Искушение Эльминстера - Гринвуд Эд. Страница 24

Его обереги потрескивали и плевались бело-голубым, выплескивая смерть в ночь. Тени напряглись, встали на дыбы и заплясали в агонии среди  мечущихся молний. Эл развернулся, чтобы убедиться, что его кольцо выдержало во всех местах этот первоначальный натиск.

Так и было, но теневые звери не отступали. Скуля, пока умирали, уменьшаясь, как дым, перед яростью молнии, пронизывающей их, они царапали, бились в конвульсиях и пытались прорваться через барьер. Эл наблюдал и ждал, а молния мерцала и тускнела, умирая вместе с существами, которых убивала. Во имя Леди, их было очень много. Пройдет совсем немного времени, прежде чем заклинание полностью разрушится, и он будет один противостоять нападению. У него было одно заклинание телепортации, которое могло вырвать его из этой опасности, да, но только в то место, которое он посетил во время своих странствий, прочь от земель Повелительницы; и кто знал, что предупрежденный враг мог подготовить для его второго визита? То тут, то там его заклинание рушилось, когда умирающие тени превращались в дым. Кинжалы поднимались из земли, их потрескивание и сияние угасали, но они набросились на тени. Они будут летать, жадно преследуя всех за пределами кольца; ему лучше оставаться там, где он был, и надеяться, что они пожнут хороший урожай теневых зверей, прежде чем его невидимый враг попробует что-то еще. Например, собственное заклинание.

Зеленая, с множеством когтей молния родилась в ночи в руке чего-то похожего на человека, с обнаженным телом и оленьей головой. Мгновение оно играло своим заклинанием в хищно длинных пальцах, а затем от бедра швырнуло его в Эльминстера. Завывая и расширяясь по мере приближения, шар волшебной молнии без помехи прорвался сквозь последние клочья его защитного кольца и жадно бросился на аталантарца, который уже бормотал быструю фразу и поднимал руку ладонью вверх в затейливом жесте. Молния ударила и с ревом отскочила, туда, откуда пришла. Эл видел красные глаза, пристально наблюдающие за ним, и чувствовал тяжесть лишенной радости улыбки, которую он не мог видеть, когда фигура просто стояла и позволяла молнии втечь обратно в нее и поглотиться, как будто ее никогда и не было. Поднятая в защите рука Эльминстера замерцала собственным сиянием, затем погасла. Однако его заклинание все еще таилось, ожидая еще одной атаки... или двух, если этот оленеголовый враг нанесет быстрый удар. Последние несколько крадущихся теней бросились к оленеголовому существу и, казалось, потекли вверх и в него. Эл воспользовался моментом неподвижности, чтобы начать собственную атаку, подбросив в воздух кинжал, который его Искусство превратило в тридцать три лезвия. Он обрушил их кружащимся вихрем на своего врага. Рога быстро опустились, когда фигура из теней нырнула прочь, издав то, что могло быть низким рычанием или заклинанием. Существо напряглось и издало высокий, пронзительный крик, который мог бы издать человеческая женщина, получившая нож в спину (ибо Эльминстер слышал такой звук раньше, в городе Хастарл, несколько веков назад), когда лезвия глубоко вонзились в нее. Последовала вспышка высвобожденной магии, пылинки света дождем посыпались на землю, как вода, стекающая со щита воина под проливным дождем, и вращающиеся, колющие клинки внезапно исчезли. Эл воспользовался своим преимуществом. Победа в этой дуэли заклинаний, безусловно, была необходима, если он хотел сохранить свою жизнь — ни один маг, стремящийся к захвату, не бросает молнии, и было бы глупо стоять сложа руки в ожидании следующего заклинания, которым Безмолвные Рога хотел похоронить его здесь.

Он тонко улыбнулся, когда его пальцы прочертили сложный узор, и их кончики засветились, ознаменуя завершение. Многое, многое из того, что он сделал с того дня, когда дракон с магом-наездником набросился на Хелдон и разрушил его жизнь, можно было рассматривать как поступки дурака.

— Похоже, я дурак, которого подгоняют дураки, —  любезно сказал он своему наполовину видимому противнику. — Вы нападаете на всех, кто проходит этим путем, или это личное одолжение?

Единственным ответом ему было громкое шипение. Он счет, что оленеголовый плюнул в него, но не был уверен. Затем его заклинание подействовало с ревом, который на время заглушил все остальные звуки.

