Шаровая молния 2 (СИ) - Гор Александр. Страница 3

Звонили из приёмной Берии и по его душу.

— Товарищ капитан госбезопасности, приказано передать вам, чтобы вы явились с утра не в ОПБ, а в наркомат.

Ясно. Значит, им с Румянцевым до упора трещать на пишущих машинках, распечатывая записи ночного разговора Берии с Воронцовым, который они попеременке стенографировали. Увы, такое секретаршам не поручишь.

Но с тёщиной шизой всё равно надо что-то делать. Иначе она и впрямь либо рассорит их с Кирой, либо сама сорвётся в Ленинград, значительно осложнив довольно неплохо сложившийся в последнее время быт. Одна вчерашняя инициатива посидеть с ребёнком чего стоит.

— Анастасия Кирилловна, какое слово вас больше устроит? Честное пионерское, слово коммуниста или красного командира? Я готов дать вам любое. Но поверьте: у меня нет никакой любовницы, а все мои ночные отсутствия дома связаны исключительно со служебными делами. Большего, простите, ни я, ни Кира, вам сообщить не можем. Поэтому очень прошу вас: не изводите мою жену вашими подозрениями. Ни к чему хорошему они не приведут.

Обиделась. А очень поздно вечером, когда вконец измотанный Николай наконец-то вернулся домой, Кира пожаловалась, что мать была зарёванной, когда она днём на минутку заскочила в квартиру после того, как сбегала в детский сад покормить малышку.

— Может, нужно было с ней как-то помягче?

— Как? Объяснить, что Берия вцепился в очередного «попаданца» из будущего, и нам с Толиком пришлось всю ночь записывать то, что тот рассказывал? А после того, как эти записи отнесут в Кремль, нам ещё и нужно будет свести его с Самим, который тоже работает по ночам? Знаешь, что с нами будет, если информация об этом просочится? Может, уговоришь её, чтобы она нашла себе работу? У неё хоть времени станет поменьше, чтобы забивать голову подобными глупостями.

Кира задумалась, кивнула, а потом задала вопрос, убивший Николая наповал.

— А у тебя правда никого, кроме меня, нет?

Приплыли!

Смягчить ситуацию помог… Устинов. Буквально спустя пару дней после описанных событий он вернулся из очередной инспекционной поездки на строящийся завод полупроводниковых приборов и, уже не застав на службе заместителя начальника ОПБ, попытался дозвониться к нему на квартиру.

— Дмитрий Фёдорович? — переспросила тёща.

— Да. А откуда вы меня знаете?

— Я преподавала вам иностранный язык, — представилась Анастасия Кирилловна. — И потом с удивлением узнала, что вы руководите таким крупным предприятием. Так вам мой зять нужен?

— Прекрасно вас помню. А Николай Николаевич, выходит, ваш зять? А я теперь его подчинённый. И вынужден попросить, чтобы вы сообщили ему, что он очень нужен на службе. Лосева я уже вызвал в ОПБ.

Значит, заочной очной ставки с сыном «матеньки» не избежать, ведь алиби зятя «домашний прокурор» будет проверять со всей тщательностью.

Тем не менее, Демьянов за этими обыденными делами отдыхал после той нервной ночи в кабинете Берии. Ещё бы! Воронцову даже лучше него было известно, за что на самом деле сняли и расстреляли Лаврентия Павловича. А касаться этой темы он пока не хотел. Зная жёсткий характер «главного сталинского палача», вполне реально было нарваться на его немилость, чтобы информация о навороченных Берией делах в области национальной политики не дошла до «Хозяина». Да, ошибся, как выяснилось в итоге. Но ценой этих ошибок стало ускорение развала СССР, и вряд ли Сталин простит такое своему соратнику.

Той встречей Павла Валентиновича с наркомом пока дело ограничилось. Парня, у которого полностью поменялась память, надо было легализовать, и этим делом сейчас занимался Удовенко, признавшийся, что не может спать, не «приняв на грудь» стакана водки.

Что ж, Сашку вполне можно понять. Ведь только он из всех родственников знает, что Васи, всего, что связано с личностью его племянника, уже не существует, а ему приходится честно смотреть в глаза сестры и врать: всё будет хорошо, и её сын когда-нибудь снова обретёт память. Нужно только потерпеть. Всего лишь до конца жизни, блин, потерпеть.

