Русская басня - Степанов Николай Леонидович. Страница 71
ЛГУН
Павлушка медный лоб (приличное прозванье!)
Имел ко лжи большое дарованье.
Мне кажется, еще он в колыбели лгал!
Когда же с барином в Париже побывал
И через Лондон с ним в Россию возвратился,
Вот тут-то лгать пустился!
Однажды... ах, его лукавый побери!.,
Однажды этот лгун бездушный
Рассказывал, что в Тюльери
Спускали шар воздушный.
«Представьте,— говорил,— как этот шар велик!
Клянуся честию, такого не бывало!
С Адмиралтейство!.. Что? Нет, мало!
А делал кто его? Мужик,
Наш русский маркитант, коломенский мясник,
Софрон Егорович Кулик,
Жена его Матрена
И Таня, маленькая дочь.
Случилось это летом в ночь,
В день именин Наполеона.
На шаре вышиты герб, вензель и корона.
Я срисовал — хотите? — покажу...
Но после... слушайте, что я теперь скажу:
На лодочку при шаре посадили
Пять тысяч человек стрелков
И музыку со всех полков.
Все лучшие тут виртуозы были.
Приехал Бонапарт, и заиграли марш.
Наполеон махнул рукою —
И вот Софрон Егорыч наш,
В кафтане бархатном, с предлинной бородою,
Как хватит топором,—
Канат вмиг пополам; раздался ружей гром —
Шар в небе очутился
И вдруг весь газом осветился.
Народ кричит: «Diable! Vive Napoléon!
Bravo, monsieur Sophron!» [26]
Шар выше, выше все — и за звездами скрылся...
А знаете ли, где спустился?
На берегу морском, в Кале!
Да опускаяся к земле,
За сосну как-то зацепился
И на суку повис,
Но по веревкам все спустились тотчас вниз;
Шар только прорвался и больше не годился...
Каков же мужичок Кулик?»
«Повесил бы тебя на сосну за язык,—
Сказал один старик.—
Ну, Павел, исполать! Как ты людей морочишь!
Обманывал бы ты в Париже дураков,
Не земляков.
Смотри, брат, на кого наскочишь!..
Как шар-то был велик?»
«Свидетелей тебе представлю, если хочешь:
В объеме будет с полверсты».
«Ну как же прицепил его на сосну ты?
За олухов, что ль, нас считаешь?
Прямой ты медный лоб! Ни крошки нет стыда!»
«Э! Полно, миленький, неужели не знаешь,
Что надобно прикрасить иногда».
ТАК, ДА НЕ ТАК
Был жадный Воевода
(Давно его уж прибрал бог),
Богатым друг, враг бедного народа,
Без взяток дня пробыть не мог!
Однажды поутру пришел к нему приятель,
Питейных сборов содержатель,
И говорит: «Из Питера сейчас
Я получил письмо; мне пишут, что в правленье
К вам с той же почтою отправится указ
Сената, чтобы мне отдать за долг именье
Корнета Тройкина. Вот, делай одолженье!
Наличных у меня взял тысяч шестьдесят,
А за имение дадут ли пятьдесят!..
Но сам я виноват; введите во владенье».
«Не можно, братец, сделать так».
«Как?
Сенат велел, так сделать должно».
«Конечно, только так не можно».
«Помилуйте, Сенат...»
«Все знаю, брат!
Пускай велел Сенат отдать тебе именье:
Мы по сенатскому указу исполненье
Сегодня ж сделаем... однако все не так...»
«Ах, извините,— ну какой же я дурак!
Забыл вам доложить: ко мне вчера прислали
Из Оренбурга две прекраснейшие шали;
Из них одну...»
«Да обе уж пришли: я подарю жену,
Другую дочери». Проситель поклонился
И с шалями чрез пять минут назад явился;
А Воевода тот же час
Послал подьячего в правленье,
И написали там Откупщику как раз
Указ
О вводе во владенье.
И взятки брать ведь надобно уменье!
Вот Воевода мой хоть глуп, но не дурак,
Он ничего не делал так.
ДВЕ КОЗЫ
По жердочке чрез ров шла чопорно Коза,
Навстречу ей другая.
«Ах, дерзкая какая!
Где у тебя глаза?
Не видишь разве ты, что пред тобою дама?
Посторонись!»
«Направо крýгом обернись
Сама, а я упряма...
Да почему ты дама?
Такая же коза, как я».
«Как ты? Ты чья?
Ты шустера Абрама,
А я Исправница! Исправник барин мой!
Майор!» — «Так что ж? И мой осьмого также класса,
Честнее твоего драбанта Брамербаса
Да поумней, чем твой.
Абрам Самойлыч Блут, штаб-лекарь.
Всем лекарям у нас в губернии пример:
Он оператор, акушер;
Им не нахвалится аптекарь.
А твой Исправник-то головкой очень слаб,
В делах он знает меньше баб,
Лишь мастер драться с мужиками,
Дерет с них кожу он обеими руками.
Неправду, что ли, говорю?
Пойдем к секретарю
Иль к стряпчему; спроси».— «Вот я ж тебя рогами».
«Есть роги и у нас; бодаемся мы сами».
Сошлись, нагнувшися, и стукнулися лбами.
Летит исправница, штаб-лекарша летит,
Летят вниз обе вверх ногами.
Ров преглубокий был; на дне лежал гранит.
Бух! — Козы об него, и поминай как звали!
Вороны с галками тут долго пировали.
Пустая, право, честь
Вперед идти иль выше сесть.
Что до меня, так я, ей-богу,
Дам всякому скоту дорогу.
Признаться, я ведь трус:
Скотов и женщин злых особенно боюсь.