Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага - Амаду Жоржи. Страница 75

Она согласилась, самое большое успокоение – это иметь надежду: ах, ребёнок, её ребёнок и доктора! Эмилиано приехал тут же вскоре, приехал к обеденному часу, он так соскучился по Терезе, что поспешил не к столу, а в постель.

– Я голоден, Тереза, голоден, моя Тереза.

Но Тереза испытывала беспокойство, такой он её никогда не видел: она была и странно весела, и озабочена. Спустя время, положив руку на живот Терезы, доктор спросил:

– Ты хочешь мне что-то сказать?

– Да, я не знаю, как это случилось, но я забеременела… Я так рада, я думала, что никогда не буду иметь ребенка. Это хорошо…

Лицо доктора стало сумрачным, рука на животе Те­резы тяжелой, а светлые глаза – стальными и холодными. Секунды длившееся молчание показалось Терезе вечностью, сердце перестало биться.

– Ты должна сделать аборт, дорогая. – Он говорил, стараясь быть мягким, чтобы не обидеть, но был непреклонен. – Я не хочу ребёнка на улице и уже тебе объяснял это, ты помнишь? Я совсем не для этого тебя привез сюда.

Тереза не ждала иного ответа, но оттого он не стал менее жестоким. Загоревшийся было свет потух в ней. Она собрала все силы.

– Я помню и нахожу, что сеньор прав. Я уже сказала врачу Амарилио, что хочу сделать аборт любым спо­собом, но он посоветовал мне подождать вашего приезда. Я решилась и готова это сделать.

Эти твердость и непреклонность в голосе Терезы, даже враждебность смутили доктора.

– Решила, что не хочешь моего ребенка?

Тереза посмотрела на него с удивлением, почему он это спрашивает, если сам именно этого хочет и даже говорил с ней о том, когда привез её в Эстансию, гово­рил, что не хочет ребенка на улице, что рожать ребенка – это дело супруги, а любовница – для удовольствия, любовница – для развлечения. Или он не заметил, что у неё, когда она объявляла ему о своей решимости, тряс­лись губы? Он читает её мысли, но не знает, как она хочет этого ребенка, сколько ей стоит её мужество?

– Не спрашивайте меня об этом, вы хорошо знаете правду. Я сделаю аборт, потому что не хочу, чтобы мой ребенок испытал то, что пришлось испытать мне. Если бы всё было по-другому, я бы оставила, да, даже пойдя против воли сеньора.

Тереза снимает руку доктора со своего живота, встаёт с постели и идет в ванную комнату. Эмилиано поднимается и успевает схватить Терезу за руку. Голые, они стоят друг против друга. Доктор садится в кресло, в котором обычно сидит, когда читает Терезе книги, она на его коленях.

– Прости меня, Тереза, но по-другому быть не может. Я знаю, как это трудно, но ничего не могу сделать, у меня свой взгляд на эти вещи, и я тебя предупреждал. Я никогда тебя не обманывал. Мне тоже тяжело, но этого не должно быть.

– Я же знала это. Это врач Амарилио мог подумать, что доктор захочет оставить, и я, дура…

Собака, побитая своим хозяином, голос её глохнет от боли, Тереза сидит на коленях доктора, она его любовница, а у любовницы нет прав иметь ребёнка. Доктор чувствует бесконечную печаль Терезы, её безутеш­ность.

– Я знаю, что ты испытываешь, Тереза, но, к не­счастью, по-другому быть не может, я не хочу и не буду иметь ребёнка на улице. Я не дам ему своего имени. Ты, без сомнения, спрашиваешь себя: неужели я не хочу иметь моего и твоего ребенка? Нет, Тереза, не хочу. Хочу иметь только тебя, тебя одну, и никого больше. Я не люблю лгать даже для того, чтобы тебя утешить.

Он передохнул, точно собирался сказать что-то очень весомое.

– Послушай, Тереза, и решай, как сочтёшь нуж­ным. Я тебя так люблю, что готов разрешить тебе родить ребенка, если ты того желаешь, и содержать его до тех пор, пока я живу, но я не признаю его своим, не дам ему своего имени, и с его появлением наша с тобой совместная жизнь кончится. Я хочу иметь только тебя, тебя одну, Тереза, и никого больше – ни детей, никого. Но видеть тебя раздосадованной, печальной, раненной в сердце, и чтобы все то, что было хорошим, стало плохим, не хочу. Так что выбирай, Тереза, между мной и ребёнком. Нуждаться ты не будешь ни в чём, я тебе обещаю, но мы с тобой расстанемся.

