Пороки и их поклонники - Устинова Татьяна Витальевна. Страница 10

– Вот как, – изумился Архипов. – А я что-то слышал о том, что у вас нет кровных родственников.

– Есть, – сказала она. – Он все еще у вас?

– Где же ему быть!

– Дайте ему трубку, – распорядилась она, и Архипов разозлился. Бесцеремонность всегда его раздражала.

– Это вас, – сказал он юнцу и сунул ему трубку.

– Да, – пробасил юнец, с трудом проглотив очередной кусок мяса. – Манька, это ты?

Архипов прикидывал, чего бы ему выпить – чаю, кофе или коньяку, – и решил, что кофе. Все равно не спать!

Юнец слушал, что ему говорила Манька, недолго. Архипов даже не успел насыпать в кружку кофейной крошки.

– Она теперь вас просит.

Пластмасса, там, где ее держал Макс Хрусталев, была теплой и влажной. Архипову не хотелось ее трогать, и он прижал трубку плечом.

– Ну что, Мария Викторовна?

– Я сейчас приеду, – быстро сообщила она. – Вы меня извините, Владимир Петрович, пусть он еще у вас побудет.

– У меня?! – поразился Архипов.

Он наивно надеялся, что остаток ночи проведет в собственной постели, а не в обществе брата «бедной девочки» Маши Тюриной.

– Да, – нетерпеливо сказала она, – не пускайте его в мою квартиру! Я вас умоляю, пожалуйста!

– А я что должен с ним делать?!

– Ничего! Ничего. Я сейчас приеду и уведу его. Он не должен здесь оставаться.

– Сейчас – это когда? – уточнил Архипов, злясь все сильнее. – Кроме того, моя собака сторожит вашу квартиру. Мне хотелось бы забрать ее обратно.

– Я… я постараюсь побыстрее. Только отпрошусь и…

– Так, – заявил Архипов твердо. Все же он был вожак. Может быть, Мария Викторовна об этом ничего не знала. – Значит, так. Моя собака продолжает сторожить вашу квартиру. Ваш брат остается у меня. Вы приедете утром. Часам… – Он секунду подумал. – …к девяти. Не к шести, не к восьми, а к девяти. Вам ясно, Мария Викторовна Тюрина?

– Почему… к девяти? – помолчав, смиренно спросила она.

– Потому что до девяти я забудусь крепким спокойным сном. Приедете к шести, будете на лестнице сидеть. Моя собака без меня в вашу квартиру никого не пустит, а в мою вы смело можете не звонить. Я не открою. Договорились?

Она молчала, и он понял, что победил.

Он посадил себе на шею сенежского брата, который ел, как бездомный пес. Он взял на себя – вернее, на Тинто Брасса – охрану соседской квартиры. Он создавал самому себе массу неудобств, но что неудобства в сравнении с тем, что последнее слово все-таки осталось за ним и длинноногая, веснушчатая, темноволосая, высоченная Мария Викторовна согласилась выполнить все его указания и вообще теперь у него в долгу.

Впрочем, она еще пока ни с чем не согласилась.

– Але, госпожа Тюрина!

– Хорошо. В девять. Спасибо вам большое, Владимир…

– Петрович, – подсказал Архипов.

– Владимир Петрович. Я… я вам заплачу.

– Я не служба по передержке собак, – отозвался он любезно, – мне гонораров не нужно. Обойдусь. С меня Лизавета Григорьевна обещание взяла.

– Господи, – вдруг простонала на другом конце ночного города Маша Тюрина, – зачем же она еще и вас-то впутала! Впутала, а сама умерла! И меня одну оставила!

– Во что… впутала? – осторожно поинтересовался Архипов и посмотрел на родственника, который все ел, ел, ел без остановки.

– Я не знаю, – с отчаянием сказала Маша, – я сама не знаю, Владимир Петрович, но во что-то… страшное.

Архипов сунул руку под свитер и потер спину – позвоночник, который зудел невыносимо.

Народная мудрость номер шесть гласила – никогда не беги впереди паровоза. Любопытство на самом деле порок. Чуть-чуть терпения, и все узнается само.

Поэтому он снисходительно попрощался:

– Спокойной ночи, Мария Викторовна. Или с добрым утром, как хотите. К девяти мы вас ждем.

И повесил трубку, даже не стал ждать, когда она с ним попрощается, – вот какой молодец.

– Ну чего? – с тревогой спросил юнец, как будто Архипов был его закадычный приятель, только что сдавший трудный экзамен.

– Чего?

