Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2 - Фонвизин Денис Иванович. Страница 50
Блажен, кто ведает предел, к которому течение свое направляет! Путь, коему он последовати должен, предстоит очам ею совсем начертанный; колебание и сомнение отлетают, как скоро он в него вступает; мир и тишина произращают цветы под стопами его; истина яснейшими лучами своими его освещает; все добродетели входят совокупно в его душу, а с добродетелями радость и утехи чистого блаженства. Но горе тому, кто, приемля за корень ветвия, за плоды листвия, смешивает существенное с посторонним и не различает способов от намерения. Знать порядок должностей своих и ведать важности их цену есть начало премудрости.
О премудрость! божественная премудрость! ты научала сему глубокую древность. Монарх, хотевший государство свое покорить невинности и истине, во-первых рачил о благоуправлении областей своих (II). Начинал он постановлением порядка в доме своем; первое старание его было расположить свое поведение; дабы расположить свое поведение, устремлялся он прежде всего исправить свои склонности; старался главнейше утвердиться в своих предначинаниях; стремился паче всего определить свои мысли; дабы определить мысли свои, восходил он рассуждением даже до первого начала и последнего конца всех тварей и составлял себе о том ясное понятие.
И действительно, ясное попятно о начале и конце всех тварей определяло его мысли; определенные мысли утверждали его предначинания; утвержденные предначинания помогали ему исправлять свои склонности; расположа свое поведение, легко ему было постановить добрый порядок в своем доме; порядок, владычествуя в его доме, способствовал ему во благом управлении областей его: и, наконец, благоцарствуя своими областями, становился он примером всего государства и в нем расширял добродетель (III).
В рассуждении сего нет никакой разности между государем и последним подданным; добродетель есть корень всякого блага; исполнение оной есть главнейшее и важнейшее дело всея жизни. Если не рачить о ней, то развращение сердца скоро преселится в поведение, и тогда одни развалины зиждимы бывают. Пременение существенного в постороннее, а постороннего в существенное есть потрясение всего рассудка.
1. Уен-Уанг (IV), говорит «Шу-Кинг», «освободил душу свою от заблуждений и пороков. Тшинг-Танг (V) размышлял день и нощь и во всем наблюдал пресветлый закон Тиена. Яо (VI) доводил исполнение добродетели до вышнего совершенства».
Пример сих великих государей показывает нам вдруг, чем мы должны достоинству души и где должны мы почерпать лучи ее премудрости и славы.
2. На чаше (VII) Тшинг-Танга читаемо было: «Да будет главное твое рачение на всяк день очищать добродетель твою, становись от дня в день совершеннее и буди ежедневно новым человеком».
В книге «Шу-Кинг» (VIII) сказано: «Старайся исправлять и обновлять народные нравы». Читается в «Ши-Кинге» (IX): «Хотя Тшу были древнейшие сея империи государи, но они за благоволение Тиена, призвавшего их на трон, обязаны единым ревностным стараниям Уен-Уанга о восстановлении добродетели в областях своих». Подражайте сим великим примерам и усугубляйте непрестанно старание ваше с ними соравниться.
3. В «Ши-Кинге» написано: «Области, правимые самим императором, простираются на тысячу ли (X); каждая семья обитает и обработавает назначенную ей землю». Тут же читается еще: «Миен Ман садится на древах, стоящих на холме». «Увы!— вещал Конфуций, — птичка ведает, где ей должно возгнездиться; ничто сего не знает человек? Неужель лучи просвещающего его рассудка меньше то ему показуют, нежели птичке ее естественное чувство».
Читается в «Ши-Кинге»: «О Уен-Уанг, коль чиста и преизящна была твоя добродетель! О, колико она чудесна и сияюща! Святость была ее пределом». То есть, что старался он как государь доставить народу своему блаженство, как подданный воздавать свой долг государю (XI), как сын почитать знаменитых своих родителей, как отец изъявлять горячность детям своим и, наконец, как союзник наблюдать верно все свои обязательства.
