Удельный князь (СИ) - Серебров Яр. Страница 127
— Гнать московских из Новгорода взашей!
— Вотчины брать на поток и разграбление!
— С гостей московских так же спросить полной мерой!
— Кровопийцы!
— Иуды!
Колыван подсуетился, выкатил перед мужиками Людинова и Плотницких концов огромные бочки с брагой. Он всегда оставался в стороне и предпочитал забирать жар чужими руками, вот и сейчас стоял в сторонке наблюдая, как его люди увлекли разгоряченных горожан в сторону гостиного дома. Пограбить под шумок конкурентов, что может быть лучше!
Ярославово дворище стояло между Немецким и Готским дворами. С севера вечевую площадь окружали гостевые дома, многие из которых принадлежали московским торговцам. Формально само собой, потому что реал-политикус в Москве делали вотчинные и близкие к Калите, служилые бояре. Жулики нацелили клювик свой на жирную долю в Новгородском торге и немало в том преуспели, за последние годы.
— Накуся выкусите теперь! — Колыван не удержался и показал фигу в сторону их рядов.
На московский двор и подконтрольные ему гостиные дома пришёлся главный удар. Ничего не соображающих мужиков, вытаскивали на снег и били жёстко. Потчевали кнутом и батогами. На снегу уже валялось и несколько бездыханных тел приказчиков. В голос кричали бабы.
Лавки и абмары его люди грабили с умом. Сперва вычищали, подчистую забирая себе самое ценное и бросая объедки черни, а после пускали красного петуха. Те, кто поумней, бежали к Колывану отдавая всю мошну до остатка, и он милостиво соглашался их отпустить, проводив через беснующийся город.
Разгромив в ноль всё, что хоть как-то было связано с ненавистной Москвой, горожане снова собрались на вечевой площади.
— Лжою и обманом Калита уворовал у господина великого Новгорода серебра и злата без счета! Ужель сызнова это попустим!
— Не попустим!
— Мзды!
— Мзды с Москвы взять надобно!
— Верно! А посему до сева треба дружины собрать и взять вотчину нашу исконную, Рюриком Новгороду заповеданную. Бело-озеро!
— А-а-а-а! — восторженный рёв заглушил последние слова боярина.
Колыван решился подкорректировать ход событий. Если Новгород всей силой навалиться на Бело-озеро, город возьмут без всяких сомнений. Однако, это будет болезненным, но не смертельным ударом Москве, а вот железо, другое дело. Тем более он в этом бизнесе имел свой интерес, возил на продажу уклад из Швеции. Люди Колывана стянули оратора и боярин, пыхтя, забрался на помост.
— Верно разумеете, Новгородцы! Но разве там сила Москвы? Разве в Белом озере их кощеева игла укрыта? Устюг-Железный, вот куда бить надобно. Москва зерном Суздальским и железом Устюжским сильна. Пять тысяч душ, семь десятков дворов ковалей сотни пудов уклада день и ночь правят. А супротив кого? Супротив кого пойдут рожны да срезни устюжан? Супротив нас, супротив новгородцев! Вот моё вам слово. Не на Бело-озеро, на Устюг-Железный идти треба!
— Верно, Колыван Вышатич!
— Быть посему!
Споры разгорались жаркие, до драки доходило. Седые старцы за бороды друг друга таскали. На вече шла борьба различных группировок и у каждой был свой интерес. Решили ни вашим, ни нашим. Городовой полк и часть боярских дружин отправят брать Устюг-Железный, а ополчение и основной войско бояр пойдёт на Бело-озеро.
На следующий день после того, как вечевые балаболы утихли, в Кремле собрались истинные хозяева города — Совет Господ. Архиепископ Василий Калика, он же владыка и хранитель казны, тысяцкий, кончанские и сотские старосты, старые посадники и тысяцкие, а также вотчинные бояре, среди которых был и Колыван.
Вчера на вече был выбран новый посадник Остафий Дворянинец, близкий человек Колывана, и он посоветовал ему первым делом кинуть кость конкурентам, согласившись изгнать из Торжка московских сборщиков дани. Торжок имел для Москвы не меньшее значение, чем Устюг-Железный. Не зря Даниловичи отжали крупнейший торг и важнейший волок Руси.
Когда этот вопросы и прочие обсудили, Колыван попросил слова.
— В чём сила Новгорода господа? Разве в вече, разве в городниках и искусниках? Сила наша в торге и волоках. Покуда мы их держим, нас не сломить! А упустим, бери голыми руками.
— Не наводи тень на плетень, Колыван. Не перед чернью. Прямо сказывай.
