Дочери мертвой империи - О'. Страница 16

Мы вернулись к маме. Анна шла так близко, что почти наступала мне на пятки. Но, по крайней мере, она шла, уже хорошо.

Анна принесла мне лишь беды. А еще была монархисткой. Ей самое место среди белых. Но я не могла передать ее им – от одной лишь мысли об этом я чувствовала себя, как человек, который топит щенят. Бессмысленно жестокой.

Когда мы добрались до начала очереди, белые приказали нам принести еще два мешка. Естественно.

– Я соберу овощей в огороде, – сказала мама по пути домой. – У этих солдат совсем нет сердца. Чем больше они получают, тем больше хотят, – пробормотала она.

Для урожая это был хороший год, но нам нужна эта еда, чтобы пережить зиму. Я взглянула на Анну, которая стоила нам лишнего мешка. Ей, похоже, было на это плевать. Я нахмурилась и пошла за мамой в дом.

Там мое настроение поднялось.

Костя сидел за кухонным столом и строгал короткую палку. На столе перед ним лежали деревянные ножи, над которыми он закончил работать. Рукоятки он обмотал бечевкой для лучшей хватки. От одного взгляда на брата на сердце полегчало.

У Кости было широкое лицо и узкий нос, темные глаза, как у меня. Черные волосы липли к вспотевшему лбу. Сосредоточившись на работе, он крепко сжимал челюсти, но, увидев нас, расплылся в улыбке.

– Костя! – Я обняла его.

Он был горячий, пах потом и деревом. Не удержавшись, я взглянула на его ногу. Все еще не привыкла к тому, что она кончалась у колена. Пустая штанина спускалась вниз, свободно повисая там, где должна была быть левая ступня.

Он понял, на что я смотрю, и улыбка его угасла.

– Женя, ты вернулась. А это кто? – Подняв брови, он указал на Анну.

Она стояла у двери, обнимая себя за плечи, в панике оглядывала наш дом, будто ожидала, что из угла на нее выскочит Юровский. Но в нашем небольшом жилище негде было прятаться.

Мы жили в дубовой избушке с высокими потолками – шесть локтей в высоту. Большую часть комнаты занимала белая кирпичная печь с глубоким горнилом, в котором можно было зажарить целого гуся, и печуркой для каждодневной готовки. Печь была с меня ростом, не считая толстой трубы, уходившей в крышу. За печкой находилась лежанка, где обычно спала мама. Рядом – задняя дверь, через которую мы вошли, а сбоку от нее – окно и полки, где мама хранила посуду.

В противоположном углу стояло крепкое деревянное кресло, вдоль стен тянулись скамьи, на одной из них спал Костя. За дверцей в полу скрывалась кладовая, а лестница вела на чердак, где коротала ночи я.

– Очень хороший вопрос, – сказала мама. – Садись, Женя. Ты тоже, девочка. Рассказывайте, в чем дело.

И я рассказала. О том, как встретилась с Анной, о бегстве от Юровского и его солдат, о том, как забрали Буяна и застрелили Нюрку.

– Если семья этой девчонки – враги большевиков, – сказал Костя, едва я замолчала, – зачем ты привела ее сюда? Мы знаем лишь то, что она преступница.

– Яне преступница, – сказала Анна.

С тех пор как убили Нюрку, она была как в тумане. А сейчас моргнула и осмысленно взглянула на нас.

– Тогда почему командир Юровский так решительно настроен тебя поймать? Почему он казнил твоих родителей?

Лицо Анны осунулось, а уголки губ поехали вниз, словно к ним привязали гири.

– Она просто девочка, – строго сказала мама. – Не нужно политики.

– Ты сказала, ей семнадцать? – спросил Костя.

Я кивнула.

– Достаточно взрослая, чтобы воевать. Женя вступила в партию в пятнадцать лет. Многие месяцы работает посыльной. Может, отец этой девчонки саботировал планы красных в Екатеринбурге. Скажи, Анна Вырубова, ты помогала своему отцу? Поэтому командир Юровский тебя преследует?

– Юровский сумасшедший, – встряла я. – Мы не можем верить ему на слово.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – отмахнулся Константин. – Ведешь себя как маленькая.

У меня загорелись щеки и шея. Я уже не ребенок. Костя поступал несправедливо. Он не слышал тех выстрелов у дома Стравского и не видел, как Юровский выслеживал нас, подобно волку.