Голубое пламя расцвело вокруг черных, похожих на лапки паука пальцев и на рогах за ними. На этот раз крики раздались всерьез. Эл рискнул оглядеться вокруг на случай, если к нему подбирается затаившаяся тень, и поэтому, оглянувшись через плечо, избежал ослепления, когда контрзаклятие прожгло ночь.

Оно поглотило его защиту в одно мгновение, заставив отшатнуться назад в дыму разрушенных заклинаний. Жар обжег его левую щеку, он услышал, как зашипели волосы, а слезы затуманили левый глаз.

Тихо и осторожно, превозмогая боль, Эльминстер произнес ожидающее слово, которое пробудило окончательный эффект заклинания, которое он уже произнес, и голубое пламя, окутавшее конечности его врага, вспыхнуло точной копией того, что только что поразило его. Вопль, расколовший ночь, был грубым и захлебывающимся, рожденным настоящей агонией. Эл мельком увидел рога, мечущиеся взад и вперед, прежде чем пламя погасло, и услышал хриплое дыхание, удаляющееся на восток, среди свиста и треска вытаптываемых трав. Что-то большое упало в траву по крайней мере дважды. Когда наконец наступила тишина, Эл сделал три быстрых шага на запад и присел, внимательно вслушиваясь в ночь.

Ничего. Он слышал, как шевелится на ветру высокая трава, и слабый крик какого-то маленького дикого существа, умирающего в челюстях другого, далеко на юге. Наконец Эл устало вытащил последний заколдованный кинжал, который у него был, — тот, который только и делал, что светился по команде, — и бросил его в том направлении, откуда доносились звуки, чтобы нанести удар и осветить ночь. Он старался не приближаться к его сиянию слишком близко и не слишком подниматься над травой... Но ничто не двигалось, и ни заклинание, ни крадущаяся тень не выпрыгивали из ночи. Когда он посмотрел туда, куда падал свет кинжала, все, что можно было увидеть, это разбитая тропа, ведущая немного дальше к беспорядочной куче крошащихся и дымящихся костей, или рогов... или, возможно, просто ветвей. Что-то превратилось в пепел, когда он подошел ближе; что-то, очень похожее на длинную руку с тонкими пальцами.

* * * * *

Свисающие полоски краски задрожали, упали, и за ними с энтузиазмом последовал сам сводчатый потолок, встретившись с полом внизу с оглушительным, поднимающим пыль грохотом. Вслед за этим весь Рингил затрясся. Позолоченные фрукты разлетелись вдребезги, когда стена, на которой они были нарисованы, разлетелась на части, расколов темный овал и выплюнув сверкающие звезды в ночь. Скульптурные каменные губы задрожали, словно не решаясь заговорить, на мгновение, казалось, улыбнулись еще шире, а затем распались на множество осколков, когда расширяющаяся трещина достигла их и выплюнула каменные осколки, которые покатились и разбились по дрожащему залу. Губы опрокинулись, вздохнули в забвении и оставили зияющую дыру в стене там, где они были. Отголоски ярости земли, вызвавшей этот раскол, прокатились дальше... и из дыры в стене, обрамленной несколькими уцелевшими звездами, появилось что-то длинное, черное и массивное. С нарастающим скрежещущим ревом оно накренилось на каменных обломках и с грохотом вылетело в комнату: черный катафалк, чьи поднятые электрумовые руки несколько впечатляющих мгновений держали гроб и несколько скипетров, прежде чем опрокинуться на бок и врезаться в пол. Осколки плитки пола взлетели в воздух, преследуемые пурпурной молнией, которая вылетела из расколотого гроба. Электрумовые руки, разбитые и скрученные при падении, растаяли, когда разбитые скипетры в их руках исчезли в их собственном маленьком бурлящем магическом пламени. Одна рука выронила неповрежденный скипетр на покрытую пылью мостовую за мгновение до того, как слабеющая защитная магия замерцала по всей длине гроба, зависла в тишине на долгий напряженный момент и затем распалась в небольшом, но резком взрыве, который превратил гроб, катафалк и все остальное в темную пыль и расшвырял во все стороны. Посреди хаоса скипетр на полу издал свой собственный тихий вздох и рухнул в аккуратный контур мягко мерцающей пыли.