— Добро. Княжич Глуховский, Мстислав Сергеевич давеча мытарей наших батогами да кнутом потчевал, через что обиду нанёс всему Новгороду. Ежели каждый…
— Колыван, пошто воду мутишь. Ты же грамоту на промыт выкупил. Али думаешь, не ведаем, кто молодого Гедиминовича с дружиной на Онегу отправил?
— И через то, вам всем помог, Литву всемерно ослабив.
— Ужель думаешь, что побьет Мстислав нашего князя?
— Ты в своём ли уме?
— Лжа!
Колыван ухмыльнулся и ответил:
— Побьёт он Александра али нет, мне неведомо, но Новгород при любом исходе выиграет.
— Наговариваешь. Князь тебе илектрон перебил, вот ты и взъелся. Ни к чему нама с Глуховскими в тяжбу вступать.
— Не в иликтроне дело. Не смотрите, что он молод. Вот что я вам скажу, Калита супротив него аки дитя. Знамо ли вам бояре что князь сей торг без нашего дозволения устроил?
— Эка невидаль. Он же на своей земле устроил его, не на нашей.
— Так-то оно так, вот только он тамгу не смотрит и сам ту с гостей не берёт! Не берёт ни мыто сухое, ни водяное, а тако же посаженное, полозовое, головщину, явку, осьмничее, гостинное, порядное и прочея.
В горнице после его слов установилась гробовая тишина.
— Знамо ли Совету Господ, что мехов в Шуйский корелы уже не свозят? Что половина гостей с Бадожского погоста к нему на Онего перебралось? — Колыван повернулся к архиепископу. — Владыко, Мстислав свои меры завёл с цифирью латинской. Оковы, бочки, весы и гири не клеймены. Мерины, скот и холопы без пятна ходят!
— Что же ты такое глаголишь, Колыван?! — встрепенулся святой отец. — Об таких грехах я и не слыхивал, не видывал. Не разумел, что христианин добрый такое непотребство сотворить способен.
— Ентот и не такое способен. Плевал князь Глуховский и на церковь святую, и на Новгород Великий, и на самого царя Озбека!
В наступившей тишине отчётливо раздался звук от упавшей из рук служки братины.
— Вороны вы глухие! — поднял голос Колыван. — Тать на наших землях торг самолично устроил, а вы тута сидите клювами щёлкаете! Ежели не задушить его, он чернь городскую супротив нас, господ, поднимет! Не слыхали, что про него в корчмах черных треплют? А зря.
— И что же?
— Пришёл мол спаситель сирых да убогих! Обережник люда черного супротив татар и бояр безбожных. Байки сказывают одна другой краше. Кормит мол служек вдоволь. Мясо и рыбы подают через день на красну скатерть. Батраков не порет зазря, аки отец родной лелеет. Сказывают про терема, кои он хлопам строит. На столбах те стоят, двукровные да камнем чёрным крыты. Окна же не из льда али пузыря бычьего, а из стекла прозрачного в два локтя ширины.
— Сказки то!
— Брехня! Не бывает такого стекла.
— А вот хрен тебе, Вышата. Мой ходок в том доме гостевал. А стекло у него не ромейское, не персидское, а свойской выделки.
Колыван имел информацию из несколько источников и довольно точно описал ситуацию, сложившуюся в острожке, чем вогнал Совет Господ в полный ступор. Подобного непотребства Калита умыслить не мог даже во сне. Нет, отжать хлебное место, своего человека поставить — это было понятно и ясно. Бояре, окажись на его месте действовали точно также. Но подрывать сами основы, делая волоки, дороги бесплатными, не собирая налогов!!! Разрыв шаблона был глубок.
Итогом бурных обсуждения стало решение на Бело-озеро идти, но прежде зорить дотла торг самовольный и самого князя с острожком. По ходу пьесы, напуганный Колываном Совет, отозвал все выданные мытной избой документы: купчую на землю, обельные грамоты на добычу меди, свинца и прочих плюшек.
Александр был довольно образованный человек для своего времени. В совершенстве владел греческим и латынью и читал про своего тёзку, великого полководца Александра Македонского, который в его возрасте начал покорять мир. Того же хотел и внук Гедимина. Славы и власти. Власти и славы, а эти субстанции обычно требовали денег. Много денег. Князь не бросился наобум и проверил слова Колывна, к его удивлению, они подтвердились. Во многом. Хотя были и те, кто его отговаривал от «лёгкой» добычи. Послушавшись наместника, он решил не рисковать и взял в поход всю дружину, сняв даже воев с Орешка. Почти шесть сотен двуоконь! Такой силы под его рукой ранее не было. Сила пьянила, словно крепкое вино, словно медовый поцелуй красавицы в майскую ночь.