Анна сжала губы так сильно, что они побелели. Она всегда делала так, когда ей что-то не нравилось. Но Косте она не ответила, а повернулась к маме, перед этим уточнив у меня ее имя.

– Алена Васильевна, – сказала Анна. – Мне очень жаль, что мое присутствие оказалось для вас обузой. Ваша дочь Евгения проявила ко мне бесконечную доброту. У нее огромное сердце. Могу лишь предположить, что этому она научилась у вас.

Я вдохнула, чтобы не раскраснеться еще раз. Это всего лишь дешевая лесть. Я смотрела на маму, пытаясь понять, раскусила ли она намерения Анны. Мамино лицо смягчилось: она поверила.

– Я обязана ей жизнью, даже не единожды, – продолжила Анна. – Умоляю вас, пожалуйста, позвольте мне остаться у вас ненадолго. Я могу возместить ваши хлопоты. Обещаю, что не причиню вам зла. Командир не сможет проехать мимо блокпоста. А мне нужен кров, пока я не найду дорогу в Челябинск.

Мама колебалась. Костя не сводил глаз с Анны, а я задержала дыхание. Старалась не думать о том, что Анна сказала обо мне. «Проявляла бесконечную доброту»? Настоящий большевик выгнал бы ее из дома, как хотел сделать Костя. Анна говорила, что ее история может сплотить белых. Если это правда, то, помогая ей, мы поставим успех революции под угрозу.

Но Анна потеряла семью. Она замирала всякий раз, когда слышала голос Юровского. В одиночестве она будет совершенно беспомощна. После всего, через что мы прошли, я не могла вот так просто выставить ее за порог. Она умная и по-своему милая. Не казалась плохим человеком. Я не должна была, но все равно надеялась, что мама согласится ей помочь.

Глава 11

Анна

– Можешь остаться, – вздохнув, все же разрешила Алена Васильевна.

Тело окутало приятное тепло, смешанное с привкусом победы. Она на моей стороне, нет – на нашей стороне, ведь Евгения тоже заступилась за меня.

Ее мать была пухлой женщиной со словно бы высеченными из камня чертами лица и темно-русыми волосами. Ее голубые глаза, словно лучики от солнца, обрамляли мимические морщинки, а возле рта пролегли глубокие складки, намекая на непростую жизнь. По выражение ее лица было трудно понять, о чем она думает. Алена Васильевна оказалась еще более закрытым человеком, чем ее дочь, хотя и такой же доброй.

– Мама… – запротестовал противный брат Евгении.

– Хватит, Костя. Решение уже принято. Я не выгоню на улицу девушку, у которой нет ни семьи, ни крова.

Хотя Константин выглядел совершеннолетним, однако главой этой небольшой семьи из трех человек явно была Алена. Если хочу здесь задержаться, нужно не потерять ее расположение. Я крупно ошиблась насчет белых офицеров: ожидала, что они окажутся благородными и вежливыми, как офицеры, что были при дворе. Вместо них я увидела буйных хулиганов и лейтенанта Сидорова. Чудовище, которое убивало без колебаний. Смерть той женщины, как эхом, срезонировала с прошлым, что-то окончательно сломав внутри меня. Я до сих пор ощущала удушливые волны ужаса в груди. Пока не пойму, куда мне двигаться дальше, остается полагаться только на помощь Кольцовых.

Дом Евгении оказался донельзя простым: утонувшая в полумраке тесная комнатушка с низкими покатыми потолками и большой печью, почерневшей от гари. Раньше, когда мама с папой совершали официальные визиты, я заходила вместе с ними в крестьянские дома, но ничего подобного не видела. Те избы были больше, чище, светлее и даже как-то наряднее. Хижина же Кольцовых насквозь пропахла потом и квасом. Несмотря на открытые окна и двери, здесь было тяжело дышать. Кажется, я даже заметила старые куриные перья, втоптанные в земляной пол, и несколько сновавших туда-сюда насекомых. В углах собралась пыль, от которой чесался нос и нестерпимо хотелось чихнуть. Если не считать кресла у дальней стены, из пригодных для сидения мест оставались только деревянные скамьи. Я все не могла взять в толк, где же они спят. Кроватей в хижине было не видать.