– Чего она… сказала-то?

– Она ничего не сказала. – Архипов налил в кофейный порошок кипятку. – А я сказал, что ты останешься у меня до утра. Утром она приедет, и вы все решите.

– У ва-ас?

– У на-ас. Сколько тебе сахару?

– Шесть.

– Шесть… чего шесть?

– Ну, ложек.

– Как это мило, – сам себе бормотнул Архипов, – шесть ложек! Насыпай сам, я со счета собьюсь.

– А чего?

– Ляжешь в моей комнате на полу. У меня там матрас и одеяло. Я тебе не доверяю, а так все-таки на глазах.

– Да говорил же, что я не вор! Не стану я тут ничего красть! Больно мне надо! Я… в гости приехал, а не воровать!

Архипов взглянул на него и отхлебнул кофе.

– А мне Лизавета Григорьевна говорила, что у Маши никаких родственников нет.

Юнец презрительно фыркнул и пожал плечами. Губы у него шевелились – он считал ложки с сахаром. Досчитал, старательно помешал, издалека вытянул дудочкой губы, приблизил дудочку к краю кружки и стал шумно пить.

– Горячо, – заявил он, остановившись.

– Сколько дней ты не ел?

– Три.

– Почему?

Макс опять пожал плечами. Куртчонка колыхнулась и опала складками.

– Мать не давала. А потом я… уехал.

– А мать почему не давала?

– Да она мне уж давно не дает, – залихватским тоном ответил Макс и опять нагнулся, вытянул шею, сложил губы – приготовился к чаепитию. – Я учусь плохо. А она говорит – раз не учишься, так нечего мои деньги прожирать. И не дает есть.

«О господи», – подумал Архипов Владимир Петрович.

Или он врет? – А где же ты ешь?

– Когда бабка дает. Когда у пацанов.

Значит, есть еще бабка. Выходит, у девочки Маши просто куча родственников.

– Зачем ты приехал?

– Чего?

– Того. Зачем, спрашиваю, приехал?

– Так. В гости. К Маньке.

– Она твоя… родная сестра?

– Не-а. У нас папашка один, а мамашки разные.

– А деньги на дорогу украл?

– Ничего я не крал! Говорю же, я не вор! Не вор!

– Тогда где взял?

– Заработал я! Я… штукатурить умею. В прошлом году работягам помогал и заработал.

Архипов открыл было рот, чтобы продолжить свои расспросы, и остановился.

Зачем?! Ему-то что за дело?! Кроме того, существовала еще народная мудрость номер шесть. Про то, что любопытство на самом деле порок.

– Ну вот что, – предположил он, одним глотком выпив остатки кофе, – давай спать ложиться. Мне завтра на работу.

Макс Хрусталев с сожалением отставил свою чашку, в который еще болтался чай с шестью ложками сахара.

– Можешь допить, – разрешил Архипов, и юнец стал торопливо глотать. Через секунду с чудовищными всхлипами он выудил из чашки последние капли и, не мигая, уставился на Архипова.

– Иди сюда.

Макс сполз со стула и побрел за ним. Владимир Петрович распахнул дверь в ванную.

– Сначала вымоешься. У тебя блох нет?

– Чего?!

– Вон шампунь и мочалка. Давай-давай, шевелись! Ты знаешь, сколько времени?!

– Мне чего, штаны при вас снимать?

– А ты что? Скромный?

Макс пожал плечами и нехотя стянул с плеч куртчонку. Под ней оказалась замызганная дешевая майка со зверской рожей посередине живота. Покосившись на Архипова, он стянул майку и переступил ногами – от неловкости. Без майки он напоминал грязную стиральную доску – волны ребер, серая кожа, впалый жидкий живот.

«Да уж, – подумал Архипов. – Может, «мамка» и впрямь есть не дает!..»

Памятуя о его мучениях с краном, Архипов сам открыл воду в душевой кабине и даже пощупал, достаточно ли теплая.

– Давай.

– Чего?

Архипов едва сдержался, чтобы не ответить – чего, и вышел. Было совершенно очевидно, что никакие его собственные штаны и майки Максу Хрусталеву не годятся. Конечно, в архиповскую майку его можно запеленать с руками и ногами, но вряд ли он согласится.

Он долго копался в гардеробе, пока не нашел то, что искал, – старые шорты на веревочке и розовую кофтенку, в которую переодевалась домработница Любаня, когда готовилась к трудовым подвигам. Любаня хоть и была в теле, но все же не такая здоровенная, как Архипов.