Поэты 1790–1810-х годов - Воейков Александр Федорович. Страница 135
Я
О галлах плачешь ты — я плачу о германцах
И переложенных на наш язык британцах.
Энциклопе́дистов судьбина их жалчей.
Когда уже к нам вшел чудовище «Атрей»
И «Родамист», из всех презреннейший убийца,
То сколь их превзошел тот злой чернилопийца,
«Фиеску» и «Любовь с коварством» кто убил,
Дорогу избранным собою заградил…
Дорогу избранным, что, быв уничиженны,
Не напечатали труды свои почтенны,
Где выражение, объемлемость и вкус
Весь выдержали свой священнейший искус,
И прелагатель их, быв истый прелагатель,
К несчастью, не был лишь лиц глупых истязатель,
Чтоб поле удержать достойно за собой…
Достоинство себя не выставит трубой.
Что скажешь ты еще о бедненьком Мильтоне,
В мешке что тащится разносчика на лоне?
Он
О «Генриаде» ты что скажешь, например?
Я
Да что всё на уме лишь у тебя Вольтер?
О Клопштоке скажи или о Мендельзоне…
Он
Мне то же говорить о них, что о Язоне:
Руно свое в Париж все плыли доставать.
Я
Как, гениев прямых не в Лондоне печать
И не в Германии?..
Он
Нет! Хоть зарежь — нет тамо!
Я
Но без пристрастия когда судить лишь прямо…
Он
О ком, скажи ты мне, о ком заговоришь?
Я
Там Фильдинг, Джонсон, Стерн — ужели их не чтишь?
Он
Вот имена людей, погибших в переводе.
Но исторический словарь коль на свободе
С тобою разверну — соперников им тьма
У галлов…
Я
Что весь свет собой свели с ума,
Отнявши механизм у наций всех врожденный.
Он
Ну что и немец твой, толико вознесенный?
Что Эккартсгаузен — сей гнусный еретик,
Что математики теорию постиг?
Что Кант твой, что пожар тушить нам запрещает,
Пока морщинный лоб час-два не расправляет,
Что Шиллинг, коего столь трудно разбирать?
И Виланд, «Аристипп» чей всех заставит спать?
Коце́бу, ставит кой меж смехом нас и горем?
Что и британец твой, гордящийся столь морем,
Что Стерн его? — С ума сошедший вояжер.
Юм — скрадывал порок, описывая двор.
Шекспир известен всем — сей каженик могильный,
Юнг в уверении, что знаем столь всесильный,
Мильтона — уж … довольно восхвалил,
А впрочем, счислить всё — моих не хватит сил.
Я
Буффона оправдать премудро мирозданье?
Иль Махиа́веля морали начертанье?
Во лжи не уличишь Левека никакой?
Исправный геогра́ф из всех Монте́скью твой?
Нравоучителен Кувре…
Он
Счастливой ночи.
Прости.
Я
Доказывать тебе не стало мочи.
Желательно, чтоб спесь кто галлов низложил,
В литературе их — еще б уничтожил.
ПРИЛОЖЕНИЕ
А. Ф. ВОЕЙКОВ
302. ДОМ СУМАСШЕДШИХ
Другие редакции и варианты
РЕДАКЦИЯ 1
(1814–1817)
1
Други милые! Терпенье!
Расскажу вам чудный сон.
Не игра воображенья,
Не случайный призрак он.
Нет — но мщенью предыдущий
И грядущий с неба глас,
К покаянию зовущий
И пророческий для нас.
2
Ввечеру, простившись с вами,
Я в углу сидел один,
И Кутузова стихами
Я растапливал камин,
Подбавлял из Глинки сору,
И твоих, о Мерзляков!
Из «Амура» по сю пору
Недоконченных стихов.
3
Дым от смеси этой едкой
Нос мне сажей закоптил
И в награду крепко, крепко
И приятно усыпил.
Снилось мне, что в Петрограде,
Чрез Обухов мост пешком
Перешед, спешу к ограде
И вступаю в желтый дом.
4
От любови сумасшедших
В список бегло я взглянул
И твоих проказ прошедших
Длинный ряд воспомянул,
О Кокошкин! Долг романам
И тобою заплачен;
Но сказав «прости» обманам,
Ты давно уж стал умен.
5
Ах! И я… Но сновиденье
Прежде, други, расскажу:
Во второе отделенье
Я тихонечко вхожу.
Тут — один желает трона,
А другой — владеть луной,
Тут — портрет Наполеона
Намалеван как живой.
6