Удельный князь (СИ) - Серебров Яр. Страница 114

— Замечены за гостем сим зелейничество, нотворы, и прочие чародеяния, — нудно зачитывал служка. — Пускает дымы и серу жжёт без счёту, механикусы удумывает, что силою диавола повозки двигают, а в церкву не ходит вовсе! Пишет епископ и о том, что Прохор держит множество волшебных, чародейных, гадательных и прочих от церкви возбраняемых книг и писаний. Пригрел в острожке своём гудельников и гусляров треклятых и учит чёрный люд буквицам и цифири еретической, тако же потворствует игрищам и гульбищам бесовским. Замечен и в сношениях с бабами-чародейками, строил дом изо льда, в коем батраков живьём морозил, водил дружбу с водяным и самолично к нему под воду нырял, об чем есть свидетельства добрых христиан Пахомия, Бориса и Василия Рыбака.

Странное дело, подумал митрополит. И за десятую долю от такого сжигать надо немедля, однако, епископ его не только от церкви не отлучил, но и ябеду состряпал со свидетелями.

— Иаков, — обратился Феогност к архимандриту, — слыхал, чего про гостя с Погоста на Море, что в Глуховских землях поселился?

— Да, Владыко. Сие известный прохвост и кудесник.

— Так отчего он ешо не на костре? Епископ Климент про него такое пишет! — митрополит небрежно кинул свиток на стол.

— Дело непросто, Владыко. Епископ случаем не отписал тебе, на чьих санях ездит то, а?

— Какие ещё сани?

— Лепые. Воронёным укладом, нитями из злата и кожами яловыми отделаны. Оконца из слюды, дверцы аки в избе, печка из уклада кована, колокольцы серебряны на дугах звенят и лампы малые светят, аки звезды Вифлеемские.

— А по чину ли епископу таковы сани?

— Не почину, Владыко. Однако сани те он у игумена Духовской церквы вымучил, а тот у свого протодиакона.

— И причём тут Прохор?

— А при том, что гость этот сии сани сотворил и этому самому протодиакону подарил. Гость сей хоть и чудит, однако же церкви нашей изрядно свечей и серебра жалует. Лампы чудные, те, что у тебя в палате, — служка кивнул на не так давно купленные на торге новины, — его рук дело и нити из злата, и свечи витые да обсыпные, бумага белёная и особливая смола для печатей. Больно много у Прохора нужных нам товаров.

— У других купим. Не след ради мирского бесовщину на Руси терпеть. Собери дружину малую и вели Прохора ко мне в цепях доставить. Посмотрю на сего колдуна лично.

— Не торопись, Владыко, — архимандрит понизил голос, — малую дружиной не обойдёмся. Он дружину Новосильских и Белевских бояр в лето разбил. Бают на торге Московском, что Прохор не гость вовсе, а князь, и под чужою личной от ворогов хоронился.

— Князь?

— Угу.

— И чьих кровей он? Ведаешь ли.

— Говорят, будто Мстислав Сергеевич, из глуховских…

— Кто-кто? Уже не тот ли, что боярина Белевского повесил, Переяслав на щит взял и Товлубия полонил?

— Он самый, Владыко.

— Ох и не было печали, прости меня господи. Вот что, бери ка пяток послушников и езжай в его острожек. Разузнай, что тама к чему и проверь всё что в письмеце сказано дотошно, ибо ежели Прохор и князь одно лицо у нас беда. Большая.

— Отчего же?

— Оттого, что князь сей у дяди удел запросил, мне об том Калита сказывал намедни.

— И в чём же тута подвох, Владыко, вразуми?

— В том, дурень, что мы Алексина можем запросто лишиться. Михаилу Семёновичу я за него трети заклада не отдал. Чую, отпишет град племяннику али заложит, и тогда пиши пропало.

— Не… Не можно такое. Святой город на копьё взять…

— Глуховские то? Запросто. Поспешай. Змею надобно давить, покуда она не выросла.

Вдоль пути из Белого озера к Онего тянется цепочка поселений, удалённых друг от друга на тридцать, сорок километров что соответствует дневному переходу на лодке. Поселения эти занимали ключевые участки древнего пути известного ещё с эпохи мезолита. Так и шли от погоста, к погосту. Жаль что чуда не произошло и Ковжа окончательно встала. Головной водоход спешно пришлось переделывать под «ледокольный» вариант — утяжелять камнем, защищать борта и пристроить склёпанную из железа носовую часть расположенную под углом двадцать градусов по отношению к килю. Обновлённое судно наползая на лед, взламывало его всей своей тяжестью. Ледокол толкали четыре сдвоенных быковых водохода, выдавая на пониженной достаточно мощи чтобы взламывать крепкий лёд. Скорость снизилась, но не критично и к Бадожскому погосту, где брал начало Немчин волок, мы подошли через два дня.