Но на этом «фронте», вроде, всё развивается благополучно. Убитым горем родителям жертву несчастного случая предъявили, друг друга они благополучно (Павел — не без помощи «дяди») в госпитале НКВД опознали. А поскольку встреча была «в порядке исключения» (ведомственная принадлежность медучреждения такая), на ближайшие две недели об охах-вздохах несчастных родителей можно не беспокоиться. Самочувствие попаданца нормальное. Главное — никаких признаков некроза тканей, через которые прошёл мощный электрический разряд.

Парня оставили отлёживаться в охраняемом боксе. А чтобы жизнь мёдом не казалась, снабдили бумагой и велели вспоминать всё, что связано с модернизацией и увеличением моторесурса авиадвигателей, существовавших на начало войны.

— Была бы возможность пощупать их руками, увидеть в разобранном виде в том состоянии, что они сейчас производятся, я бы лучше с этим справился, — пожаловался Воронцов.

— Появится, — заверил его Демьянов. — Ты просто сам представь, как отреагируют Швецов или Климов, если к ним в КБ явится пятнадцатилетний пацан и начнёт пальцем тыкать, что нужно сделать, чтобы двигатели, которые они выстрадали, заработали лучше.

— Представляю, — засмеялся Павел.

— Пиши и рисуй пока по памяти. И не забывай писать обоснования тех или иных технических решений. Это пока пойдёт по линии рекомендаций от авиационного отдела ОПБ-100, которые они просто обязаны проверить. Нам позарез нужно добиться, чтобы эти движки к началу войны стали долговечнее и мощнее.

— Нашёл кого агитировать, — фыркнул Павел Валентинович. — Для тебя это всё — чистая теория, а я столько их перебрал на фронте, что тебе и не снилось. Как считаешь, если я с АШ-62 начну, нормально будет?

— Более чем. Если моторы «Ишаков» догнать по ресурсу до моторов Ан-2, то столько жизней спасём! Сам же помнишь: самый массовый самолёт на начало войны. Только не забывай, что по нынешней спецификации он ещё зовётся не АШ, а М-62. А потом займись М-82. Он, насколько помню, в твоё время ставился на Ил-14. Надо подтолкнуть Лавочкина, чтобы тот поскорее сделал Ла-5. К 22 июня, конечно, уже не успеем, но даже если он взлетит хотя бы в середине 41-го…

— Описание «шестьдесят второго» двигателя принеси. Легче работать будет.

— Ворожейкин принесёт.

— Кто??? — обалдел Павел.

— Тот самый, тот самый. Которого ты знаешь как Дважды Героя. Еле удалось урвать себе, да и то — лишь из-за его травмы позвоночника, полученной на Халхин-Голе. Своих «звёздочек» он теперь уже не получит, но зато куда больше сделает для того, чтобы советские самолёты поскорее сравнялись с немецкими и превзошли их. И это… Ни слова ни о моём, ни о твоём иновременном происхождении. Об этом знают единицы людей.

— Знаю. Саша уже инструктировал.

— Ты для Арсения Васильевича — гениальный конструктор-самоучка, найденный НКВД и находящийся под жёсткой опекой «конторы». Не больше.

Самое удивительное — уже через день Арсений положил на стол Николая опечатанный пакет с двумя десятками листов, исписанных мелким почерком и разрисованных эскизами изменений в конструкции двигателя М-62. И приложенной короткой запиской: «Всё, что наскрёб в памяти, касательно изменений. Остальное — после того, как пощупаю руками». Значит, пойдёт дело! И хорошо пойдёт.

4

— Удивительно, — покачал головой Сталин. — А внешне — совсем ещё мальчик. Присаживайтесь, товарищи.

Павел, которого их госпиталя забирал Демьянов, всю дорогу нервничал. Всё-таки иное поколение, успевшее повоевать с именем Вождя на устах. А потом пережившее низвержение своей иконы с пьедестала на ХХ съезде. Ну, и прочие побочные явления того времени: переименования, снос памятников. Помните, как у «Любе́»: гипсовую статую сняли втихаря. Но для Николая это — теоретические знания исторических фактов, а Воронцов видел это всё вживую. А теперь ему — впервые в жизни встречаться с самим Иосифом Виссарионовичем лично.