Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага - Амаду Жоржи. Страница 10

Однако не запрет Флори и не отсутствие зуба удерживали Терезу у дверей «Веселого Парижа», а то, что у неё не было ни малейшего права лишать капитана парусника удовольствия потанцевать, пофлиртовать, провести ночь с какой-нибудь шлюхой, даже если бы это было так. До сегодняшнего дня Тереза не имела на него прав даже как влюбленная: они обменивались быстрыми взглядами, но, как только Тереза устремляла на него долгий взгляд, он тут же отводил глаза. Правда, она звала его Жану, говоря тем самым, что относится к нему с любовью, а он называл её разными ласковыми именами: Тета, моя святая, малышка, – на чём и кончалась их нежность. Тереза выжидала, как и полагается же­щине, с достоинством, ведь первый намек, первое ласковое слово должны исходить от него. Рядом с Терезой он казался счастливым, был весел, улыбался, много говорил, но ничего больше, словно был наложен запрет на теплоту в голосе, слово любви, ласковый жест, – что-то останавливало Жануарио Жеребу.

И, наконец, он не сдержал своего слова, не пришел, заставив её ждать с семи вечера. Потом появился Лулу Сантос, приглашая её в кино, но они решили остаться дома; адвокат рассказывал ей о темных делишках Либорио, обирающего старых людей, удивительно мерзкий тип этот Либорио; после девяти Лулу Сантос распрощался с Терезой, чрезвычайно довольный, что она подсказала ему возможность разоблачить мерзавца на ближайшем судебном заседании. Пожелав Адриане спокойной ночи, Тереза попыталась уснуть, но не смогла. Достала черную шаль с красными розами – последний подарок доктора Эмилиано, – накинула на голову и плечи и пошла в порт.

Но Жануарио, этого великана, нигде не было. Ей ничего не оставалось, как вернуться домой, постараться забыть его, потушить пылающий в груди жар, пока еще это возможно. Безрассудное сердце! Именно тогда, когда она находится в мире с самой собой, спокойная и ни на что не обращающая внимания, желающая наладить жизнь, оно, непокорное, вспыхивает любовью. Полюбить легко, любовь приходит, когда ты меньше всего её ожидаешь; взгляд, слово, жест – и огонь занялся, обжигает грудь и губы, трудно погасить его, тоска раздувает его; любовь не заноза, её не вынешь из тела, не опухоль – не удалишь, это – болезнь неизлечимая и упорная, убивающая изнутри. Закутанная в испанскую шаль, Тереза идет в сторону дома. Она не плачет, не привыкла; глаза сухи и горят, как угли.

Кто-то торопливо идет за ней следом, Тереза думает, что это мужчина, ищущий женщину, которая пойдет с ним в «Ватикан» через дверь Алфредо Крысы.

– Эй, дона, подождите, я хочу с вами поговорить. Пожалуйста, подождите.

Поначалу Тереза ускоряет шаг, но покачивающаяся походка и тревога в голосе останавливают её. По озабоченному выражению лица и дурманящему запаху, такому же, что исходил от Жануарио – запаху моря, Тереза ничего не знает о море, кроме того, что слышала из улыбающихся уст Жануарио, – и такой же дубленной морскими ветрами коже чувствует, еще не заговорив с ним, какое-то стеснение в груди: что-то случилось нехорошее.

– Добрый вечер, синья дона. Я капитан Гунза, друг Жануарио, он прибыл в Аракажу на моем баркасе, чтобы помочь мне в одном деле.

– Он заболел? Он назначил мне свидание, но не пришел, я хотела бы узнать о нём.

– Он арестован.

Они пошли рядом, и Каэтано Гунза, владелец баркаса «Вентания», рассказал то, что удалось узнать ему. Жануарио купил рыбы, масла дэндэ, лимон, перца горького и душистого, травки коэнтро и всего прочего; искусный повар, в этот день он особенно старался, готовя мокеку; Каэтано это понял, когда, дожидаясь Жануарио и Терезу, уже около девяти отведал блюдо; кум и Тереза не появлялись, а он был голоден, как волк. Жануарио ведь отправился за Терезой, сказав, что через полчаса вернется, но не вернулся. Поначалу он не волновался, решил, что кум с девушкой пошли пройтись или зашли на танцплощадку, ведь Жануарио любил размять ноги. В девять, как сказал Каэтано, он положил себе мокеки в тарелку, поел, но уже без аппетита, потому что забеспокоился; отставив тарелку, он пошел искать кума, однако узнать, где Жануарио, ему удалось довольно далеко от пристани, у одной пивной. Парни из пивной рассказали ему, что полиция схватила одного очень опасного, как утверждал шпик, налетчика. Для того чтобы его схватить, понадобилось более десяти агентов полиции и полицейских, так как он действительно оказался опасным, видно, капоэйрист, он уложил че­тырех полицейских. Здоровенный детина, похоже, моряк. Сомнений не оставалось, это был Жану. Как видно, полицейские ищейки не забыли о той драке в «Веселом Париже».