Волок отходил от правого притока Ковжи, Ваткомы и заканчивался Вытегорским погостом, стоящим на одноимённой реке. Называли его Гостин Немецкой. Немцами на Руси всех иностранцев звали, скопом. Производное от слова немой, неспособный говорить на понятном языке. Здесь неподалёку есть и красный волок, что тянется меж двумя Ухтомами — Белозерской и Вожеозерской и длёт на Белое море. Бадожский погост состоял из группы селений, расположенных вдоль реки. Место оживленное, эдакий локальный перевалочных хаб. Добротные, рубленные из векового леса избы, амбары на столбах, в которые сгружали хлеб и товары, масса купцов, прибывших в Новгородские земли со всей Руси, озорной торг и… мытари, куда уж без них.

Большая часть гостей предпочитали перепродавать здесь свой товар новгородским коллегам. У них здесь всё было схвачено ибо плотно работали в связке с местными мытарями и крепко держали в узде цены на перевозки санями и малыми лодками. Без ни никак, ведь чтобы выти на Вытегру сперва требовалось как-то попасть на Матко-озеро. В Бадожском погосте товар разгружали с насадов в сани или малые лодки, а их уже волочили по лежням. А тут на тебе, пожаловали в Тулу со своим самоваром. Возмущению местных первозчиков не было предела.

Напыщенный от важности мытарь, одетый в добротную кунью шубу, деловито пересчитывал наши плоты, облизывался на зерно, железо, ткани и прочие богатства, словно кот на сметану. Подоспевшие к нему коллеги усердно прессовали сопровождающих караван купцов и старшин.

— Сие волок боярина Данила Юрьевича. Треба в гостином дворе тамгу и товар предъявить, опосля ужо волоком идти.

— Не надобен нам ваш волок. Вона, виш какие насады у нас, лёд носами ломают. Поприщ десять ешо поднимемся и оттудова до Маткоозера и.

Добре. Тады платите мыто водяное, побережное и полозовое. Однако ежели на наших санях тянуть…

— Не надобны нам сани! У наших насадов лыжи есм.

— Как так не надобно?

— Какие осьм, Кузьма, — тут же поправил коллегу соседний мытарь. — Сорок бери за насад. Вона какие агромадины, под тысячу пудов. Посаженное с древа по векше за штуку. Костки и прогону до Вытегорского погоста по три гривны, с насада коли сами тянуть хотят. Мытарь злорадно ухмыльнулся.

— Какой прогон то ! Побойся бога. Не надобен нам ни гостинец ваш, не пристань. Явку заплатим на торге и усё. Отвечали мои старшины.

— Како это усё! У вас семь десятков насадов. Одного мыта водяного на две по ста рублей…

— Двести рублей?! — здесь я уже не выдержал, влез в спор. — Ты холоп случаем не мухоморами в обедню закусывал?

— Никак не можно меньше брать, княже. Насады ваши больно велики и товар положено предъявить к осмотру.

— Я тебя верно понимаю? Хочешь, чтобы я пред вам свои товары выкладывал к досмотру?

— Верно. Товары и древа учесть треба и гостинцем нашим след идти , никак иначе. Мы люди малые, что боярин нам сказывает, то и делаем.

— Да мне болт положить на вашего боярина!

— Какой такой болт?

— А, — посмотрел вправо-влево. Увидел ухмыляющиеся рожи мытарей и зажравшихся гридней и понял, кое кого тут банально разводят на бабки. И похоже княжеский статус «не катит» ни разу. Хотя про этот «специфичный» таможенный пост предупреждали. И суммы мыта, и порядки знал от Ипата, но так как наша делегация мало смахивала на торговый караван, предупреждения о непомерной жадности местной «мафии» мимо ушей пустил, а зря. Драли они в три шкуры тем более у нас на воях богатые доспехи в сотню новгородских рублей! Горы зерна и рыбы, выделанное железо, да и сами поселенцы с иголочки одеты. А мытарей на это глаз намётан вот и заряжают по полной программе. Нет, объяви они нормальную цену одно дело, но они счёт выкатили словно на таможне Генуэзской, а не в жопе мира.