Читается в «Ши-Кинге»: «Как тростник, растущий на брегах Ки, увенчеваяся непрестанно новым листвием, расширяет далеко свои ветви и простирает во все стороны зелень, прельщающую очи, тако взору нашему представляется благодушный государь Уен-Уанг. Душа его как резьбою украшенная и лоснящаяся слоновая кость, как обделанный и ограненный драгоценный камень (XII); совершенство его есть собственное его дело. О, коликое возвышение в мыслях его! Колико благородства в чувствованиях! Коликое приятство в обращении! Какое достоинство во всей особе его! Слава его будет бессмертна, равно как и его добродетели». Сии слова стихотворца: «как резьбою украшенная и лоснящаяся слоновая кость» знаменуют рачение сего великого государя об исправлении своих понятий и об очищении своих познаний; слова: «как обделанный и ограненный драгоценный камень» значат стремление его к поправлению своих недостатков и к совершению добродетелей; сии восклицания: «о, коликое возвышение в мыслях его, колико благородства в чувствованиях!» показуют нам, что счастливый успех его рачений и стремлений был следствием непрестанного его над самим собою бдения; два последующие: «колико приятства в обращении! какое достоинство во всей особе его!» научают нас, что красота души его изливалась на его наружность (XIII) и вселяла любовь к добродетели, возвещая в очах его свои кроткие прелести и величество. Прекрасное сие заключение: «слава его будет бессмертна, равно как и его добродетели» изрекает нам весьма выразительно, что, доколе люди сохранят понятия о правоте и истине, дотоле будет им любезна память государя, достигшего совершенства премудрости и добродетели.
«Ши-Кинг» говорит еще: «О Уен-Уанг! о У-Уанг! до блаженных ваших царствований достигает мысль не иначе, как восходя сквозь многие людей роды; но кто не ведает вами соделанных чудес, и кто не наполнен о вас воспоминанием?» Мудростию их утвердилась мудрость их преемников и руководствуется ею; их благотворение поселило в государях наших толикую благость и непрестанно возбуждает великодушные в них чувствования.
Сам народ наслаждается утехами и приятностьми, удобностьми и обилием, уготованными их прозорливостию; а потому и воспоминание о них, сие всем сердцам дражайшее воспоминание, пробавится от века в век и никогда из памяти людской не истребится.
4. «Без сумнения, — вещал Конфуций, — я могу слушать тяжущихся и изрещи решение, но мало в том себе славы полагаю. Истинная и достойная мудреца слава состоит в том, чтоб иссушить источник тяжбы и окружить престол правосудия толикими добродетельми, чтоб ни в весах, ни в мече нужды ему не было». Но как заключить в узы или по крайней мере воздержать страсти, раздувающие ябеду из пеплов ее (XIV)? Сделать, чтоб верх одержала мудрость, которая приводила б в отчаяние худую совесть, устрашала бы корыстолюбие и злобу в бегство б обращала. Вот что называю я потребити корень (XV).
5. Не мечтайте много о самих себе (XVI). Гнушайтесь столько злом, сколь оно ненавистно и безобразно. Любите столько благо, сколь оно любезно и прелестно, то есть всею душою своею, и сладостная тишина произведет то, что вы сами собою с удовольствием наслаждаться будете. Мудрый имеет всегда отверстые очи на свою совесть и гласу ее повсюду повинуется. Безумный оскверняет себя злодеяниями, когда нет оным свидетелей (XVII), и без стыда стремится к позорнейшим беспутствам. Если узрит он мудрого, к себе грядуща, уже боязнь в него вселяется, уже спешит он сокрыти свою гнусность и облекается в ложную наружность непорочности. Тщетная хитрость! И самые непрозорливейшие очи проникают до последних таинств сердца лицемерного. Нет у души таинства, которого б не выводило наружу поведение. Посему мудрый и ищет того единого, чтоб остеречься против своей совести. «О, колико должно от того охраняться, — вещает Конфуций, — что слепые видят и глухие слышат!»
Богатый убирает и украшает жилище свое; все в нем означает изобилие. Сему подобна добродетель. Тело, обитаемое ею, получает от нее впечатление величества и ясности (XVIII), возвещающее очам, что разверзает она всю душу и напояет ее утехами и спокойством; толико мудрому потребно во благих предначинаниях своих утверждаться.