороны, mon ami [16], – улыбнулся Гамаш.

Бро повернулся к Лакост:

– У нас нехватка рук. Праздники. Не поможете моим ребятам?

Лакост почувствовала, что ее вежливо выпроваживают. Она вышла, и Бро обратил свои умные глаза на Гамаша:

– Ну-ка расскажи мне об этом теле.

– Ее зовут Констанс Уэлле, – сказал Гамаш.

– Та самая женщина, о которой ты днем беспокоился? Принял ее за ту, что покончила с собой?

– Oui. Ее вчера ждали к ланчу. Моя знакомая прождала целый день, надеясь, что та приедет. Потом позвонила мне.

– А ты знал покойную?

Гамаш чувствовал себя довольно странно: он еще никогда не участвовал в допросе в качестве допрашиваемого. А иначе это и назвать было нельзя – мягкий, дружеский, но все же допрос.

– Нет, лично я ее не знал.

Марк Бро открыл рот, собираясь задать еще вопрос, но передумал. Несколько секунд он пристально смотрел на Гамаша.

– Ты говоришь, лично не знал. Но откуда-то все же знал? Она что, известная личность?

Гамаш видел: проницательный ум Бро работает, слушает, анализирует.

– Да. Полагаю, ты ее тоже знал. – И после небольшой паузы: – Она Констанс Уэлле, Марк.

Он еще раз повторил имя. Если потребуется, он был готов рассказать коллеге, кто она, но хотел, чтобы Марк вспомнил сам.

Он видел, как его приятель роется в памяти – точно так же, как Гамаш в магазине Мирны. Наконец глаза Марка Бро расширились.

Он нашел в памяти имя Констанс Уэлле. Бро повернулся и посмотрел на дверь, потом поднялся и быстро пошел по коридору. В спальню, где лежало тело.

Гамаш не давал о себе знать, но Мирна и не рассчитывала, что он позвонит так скоро. «Отсутствие новостей уже повод для радости», – убеждала она себя. Повторяла эти слова раз за разом.

Она позвонила Кларе и пригласила ее выпить.

– Я хочу поделиться с тобой кое-чем, – сказала Мирна, когда они налили себе виски и расположились у камина на чердаке Мирны.

– Чем же? – спросила Клара, наклоняясь к подруге.

Она знала, что Констанс исчезла, и, как и Мирна, беспокоилась.