– Я уже везде был: и в главном полицейском управлении, и в двух участках, – никто ничего о нем не знает.

Ах, Жану, а я уже хотела забыть тебя, потушить бушующий огонь в груди! Никогда я тебя не забуду, даже когда «Вентания» покинет бухту и выйдет в море и ты будешь стоять у руля или под парусом, никогда. Если ты не возьмешь меня за руку, то я сама возьму твою большую руку, что так нежно дотронулась до моей губы. Если ты не поцелуешь меня, то я сама прильну к твоим горячим устам, к твоей просоленной морской груди, даже если ты меня и не любишь…

8

Около двух ночи на корме баркаса мокеку всё-таки отведали, объедение, и только; Лулу Сантос обсосал все косточки, отдав предпочтение рыбьей голове – самой вкусной, по его мнению.

– Вот почему, сеньор, у вас много серого вещества в голове, – заметил капитан Гунза, отдающий должное науке. – Ведь, кто питается рыбой, умнеет – это дело известное и доказанное.

За короткое пребывание адвоката на баркасе владелец «Вентании» стал горячим его почитателем. Тереза с Гунзой поехали за Лулу Сантосом, чтобы поднять с постели. Он жил на холме Санто-Антонио, в скромном домике с садом.

– А я знаю дом сеньора Лулу, – похвастался шофер такси, хотя и хвастаться-то было нечем: весь Аракажу знал, где живет народный защитник.

На сигналы таксиста и хлопки в ладоши капитана Гунзы ответил усталый, покорный женский голос, а как только сказали, несмотря на поздний час, что дело срочное, надо освобождать из тюрьмы одного человека, голос стал сердечным:

– Сейчас, сейчас идет.

И действительно Лулу тут же высунулся из окна.

– Кто это? Что хотите?

– Это я, доктор Лулу, я – Тереза Батиста. – Она назвала его доктором из уважения к супруге, чья фигура маячила за адвокатом. – Извините за беспокойство, но я здесь с капитаном баркаса «Вентания», его товарищ… – Как же ему объяснить, что речь идет о том парне, что так решительно вступил в драку в кабаре? – Думаю, вы знаете…

– Это тот, что дал жару ищейкам полиции и полицейским в ту ночь в «Веселом Париже»? – Тереза почувствовала себя неловко, а Лулу явно был доволен, говоря о кабаре.

– Да, это он, сеньор.

– Подождите, я сейчас выйду.

Несколько минут спустя Лулу Сантос уже был с ними на улице. Через сад видна была фигура женщины, закрывающей дверь, кротко она советовала Лулу: «Дождь моросит, будь осторожен». Сев в машину, Лулу сказал шоферу:

– Трогай, Тиан.

Тереза стала рассказывать, что произошло.

Каэтано был немногословен:

– Я ведь говорил Жануарио: остерегайся, кум, ищеек, это хуже змей, всё делают исподтишка. Но он уже не обращает внимания, он ведь всё в открытую…

Лулу позевывает, он еще не стряхнул сна.

– Нет смысла объезжать полицейские участки. Лучше сразу ехать к доктору Мануэлу Рибейро, начальнику полиции. Он мой друг и хороший человек.

И тут же нарисовал его портрет: знаток права, человек начитанный, широко образованный и не из трусливых, от него не отвертишься, он несправедливости не выносит, как и необоснованных преследований, конечно, если это не политические противники, но и в этих случаях не преследует ничего личного, а только исполняет свой долг чиновника, отвечающего за общественный порядок, это его административная обязанность. А сын его – расцветающий талант.

Несмотря на поздний час, в приемной начальника полиции горит свет, видны фигуры. Солдат военной полиции, как видно, тоскующий по тем временам, когда он был кангасейро [22], охраняет вход, стоя в непринужденной позе, чуть прислонившись к стене. Но едва машина, резко затормозив, останавливается, тут же, как по команде «смирно», выпрямляется и кладет руку на револьвер. И, только узнав Лулу Сантоса, расслабляется и, приняв прежнюю позу, с улыбкой говорит:

вернуться

22

Наемник, бандит.