Тереза не колеблется. Она обнимает за шею доктора, подставляя ему губы: ему она обязана хорошей жизнью и вкусом к этой жизни.

– Для меня сеньор превыше всего и всех.

Вечером пришел Амарилио и переговорил с Эмилиано наедине. Потом они пошли к Терезе в сад, и врач назначил операцию на следующее утро, здесь, в доме. Выходит, моральные устои врача Амарилио не устояли перед категоричностью доктора Эмилиано? Ни врач, ни Тереза, как видно, не могут иметь свою точку зрения на эти вещи, своё твёрдое мнение перед хозяином жизни и смерти, который приказывает.

– Спи спокойно, Тереза, операция несложная, пустяковая.

Пустяковая и печальная, доктор Амарилио. Сегодня чрево взращивает плод, завтра станет местом его смерти. Доктор Амарилио с каждым днём всё меньше и меньше понимает женщин. Разве не сама Тереза Батиста пожаловала к нему в консультацию, чтобы попросить его сделать аборт, и, если бы он на то не согласился, отправилась бы, как сама сказала, к любой знахар­ке, поставщице ангелочков, чтобы совершить то, что задумала? Почему же теперь? Уж не потому ли, что он был единственной надеждой Терезы в борьбе за ребёнка? Надеждой, что его моральные устои врача, его категорическое «нет», ведь никто не вправе распоряжать­ся чужой жизнью, решать её в пользу смерти, победят принципы доктора Эмилиано. Непреклонность заводчика и неизменность его жизненных принципов не принимали в расчет никаких чувств Терезы. Ребёнок на улице, нет, она выбирает между ним и доктором. Прощай, желанный ребёнок, которого она так и не узнает, прощай.

Пустяковая операция прошла без осложнений, но по указанию врача и по требованию доктора Эмилиано Тереза лежала в постели. Доктор Эмилиано не оставлял её ни на минуту: то он ей предлагал чай, то кофе, то прохладительное, то фрукты, то шоколад, читал ей книжки, смешил как мог в этот печальный для неё день.

И так целую неделю. Несмотря на звонки из Аракажу и Баии, доктор Эмилиано никуда не выезжал из Эстансии, а сидел возле любовницы. Все дни он был сплошная нежность, ласка и исполнение всех желаний Терезы, надеясь, что она придёт в себя от принесённой жертвы и вновь, забыв обо всём, почувствует вкус к жизни.

Таков был доктор, кнут и роза.

20

У входа в сад падре Винисиус встречается с Жоаном Нассименто Фильо, они обмениваются рукопожатием и столь обычными для данного случая фразами: «Надо же, еще вчера наш друг чувствовал себя вполне здоровым». – «Такова жизнь, никто не знает, что его ждёт завтра». – «Только Бог!» Жоан Нассименто исчезает в темноте улицы. Падре входит в сад, с ним ризничий, худощавый старичок, столь необходимый для отправления культа. Врач идёт навстречу священнику.

– Наконец-то, падре, я уже нервничал.

– Разбудить Клеренсио не так-то просто, и потом, я должен был зайти в церковь.

Клеренсио проходит внутрь дома, с Ниной он знаком много лет. Из сада доносятся ночные звуки: стрекочут цикады, ухает сова. Звезды меркнут, ночь на исходе, скоро появятся первые признаки нарождающегося утра. Падре Винисиус задерживается в саду с врачом, хочет знать, как это произошло. Когда врач ночью сообщил ему о случившемся, он еще не совсем проснулся. Теперь он хочет получить подтверждение услышанному.

– На ней?

– Ну да…

– О Господи, какой смертный грех!

– Если в том и есть грех, то грешны мы все, ведя супружескую жизнь или какую другую…

– Конечно, доктор, что тут поделать? И судить или прощать может только Всемогущий Господь.

– Я думаю, падре, что если доктор Эмилиано и попадёт в ад, то совсем из-за других грехов.

Вместе они входят в столовую, где ризничий слушает болтовню Нины. В спальне на стуле возле постели сидит растерянная Тереза. Услышав шаги, она поворачивает голову.

– Примите мои соболезнования, – говорит падре Винисиус, – кто бы мог подумать? Но наша жизнь в руках Божьих. Да будет он жалостлив к нам и доктору.